Клятва. История любви — страница 53 из 84

Посмотрев на нее в упор, он кивнул, потом вышел из дому.


Был один из тех редких годов, когда Рождество совпадало с Ханукой. Мир праздновал, а это означало, что у Майкла был выходной день, и он точно знал, чем хочет заняться.

Уже несколько месяцев он спал на диване, поэтому не знал, проснулась ли Мелани. Он принял душ в нижней ванной комнате и сделал себе английский маффин в дорогу. Потом поехал на кладбище, на могилу Эмили.

Он поставил машину чуть в отдалении, предпочитая прогуляться в тишине и одиночестве. Снег скрипел под подошвами, холодный ветер кусал кончики ушей. У ворот кладбища он остановился, глядя на широкий голубой купол неба.

Могила Эмили находилась за вершиной холма, прячась за гребнем. Майкл шел, обдумывая, что скажет ей. У него не было сомнений относительно того, можно ли говорить с умершим, ведь он постоянно разговаривал с существами, которые вроде бы ничего не понимали: лошадями, коровами, кошками. Пыхтя, он одолел последний отрезок длинной тропы, оказавшись в точке, откуда была видна могила. Цветы, теперь уже с ломкими стеблями, оставшиеся после последнего его посещения. И свисающие ленточки, и рассыпавшиеся по снегу обрывки бумаги. И сидящая на промерзшей земле Мелани, которая разворачивала подарки.

– О-о, взгляни на это, – сказала она, когда он, подойдя ближе, смог расслышать. – Тебе непременно понравится.

И она повесила кулон с сапфиром на мертвые шейки роз, принесенных Майклом в прошлый раз.

Майкл перевел взгляд со сверкающей драгоценности на другие подарки, разложенные как подношения по сторонам надгробия. Кофеварка на одну чашку, книга, несколько тюбиков масляной краски и дорогие кисти, которые особо ценила Эмили.

– Мелани, что ты делаешь? – резко спросил он.

Она медленно, как во сне, повернулась:

– О-о, привет.

Майкл сжал зубы.

– Это ты принесла эти вещи?

– Конечно, – ответила Мелани таким тоном, словно именно он сумасшедший. – Кто ж еще?

– Для кого… все это?

Она пристально посмотрела на него, потом подняла брови.

– Ну как же – для Эмили, – ответила она.

Майкл опустился рядом с ней на колени.

– Мел, Эмили умерла, – ласково произнес он.

Глаза жены немедленно наполнились слезами.

– Я знаю, – пробормотала она. – Но понимаешь…

– Не понимаю.

– Просто это ее первая Ханука вдали от дома, – сказала Мелани. – И я хотела… хотела…

Не дожидаясь, пока по ее щекам потекут слезы, Майкл привлек жену к себе:

– Я знаю, чего ты хотела. Я тоже этого хочу. – Он зарылся лицом в ее волосы и закрыл глаза. – Пойдешь со мной?

Он почувствовал, как она кивнула, обдав его теплым дыханием. Они пошли по дорожке через кладбище, оставив краски и кисти, кофеварку и сапфиры – на всякий случай.


На Рождество аэропорт Манчестера был заполнен толпами людей, несущих жестяные банки с фруктовым пирогом и сумки, трещащие по швам от подарков. В зале ожидания рядом с Джорданом Томас елозил на своем месте. Джордан нахмурился, когда его сын в тысячный раз уронил с колен маленькую папку с билетами.

– Ты точно запомнил, как делать пересадку?

– Угу, – ответил Томас. – Если стюардесса меня не возьмет, я спрошу кого-нибудь еще у выхода на посадку.

– Сам ты не доберешься, – повторил Джордан.

– Только не в Нью-Йорке, – сказали они в один голос.

Томас в нетерпении притоптывал ногами, пиная металлические перекладины сиденья.

– Прекрати, – сказал Джордан. – Все, кто сидит в этом ряду, ощущают это.

– Папа, по-твоему, в Париже есть снег?

– Нет, – ответил Джордан. – Так что лучше скорее возвращайся, чтобы опробовать лыжи.

В качестве откровенного подкупа он приобрел Томасу на Рождество пару лыж «Россиньоль», вручив подарок сыну перед его поездкой к Деборе на каникулы.

Состоялась пара трансатлантических телефонных разговоров, горячие споры о том, можно ли отправлять Томаса одного в столь дальнее путешествие, и шквал компромиссов. По сути дела, в течение нескольких дней Джордан отказывался выполнить просьбу Деборы. Но в один из выходных он проснулся среди ночи и пошел взглянуть на спящего Томаса. Джордан поймал себя на том, что размышляет о вопросе, заданном доктором Файнстайном Крису Харту: «Что в этом так сильно тебя напугало?» И он понял, что ответил бы так же, как Крис. До этого момента Джордан целиком заполнял жизнь Томаса. Что, если при наличии альтернативы что-то изменится?

На следующее утро Джордан позвонил Деборе и дал добро.

– Начинается посадка на рейс тысяча двести сорок шесть до Ла-Гуардиа, Нью-Йорк, выход на посадку номер три.

Томас быстро вскочил на ноги, споткнувшись о рюкзак.

– Эй, держись! – протягивая ему руку, воскликнул Джордан.

Собираясь поднять рюкзак, Джордан на секунду задержал глаза на сыне. И понял, что навсегда запомнит этот момент – один из целой галереи картинок: Томас, повернувшийся в профиль к нему, нежный отроческий пушок на щеках, чрезмерная худоба рук, болтающийся на поясе джинсов оранжевый молодежный билет. Откашлявшись, Джордан поднял рюкзак:

– Господи, какой тяжелый! Что там у тебя?

Томас ухмыльнулся, в его глазах заплясали огоньки.

– Всего лишь десять или двенадцать «Пентхаусов», – ответил он. – А что?

Этой больной темы они больше не касались, но по временам между ними возникала какая-то настороженность. Сейчас Джордан с облегчением почувствовал, что напряжение последней недели прошло.

– Выметайся отсюда, – сказал он, обнимая сына.

Томас в ответ крепко обнял его.

– Поцелуй от меня маму, – добавил Джордан.

Они отодвинулись друг от друга.

– В щеку или в губы?

– В щеку, – ответил Джордан, легонько подтолкнув сына к выходу на посадку.

Глубоко вдохнув, он подошел к огромному окну, из которого был виден самолет. Джордан решил подождать на тот случай, если Томас в последнюю минуту передумает. Засунув руки в карманы, он, словно часовой, стоял и наблюдал, как самолет выруливает на взлетно-посадочную полосу, а потом взмывает в воздух, постепенно пропадая из виду.


– Веселого Рождества, – со скрежетом открыв дверь одиночной камеры, сказал надзиратель.

Поднявшись с пола, Крис сел. Библия упала под койку, и он быстро засунул ее за пояс штанов.

– Угу, – пробормотал он.

– Хочешь дождаться Нового года? – хмыкнул надзиратель.

– Хотите сказать, меня выпускают? – заморгал Крис.

– Начальник тюрьмы сегодня добрый, – ответил надзиратель, держа дверь открытой, чтобы Крис мог выйти.

Он быстро прошел по коридору, остановившись у пункта контроля.

– Куда теперь?

– Иди прямо в тюрьму, – ответил надзиратель, смеясь над собственной шуткой.

– Я имел в виду, в какую зону?

– Обычно возвращаются в зону строгого режима, – ответил надзиратель. – Но, как сказал твой сокамерник, тебя спровоцировали, а дисциплинарного разбирательства не было, поэтому мы отправляем тебя в блок общего режима. – Он открыл дверь перед Крисом и добавил: – Ах да, твоего приятеля Гектора вернули вниз.

– В строгий блок?

Надзиратель кивнул, и Крис на миг прикрыл глаза.

Стив читал, когда Крис вошел в камеру. Он проскользнул на свою койку и попытался зарыться в подушку, вдыхая этот ужасный тюремный запах моющих средств, но блаженствуя оттого, что у него снова есть подушка. Даже через подушку он чувствовал на себе взгляд Стива и раздумывал, говорить или нет.

Наконец, подчиняясь неизбежному, Крис отнял подушку от лица.

– Привет, – сказал Стив. – Веселого Рождества.

– И тебе тоже, – отозвался Крис.

– Ты в порядке?

Крис пожал плечами:

– Спасибо, что сказал им про Гектора.

Он действительно был благодарен Стиву. Гектор не относился к тем, кто прощает донос.

– Не за что, – откликнулся Стив.

– Ну, тем не менее спасибо.

Стив отвел взгляд, теребя изношенный рукав своей рубашки.

– У меня для тебя есть кое-что, – как бы невзначай сказал он. – На Рождество.

Крис в ужасе запаниковал. Господи, он совсем не собирался дарить здесь подарки!

– У меня ничего для тебя нет.

– На самом деле есть, – возразил Стив, залезая под свою койку. Он извлек странное приспособление, сделанное из корпуса шариковой ручки и длинной иглы устрашающего вида. – Тату, – прошептал он.

Крис хотел спросить, как Стив достал иглу – невозможно было себе представить, чтобы один из приходящих на выходные заключенных запихнул ее себе в задницу, – но он знал, что, если хочет сделать себе тату, нельзя терять время попусту. Тюремные тату – и инструменты для их нанесения – были запрещены. Поэтому иметь татуировку и выставлять ее напоказ прямо под носом у надзирателей поднимало тебя в глазах других заключенных.

Так что Стив дарил Крису на Рождество способ сохранить свое лицо.

Крис протянул руку, не будучи уверенным, что стремится к этому, но сообразив, что если хочет избежать СПИДа, то лучше ему быть первым. Бросив взгляд на надзирателя, делающего обход, Стив достал зажигалку – еще один контрабандный сюрприз – и поднес иглу к пламени.

Крис оперся локтем на колено и почувствовал сильное жжение. Запах был сладковатым, как от жареного мяса. Сжав кулак, он смотрел, как его кровь стекает по бицепсу, пока Стив нагревал иглу и вырезал что-то на его коже. Потом он выдавил пасту из шариковой ручки на ранку и стал втирать в кожу.

– Увидишь только, когда хорошенько отмоешь. Это восьмой шар в пуле. – Стив взглянул на Криса ясными умными глазами. – Потому что мы оба, похоже, здорово влипли.

Крис опустил рукав, помусолив пальцы, чтобы стереть остатки крови и чернил. Мимо камеры прошел надзиратель, и Стив вложил зажигалку в ладонь Криса.

– Сделай мне тоже, – попросил он. – Пожалуйста.

У Криса тряслись руки, когда он прижег иглу и прижал ее к предплечью Стива. Стив дернулся, но потом напряг мышцы. Крис наколол кружок, цифру восемь и черный фон. Потом втер в порезы пасту и быстро сунул иглу в руку Стиву.

Их пальцы соприкоснулись.