Смущенно улыбаясь, Джеймс пошел в ванную. На его спине видны были царапины от ногтей. Гас похлопала себя по грудям, натертым щетиной, и взглянула на постель. Полный кавардак: смятые простыни, сброшенное на пол одеяло. На простынях виднелась даже кровь от царапин Джеймса, и они опрокинули торшер. Все это не было похоже на место примирения или любовное гнездышко. В сущности, подумала Гас, это ничто так не напоминает, как место преступления.
Джордан снял резинку с небольшого пакета с почтой. При виде штампа главного суда первой инстанции округа Графтон у него участился пульс. Вскрыв конверт, он обнаружил письмо от достопочтенного Лесли Пакетта – ответ на досудебные ходатайства, составленные им и Барри.
Ходатайства обвинения с просьбой отстранить двух его свидетелей-экспертов и английское эссе о прочойсе были отклонены.
Его собственное ходатайство по отмене результатов допроса, проведенного в больнице детективом Марроне, было удовлетворено на том основании, что Крис Харт не мог покинуть больницу и таким образом его допрашивали без соблюдения правила Миранды.
Эта маленькая победа вызвала у него улыбку. Джордан положил письмо на стопку бумаг, вернулся в свой кабинет и закрыл дверь.
Увидев отца, скованно стоящего за металлическим стулом в зоне для посетителей, Крис оцепенел. Раньше он говорил матери, что хочет увидеть Джеймса, но на самом деле не ожидал исполнения своего желания. В конце концов, когда несколько месяцев назад Крис запретил отцу приходить, все они понимали, что он просто берет на себя вину за то, что мог совершить Джеймс.
– Крис… – Отец протянул ему руку.
– Папа… – Они пожали друг другу руки, и Криса поразила теплота отцовской кожи. Он вдруг припомнил, что отцовские ладони всегда казались ободряюще теплыми, когда он клал их сыну на плечи в охотничьем укрытии или поддерживал его руку, обучая стрельбе. – Спасибо, что пришел.
Джеймс кивнул.
– Спасибо, что принял меня, – церемонно ответил он.
– Мама пришла с тобой?
– Нет. Как я понял, ты хотел видеть меня отдельно.
Крис этого не говорил, но так поняла его мать. И возможно, это была неплохая идея.
– Есть что-то такое особенное, о чем ты хотел меня спросить? – поинтересовался Джеймс.
Крис кивнул. Он думал одновременно о многих вещах: «Если меня посадят в тюрьму, ты постараешься помочь маме выжить? Если я спрошу, скажешь ли ты мне в лицо, что я причинил тебе невероятную боль?» Но вместо этого он открыл рот, выдав фразу, удивившую как самого Криса, так и Джеймса:
– Папа, в своей жизни ты совершал что-нибудь плохое?
Джеймс замаскировал под кашлем удивленный смешок.
– Ну конечно. Я завалил биологию в первом семестре колледжа. В детстве я как-то стащил из магазина упаковку жвачки. И я разбил отцовский автомобиль после студенческой вечеринки. – Хохотнув, он скрестил ноги. – Но никогда и близко не подходил к убийству.
Крис уставился на него.
– Я тоже, – тихо произнес он.
Джеймс побледнел:
– Я не хотел сказать… это… – Он покачал головой. – Я не виню тебя в случившемся.
– Но ты веришь мне?
Джеймс выдержал взгляд сына:
– Очень трудно тебе поверить, когда я изо всех сил пытаюсь сделать вид, что ничего не произошло.
– Но это произошло, – сдавленным голосом сказал Крис. – Эмили умерла, а я застрял в этой поганой тюрьме и не могу изменить того, что случилось.
– Как и я. – Джеймс сжал руки между коленей. – Пойми, в детстве родители внушали мне, что лучший способ избавиться от щекотливой ситуации – сделать вид, что ее не было. Пусть люди болтают… Если семья не беспокоится, почему должен кто-то еще?
Крис слабо улыбнулся:
– Здешняя еда не станет лучше, а камеры просторнее, если внушишь себе, что живешь в шикарной гостинице.
– Что ж, – снисходительно заметил Джеймс. – Никто не скажет, что нельзя учиться у собственных детей. – Он потер переносицу. – По сути дела, раз уж ты заставил меня размышлять, я совершил в жизни одну по-настоящему дурную вещь.
Заинтригованный, Крис подался вперед:
– Какую?
Джеймс улыбнулся с такой задушевностью, что Крис поневоле отвел взгляд.
– Не приходил сюда, – сказал он, – до сих пор.
Суд над Стивом по делу об убийстве шел четыре дня. Его адвокатом был государственный защитник, поскольку ни он, ни его родители были не в состоянии позволить себе кого-то другого. И хотя он не разговаривал с Крисом о своем деле, тот знал, что ближе к окончанию суда Стив нервничает все больше.
В ночь перед вынесением приговора Крис проснулся от каких-то скребущих звуков. Повернувшись на койке, он увидел, что Стив точит лезвие о край унитаза.
– Какого хрена ты делаешь? – прошептал Крис.
Стив поднял глаза.
– Меня посадят в тюрьму, – угрюмо проговорил он.
– Ты уже в тюрьме, – ответил Крис.
Стив покачал головой:
– У нас тут загородный клуб по сравнению с государственной тюрьмой штата. Ты знаешь, что они там делают с мужиками, мотающими срок за убийство детей? Знаешь?
Крис чуть улыбнулся:
– Они сделают из тебя общественную шлюху?
– Считаешь это чертовски смешным?! Ведь через три месяца ты можешь оказаться в той же долбаной лодке. – Стараясь сдержать слезы, Стив прерывисто дышал. – Иногда тебя просто избивают, а надзиратели отворачиваются, поскольку считают, что ты это заслужил. Иногда дело доходит до убийства. – Он поднял серебристый обломок лезвия, сверкнувшего в полумраке камеры. – Хочу избавить их от такой необходимости.
Одуревший ото сна Крис не сразу понял, о чем говорит Стив.
– Ты не можешь так поступить.
– Крис, – пробубнил Стив, – пожалуй, это единственная вещь, на какую я способен.
Крис вдруг вспомнил, как Эмили пыталась объяснить ему свои чувства. Я вижу себя нынешнюю и представляю, кем хочу стать через десять лет. Но я не понимаю, как мне добраться отсюда туда. Крис смотрел, как Стив поднимает трясущуюся руку с дрожащим, как язычок пламени, лезвием, затем спрыгнул с койки и, чтобы привлечь внимание надзирателя и сделать для своего друга то, что не сумел сделать для Эмили, принялся колотить по прутьям решетки, пронзительно крича.
По тюрьме поползли слухи, всепроникающие, как мошкара. Игнорировать то и другое было бы невозможно. На следующий день к завтраку все знали, что Стива отправили в камеру для самоубийц в зону строгого режима, где за ним следит видеокамера из контрольного пункта. Ближе к ланчу шериф увел его в здание суда, где ему был объявлен вердикт присяжных.
После половины четвертого в камеру Криса вошел один из надзирателей и принялся собирать вещи Стива. Крис отложил книгу, которую читал.
– Суд закончился? – спросил он.
– Да. Виновен. Приговорен к пожизненному.
Крис смотрел, как надзиратель собирает обломки пластмассовой ручки лезвия. Закрыв голову подушкой, он разрыдался, как не плакал с того дня, как его привезли в тюрьму. Он не спрашивал себя, плачет ли он из-за Стива или из-за себя самого – из-за того, что он совершил, или из-за того, что непременно случится.
Поначалу Барри Дилейни часто звонила Мелани, чтобы сообщить ей обновленную информацию по уликам, поступающую из офиса судмедэксперта или из криминалистической лаборатории. Позже телефонные звонки стали периодически исходить от Мелани, чтобы миз Дилейни не забывала об Эмили. Теперь Мелани звонила примерно раз в месяц, не желая отнимать у прокурора драгоценное время, необходимое для подготовки к суду.
Поэтому Мелани удивилась, когда Барри Дилейни позвонила ей в библиотеку.
Она взяла трубку в полной уверенности, что другая библиотекарша неверно поняла имя звонившего, но услышала ясный резкий голос.
– Добрый день, – сказала Мелани. – Как дела?
– Мне следует то же самое спросить у вас, – ответила Барри. – В сущности, все хорошо.
– Дату начала суда изменили?
– О нет. По-прежнему в мае. – Она вздохнула в трубку. – Видите ли, миссис Голд, я подумала, а не могли бы вы мне помочь в небольшом расследовании?
– Все что угодно, – заверила Мелани. – Что вы хотите?
– Дело в вашем муже. Он согласился выступить свидетелем защиты.
Мелани долго молчала, и прокурор окликнула ее.
– Я у телефона, – слабым голосом произнесла Мелани, вспомнив Гас на кладбище и подумав, что та подговорила к этому Майкла. Она почувствовала, что у нее начало стучать в голове. – Чем я могу помочь?
– В идеале вы можете заставить его отступиться, – сказала Барри. – А если он откажется, может быть, вы сумеете узнать, что такого полезного для защиты он собирается сказать.
К этому моменту голова Мелани склонилась, касаясь лбом справочного стола.
– Понимаю, – произнесла она, хотя не понимала. – И как я это сделаю?
– Знаете, миссис Голд, полагаю, это вам решать.
Первое, что заметил Майкл, когда, потный, усталый, пахнущий вонючим раствором для мытья овец, вошел в дом, было то, что работала стереосистема. После нескольких месяцев затянувшейся тишины музыка казалась кощунственной, и у него возникло абсурдное желание выключить ее. Но, войдя на кухню, он застал Мелани за резкой овощей. Яркие тона перцев, как конфетти, испещряли столешницу.
– Привет, – оживленно сказала она голосом женщины, какой была год назад, и Майкл даже вздрогнул. – Есть хочешь?
– Умираю от голода, – ответил он, облизывая пересохшие губы.
Он услышал нарастающий звук какого-то духового инструмента, доносящегося из музыкального центра, подавляя в себе желание прикоснуться к Мелани, чтобы удостовериться, что она действительно здесь.
– Иди помойся, – предложила она. – Я готовлю вкусное рагу из баранины.
Он, как робот, отправился в ванную, голова шла кругом. В конце концов, именно это он слышал о скорби: человек может радикально измениться, но однажды все придет в норму. С ним определенно так и получилось. Может быть, и для Мелани пришел черед возвратиться к жизни.
Стоя под душем и намыливая волосы шампунем, Майкл представлял себе Мелани, какой он увидел ее на кухне: она стояла к нему спиной, изящный изгиб которой подчеркивала водолазка, обесцвеченные пряди волос отливали в вечернем свете золотистым и красновато-коричневым цветом.