– Дело в тебе. Я потеряю тебя.
Его удивили эти слова. Больше смысла было бы, скажи она: «Я буду по тебе скучать», – но Крис улыбнулся:
– Мы сможем навещать друг друга. Вот зачем в колледжах длинные каникулы.
Она рассмеялась, хотя это было больше похоже на всхлипывание.
– Я говорю не о колледже. Я все время пытаюсь сказать тебе, – с запинкой произнесла Эмили. – Но ты не слушаешь.
– Что сказать?
– Я не хочу быть здесь, – ответила Эмили.
Крис взялся за ключ зажигания.
– Еще рано. Можем куда-нибудь поехать, – сказал он, чувствуя, как по спине бегут мурашки.
– Нет, – повернувшись к нему, возразила Эмили. – Я не хочу быть.
Он молча сидел с комом в горле, перебирая в уме другие, проигнорированные высказывания Эмили, которые могли привести к этому. И он увидел то, чего изо всех сил пытался не замечать. Как человек, хорошо знающий Эмили, он увидел, что она ведет себя по-другому.
– Почему? – с трудом выдавил он из себя.
Эмили прикусила губу:
– Ты веришь, что я рассказала бы тебе все что угодно? – (Крис кивнул.) – Я больше не могу. Я просто хочу, чтобы это кончилось.
– Хочешь, чтобы что кончилось? Что – это?
– Не могу тебе сказать, – чуть задыхаясь, ответила Эмили. – Господи, мы никогда друг другу не врали! Может быть, не говорили все до конца, но никогда не врали.
– Ладно, – промямлил Крис; руки у него дрожали. – Ладно. – У него было ощущение, что он расстается с телом, как в тот раз, когда врезался головой в край вышки для ныряния и вырубился, – хватаясь за самые обычные вещи, вроде воздуха или вида перед глазами, он понимал, что не сумеет не дать им исчезнуть. – Эм, это ты… о самоубийстве? – сглотнув, еле слышно прошептал он.
И когда Эмили отвернулась, ему показалось, у него сейчас лопнет грудь и почва уйдет из-под ног.
– Ты не можешь, – через минуту выдавил из себя Крис, удивляясь тому, что сумел произнести хоть что-то этими резиновыми распухшими губами.
Я не стану об этом говорить, подумал он. Потому что если заговорю, то оно действительно случится. Сейчас рядом с ним не сидит Эмили, бледная и прекрасная, рассуждая о самоубийстве. Ему снится ночной кошмар. Он ждал наступления кульминации, но все же услышал собственный голос, высокий, возбужденный, словно уже поверил.
– Ты… ты не должна этого делать, – запинаясь, произнес он. – Нельзя пойти и убить себя, потому что однажды тебе стало паршиво. Такие вещи не решают вот так, вдруг.
– Это не вдруг, – спокойно произнесла Эмили, потом улыбнулась. – Хорошо, что я заговорила об этом. Когда говоришь вслух, не так страшно думать об этом.
У Криса раздулись ноздри, и он рывком открыл дверь машины.
– Я хочу поговорить с твоими родителями.
– Нет! – воскликнула Эмили, и в этом слове заключался такой страх, что Крис сразу остановился. – Пожалуйста, не надо, – пробормотала она. – Они не поймут.
– И я не понимаю, – горячо возразил Крис.
– Но ты выслушаешь меня, – сказала она, и впервые за несколько минут что-то для Криса обрело смысл.
Конечно, он ее выслушает, он сделает для нее все что угодно. А ее родители… Что ж, она права. В семнадцать ничтожный кризис вырастает до огромных размеров; чьи-то мысли могут укорениться в твоем сознании; тебе, как кислород, жизненно необходимо чье-то признание. Взрослые, находясь в миллионе световых лет от тебя, закатывают глаза, усмехаются и говорят: «Все пройдет». Как будто юность – это болезнь вроде ветрянки, чего-то такого, о чем вспоминают как о мелкой неприятности, совершенно забывая, как мучились в свое время.
Иногда Крис просыпался по утрам в поту, кровь закипала в жилах, он задыхался, словно бегом забрался на вершину скалы. Были дни, когда он чувствовал, что не помещается в собственной коже. Были ночи, когда его пугала необходимость следовать модели того, во что он превращался, и тогда ему больше всего хотелось вдохнуть аромат волос Эмили, хотя он не собирался в этом признаваться. Но он никому не мог это объяснить, и меньше всего своим родителям. А Эмили – просто потому, что это была Эмили, – приникала к нему, и они пережидали шторм, дожидаясь, пока можно будет глотнуть воздуха.
Он страшно встревожился, но в то же время возгордился тем, что Эм доверилась ему. В тот момент от него укрылось, что она была не состоянии объяснить ему, что же ее так тревожит. Находясь на гребне ее веры, он представлял в роли спасителя Эмили только себя, и никого другого.
Потом он представил, как она вскрывает себе вены, и почувствовал, как сжалась у него грудь. Эта проблема слишком серьезна для них обоих.
– Кто-то еще должен помочь. Психиатр или кто-то типа того.
– Нет, – вновь тихо сказала Эмили. – Я поделилась с тобой, потому что всегда все тебе рассказывала. Но ты не можешь… – Ее голос прервался. – Не можешь все испортить. Сегодня я впервые – господи, не знаю даже, сколько времени прошло! – почувствовала, что смогу справиться с этим. Знаешь, это вроде того, когда можешь смириться с сильной болью, потому что уже проглотил лекарство и понимаешь, что скоро перестанет болеть.
– Что у тебя болит? – хрипло спросил Крис.
– Все, – ответила Эмили. – Голова. Сердце.
– Это… это из-за меня?
– Нет, – ответила она, и ее глаза вновь засияли. – Не из-за тебя.
Не обращая внимания на рычаг переключения, мешающий им, Крис сгреб Эмили в охапку и прижал к груди.
– Зачем ты мне рассказала, если не хочешь, чтобы я помог? – прошептал он.
Эмили запаниковала:
– Ты никому не скажешь?
– Не знаю. Я что, должен сидеть, делая вид, будто все в порядке, и ждать, пока ты не совершишь это? А потом сказать: «Ах да… она что-то говорила о самоубийстве». – Он отодвинулся от нее, прикрыв ладонью глаза. – Господи, поверить не могу, что говорю об этом!
– Пообещай, что никому не скажешь, – попросила Эмили.
– Не могу.
Из ее глаз брызнули слезы.
– Обещай, – вновь попросила она, хватаясь за его рубашку.
Много лет он считал себя будущим защитником Эмили, ее второй половинкой. И хотя не представлял себя чем-то меньшим, на самом деле не понимал, как полностью вжиться в эту роль. Он вдруг осознал, что это – испытание для него как защитника, его шанс вызволить Эм из беды. Если она доверяет ему, то он, черт возьми, будет достоин этого… даже в том случае, если для каждого из них это означает совершенно иное. У него есть время. Он вызовет Эм на разговор. Он выведает ее ужасную тайну и докажет, что есть другой, лучший путь, и в конечном итоге все, включая Эмили, похвалят его за это.
– Ладно, – прошептал Крис. – Обещаю.
И хотя Эмили тесно прижалась к нему, он чувствовал, что между ними воздвигается стена, что он перестал по-настоящему ощущать ее. Словно почувствовав то же самое, Эмили приникла к нему еще ближе.
– Я рассказала тебе, – прошептала она, – потому что не знала, как можно не рассказать.
Заглянув ей в глаза, Крис осознал твердость ее намерения. Но какая разница между попыткой Эмили объяснить ему, что она замыслила, и стуком в дверь, сообщающим о том, что Эмили покончила с собой, если конечный результат один и тот же?
– Нет, – спокойно и решительно произнес он, потом обнял ее за плечи и легонько встряхнул. – Я не отступлюсь от тебя.
Эмили взглянула на него, и в какой-то миг он прочитал ее мысли. Мелани, бывало, говорила, что они как близнецы – со своими секретами, своим немым языком. В этот момент Крис почувствовал ее страх и покорность, а еще свою тупую боль оттого, что вновь и вновь натыкается на глухую стену. Эмили отвела взгляд, и он вздохнул с облегчением.
– Дело в том, Крис, – сказала Эмили, – что это не твой выбор.
Крис нырнул в воду, разогреваясь на тренировке с четырьмя заплывами вольным стилем. Плавание всегда хорошо действовало на его голову – на пятидесяти метрах только и оставалось, что думать. Делая заплывы, он повторял периодическую таблицу, словарный запас для теста на проверку академических способностей и даже отрепетировал то, что скажет Эмили, чтобы заставить ее переспать с ним. Бо́льшую часть времени ему удавалось удерживать неспешный ритм без сбоев. Но мысли о смерти – и Эмили – заставили его руки вертеться быстрее, а ноги сильнее молотить по воде, словно он мог обогнать свои мысли.
Закончив, он с сильно колотящимся сердцем вылез из бассейна, снял очки и шапочку и вытер волосы полотенцем, после чего уселся на одну из скамей, расставленных вдоль бассейна. К нему подошел улыбающийся тренер.
– Мы стараемся приберечь рекордные результаты для соревнований, Харт, – сказал он. – Это всего лишь тренировка. Не убивай себя.
Не убивай себя.
Нельзя позволить Эмили сделать это – вот и все. Может быть, думать так эгоистично, но наверняка однажды она скажет ему спасибо за спасение своей жизни. Что бы там ни угнетало ее – и что это такое, черт возьми, если она не может ему сказать?! – наверняка все можно изменить. В особенности когда он рядом, чтобы помочь.
Он широко раскрыл глаза. Вот оно. Эмили нужно его понимание и его молчание. Если он подыграет ей, то у него появится шанс отговорить ее. Даже вплоть до последней минуты. Он сделает вид, что эта безумная мысль о самоубийстве приемлема, а потом он, как белый рыцарь, устремится к ней и спасет Эмили от себя самой. Никто не должен узнать, что именно едва не произошло. И ему не придется даже нарушать обещание не выдавать никому ее чудовищный план. Цель оправдывает средства.
Крису не пришло в голову, что у него может не получиться.
Воспрянув духом, он поднялся при звуках свистка тренера и нырнул в бассейн для следующего заплыва.
Эмили ждала его после тренировки. Она тоже задержалась в школе, работая за мольбертом в художественном классе. Закончив, она должна была встретиться с Крисом, чтобы он отвез ее домой. Она ждала его, сидя в кресле у питьевого фонтанчика рядом с раздевалкой парней.
– Привет, – сказал Крис, направляясь к ней со спортивной сумкой через плечо.