– А как насчет акварели?
– Да, но она предпочитала масло.
– Однако время от времени Эмили создавала необычное для себя полотно?
– Конечно.
Барри медленно подошла к изображению черепа:
– Миз Кенли, когда Эмили впервые попробовала акварель, вы заметили что-то новое в ее поведении?
– Нет.
– В тот раз, когда она обратилась к лепке, изменилось ли что-то в ее поведении?
– Нет.
Барри подняла полотно с черепом:
– В то время, когда она писала эту картину, миз Кенли, отличалось ли заметно ее поведение от обычного?
– Нет.
– Вопросов больше нет, – сказала Барри, кладя картину лицом вниз на стол с уликами.
В вестибюле здания суда были расставлены ряды стульев, как бы соединяющие два зала суда. Каждый день эти стулья заполнялись издерганными адвокатами, людьми, ожидающими предъявления обвинения, и свидетелями, которых предупреждали, чтобы они не разговаривали друг с другом. В предыдущие два дня Майкл сидел с Мелани в одном конце ряда, а Гас – в другом. Но сегодня был первый день, когда Мелани разрешили присутствовать на судебном заседании после дачи показаний. Гас заняла свое обычное место, тщетно пытаясь читать газету и не замечать момента, когда войдет Майкл.
Когда он уселся рядом с ней, она сложила газету.
– Тебе нельзя, – сказала она.
– Что – нельзя?
– Сидеть здесь.
– Почему? Все в порядке, если мы не говорим на темы, имеющие отношение к делу.
Гас закрыла глаза:
– Майкл, даже то, что мы дышим одним и тем же воздухом в этом помещении, имеет отношение к делу. Просто потому, что ты – это ты, а я – это я.
– Ты виделась с Крисом?
– Собираюсь сегодня вечером. – Потом, после некоторого размышления, спросила: – А ты?
– Не думаю, что стоит это делать, – ответил он. – Особенно если сегодня мне давать показания.
Гас слабо улыбнулась:
– У тебя странные представления о морали.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ничего. Просто ты уже даешь показания для защиты. Крис захочет лично поблагодарить тебя.
– Точно. Я даю показания для защиты. И вечером я, вероятно, выйду отсюда и напьюсь, чтобы забыть об этом.
Гас повернулась к Майклу и положила ладонь ему на плечо:
– Не надо.
Оба они ощутили тепло, излучаемое ее рукой. Майкл накрыл ее руку своей.
– Может быть, встретимся вечером? – спросил он.
Гас покачала головой:
– Мне надо поехать в тюрьму. Ради Криса.
Майкл отвел взгляд.
– Ты права, – ровно произнес он. – Всегда следует делать то, что хорошо твоему ребенку.
Он поднялся и пошел по коридору.
– Миз Вернон, – начал Джордан, – вы арт-терапевт.
– Совершенно верно.
– Не могли бы вы рассказать, что это такое? – Он обворожительно улыбнулся. – У нас в Нью-Гэмпшире не много арт-терапевтов.
Фактически Сандра Вернон прилетела из Беркли. У нее были: калифорнийский загар, короткие платиновые волосы и степень доктора наук по психологии Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе.
– Что ж, мы работаем в области психического здоровья. Нас вызывают к клиенту, и, пользуясь определенной методикой, мы просим его что-нибудь нарисовать, например дом, дерево или человека. И на основании того, что он нарисовал и в какой манере закончил рисунок, мы можем сделать заключение о его психическом здоровье.
– Невероятно! – искренне изумился Джордан. – Вы смотрите на упрощенные рисунки и понимаете, что происходит в голове у человека?
– Безусловно. В отношении маленьких детей, которые не могут еще связно рассказать о чем-то, мы можем выяснить, подвергаются они сексуальному или физическому насилию и тому подобное.
– Вы работали с подростками?
– Да, время от времени.
Джордан подошел к Крису сзади, вполне намеренно положив руку ему на плечо.
– Работали ли вы с депрессивными подростками, имеющими суицидальные наклонности?
– Да.
– Глядя на рисунок подростка, можете ли вы найти признаки сексуального насилия или суицидальных наклонностей?
– Да, – ответила Сандра. – Рисунки иногда могут отражать подавляемые подсознательные ощущения, слишком болезненные, чтобы проявиться любым другим образом.
– Значит, вы можете встретить ребенка, внешне никак не проявляющего свои эмоции, но при взгляде на один из его рисунков вы понимаете, что его жизнь проходит в огромной тревоге.
– Конечно.
Джордан подошел к столу с уликами и поднял картину с изображением матери и ребенка, написанную Эмили в десятом классе.
– Можете вы описать расположение духа человека, написавшего это полотно?
Сандра достала из кармана очки «кошачий глаз» и нацепила их на нос.
– Что ж, это похоже на работу стабильного, уравновешенного человека. Можно заметить, что лицо и руки имеют правильные пропорции, что здесь превалирует реализм, что нет преувеличений и чего-то из ряда вон выходящего, к тому же использованы яркие тона.
– Хорошо. – Джордан поднял картину с черепом. – А как насчет этой?
Сандра Вернон вздернула брови.
– Что ж, – начала она. – Эта картина сильно отличается от первой.
– Можете сказать, что вы видите в ней?
– Конечно. Прежде всего здесь есть череп. Сразу же напрашивается мысль о возможном интересе к смерти. Но даже более красноречиво то, как размещены на заднем плане красный и черный цвета. Это подтвержденный во многих исследованиях арт-терапии намек на самоубийство. К тому же здесь есть облачное небо. Часто мы видим изображения облаков или дождя у людей, подавленных чем-то или замышляющих самоубийство… Но еще более тревожно то, что художник изобразил облака на месте глаз. Глаза символизируют мысли человека. Я бы сказала, что тот факт, что художник заполнил глазницы черепа дождевыми облаками, предполагает мысли о самоубийстве в голове самого художника.
Она наклонилась над ограждением свидетельского места:
– Можно я… Не могли бы вы поднести поближе? – (Джордан взял картину и поднес ее ближе к Сандре.) – Некоторые детали на картине тоже вызывают тревогу. Она написана в стиле сюрреализма…
– Это имеет какое-то значение?
– Не особо, нет. Но при данном сочетании элементов в этой картине – имеет. Можно видеть в глазницах черепа длинные ресницы, а изо рта высовывается реалистично написанный язык. Эти детали посылают мне тревожные сигналы о сексуальном насилии.
– Сексуальное насилие?
– Да. Жертвы насилия фиксируются на языке, ресницах и клиновидных предметах. И также ремнях. – Сандра, прищурившись, изучала картину. – И череп парит в небе. Обычно, когда мы встречаем человека, рисующего парящее тело без рук или одну голову, это означает, что этот человек потерял контроль над своей жизнью. Его ноги, образно говоря, не стоят на земле, поэтому он не в состоянии убежать от того, что ему докучает.
Джордан положил картину на стол для улик:
– Миз Вернон, если бы вы столкнулись с этой картиной в вашей практике, каковы были бы ваши клинические рекомендации художнику?
Сандра Вернон покачала головой:
– Я была бы весьма обеспокоена психическим состоянием художника с его склонностью к депрессии и даже самоубийству. И посоветовала бы обратиться к психотерапевту.
Мелани задвигалась на своем месте. Ей впервые было разрешено выслушать свидетельские показания, поскольку она уже выполнила свой долг как свидетель. Из всех показаний, которые ей довелось выслушать, показания этой женщины из Беркли оказались наиболее неприятными.
Язык. Ресницы. Клиновидные предметы.
Предупреждающие сигналы, сексуальное насилие.
Она сжала руки на коленях, отчетливо вспомнив, каким на ощупь был дневник Эмили, который она нашла засунутым за подгнившую панель стенного шкафа. Тот самый дневник, который она предала огню.
И который прочла от начала до конца.
Мелани протиснулась мимо людей из ее ряда и, спотыкаясь, вышла из зала суда, пройдя мимо Гас Харт, ее мужа и сотни других людей. Потом кое-как добралась до женского туалета, и ее вырвало прямо на пол.
– Миз Вернон, вы посещали художественный колледж?
– Да, – улыбнувшись прокурору, ответила Сандра. – В те времена, когда вокруг еще бродили динозавры.
Барри даже не попыталась выдавить из себя улыбку.
– Это правда, что при подаче заявления в художественный колледж надо послать туда от пятнадцати до двадцати слайдов с вашими работами?
– Да.
– Могло ли данное полотно продемонстрировать художественному колледжу альтернативный стиль, показать творческий диапазон художника?
– По сути дела, колледжи предпочитают иметь дело с непротиворечивыми художниками.
– Но это ведь возможно, миз Вернон?
– Да.
Барри подошла к своему столу и достала из кейса два небольших пластмассовых прямоугольника.
– Я бы хотела приобщить это к вещдокам, – сказала она, положив на стол с уликами два компакт-диска. – Миз Вернон, эти компакт-диски изъяты из спальни Эмили Голд. Не могли бы вы описать их для нас?
Арт-терапевт взяла диски из протянутой руки прокурора.
– Один – диск группы Grateful Dead. Я бы сказала, очень классный.
– Что вы видите на обложке?
– Череп, парящий на психоделическом фоне.
– А другой? – спросила Барри.
– Роллинг Стоунз. На обложке – рот с длинным высунутым языком.
– Вам известно, что тинейджеры копируют важные для себя изображения, миз Вернон?
– Да, мы часто это наблюдаем. Это присуще юности.
– Значит, вполне возможно, что художник, нарисовавший череп, мог всего лишь скопировать элементы с обложки какого-то любимого диска?
– Да, это возможно.
– Благодарю вас, – сказала Барри, забирая диски. – Вы упомянули также, что вас обеспокоили определенные элементы этой картины. Вы можете назвать мне специфический источник, в котором говорится, что облака означают самоубийство?
– Пожалуй, нет. Это не специфический источник, это результат изучения многих инструкций, выпущенных для детей.
– А не могли бы вы озвучить название исследования, в котором говорится, что высунутый изо рта язык означает сексуальное насилие?