Отважившись войти в комнату отдыха зоны общего режима, он услышал настороженное шушуканье. Некоторые мужчины украдкой бросали на него взгляд, а потом переводили взгляд на телевизор, стены или ряд шкафчиков. Крис пробыл здесь достаточно долго и знал, что люди оставляют тебя в покое на время суда, но не игнорируют, а держат твой секрет в тайне.
Он подошел к столу, вокруг которого столпились люди.
– Что такое? – просто спросил он.
– Чувак, ты не слышал? Этой ночью в тюрьме штата повесился Вернон. На гребаных шнурках.
Крис недоверчиво покачал головой:
– Он – что?
– Он умер, чувак.
– Нет. – Крис попятился от группы заключенных, наблюдающих за ним. – Нет.
Он поспешил к камере, которую месяц назад делил со Стивом.
Теперь вызвать в памяти лицо Стива ему было даже проще, чем лицо Эмили. Он подумал о словах Стива, сказанных перед его переводом, о том, что делают в Конкорде с заключенными-детоубийцами.
К концу текущей недели Криса тоже могли перевести в тюрьму штата.
Он зарылся в одеяло, дрожа от горя и страха, но вскоре услышал, как его вызывают в комнату для посетителей.
Как только Крис подошел к ней ближе, Гас обхватила его руками.
– Джордан сказал мне, все идет хорошо, – с энтузиазмом произнесла она. – Лучше не бывает.
– Ты не врубаешься, – весь сжавшись, заявил Крис. – Что еще он мог сказать? Что ты потратишь деньги без пользы?
– Знаешь, – ответила Гас, усаживаясь в кресло, – у него нет повода лгать.
Крис наклонил голову, поглаживая пальцами виски.
– Святой Джордан, – пробубнил он.
В комнате для посетителей никого больше не было. Обычно Гас приезжала раньше, но сегодня после судебного заседания ей пришлось вернуться домой к Кейт и приготовить обед, а потом поехать на свидание с Крисом. Крис казался ужасно возбужденным. Гас внимательно всматривалась в него.
– Ты в порядке? – спросила она.
Он потер глаза и заморгал.
– Отлично, – ответил он. – Волшебно.
Барабаня пальцами по столу, он глянул на надзирателя, стоявшего у лестницы.
– Джордан говорит, я главный свидетель, – бросила Гас. – Он сказал мне, что присяжные будут опираться на мои эмоции вплоть до вынесения оправдательного вердикта.
Крис вздрогнул:
– Да, он мог такое сказать.
– Сегодня ты какой-то раздраженный, – заметила Гас. – Успокойся. Судя по всему, Майкл здорово тебе помог. И Джордан до этого момента проделал отличную работу. И ты, конечно, знаешь, я готова колесом пройтись, чтобы тебя освободили, Крис.
– Знаешь что, мама, – отозвался Крис, – присяжные могут не захотеть смотреть на твое колесо. Наверное, они уже приняли решение.
– Это безумие. Система так не работает.
– Что ты знаешь о том, как вообще работает система? Разве справедливо, что я нахожусь в тюрьме почти год, просто ожидая суда? Разве правильно, что мой адвокат ни разу не спросил меня: «Эй, Крис, что произошло на самом деле?» – Он обратил на мать холодные голубые глаза. – Ты думала об этом, мама? Этот суд закончится через день. Ты думала о том, какой краской выкрасишь мою комнату, когда меня заберут на всю оставшуюся жизнь? О том, как я буду выглядеть в сорок, пятьдесят, шестьдесят, находясь все это время в каморке размером с гардеробную?
Он весь дрожал, взгляд выражал безумие, и Гас испугалась, что он сейчас сорвется.
– Крис, – успокаивала она, – этого не случится.
– Откуда ты знаешь? – выкрикнул он. – Откуда ты знаешь, черт подери?!
Краем глаза Гас заметила, что надзиратель сделал шаг в их сторону. Она чуть качнула головой, и он вернулся на свой пост у лестницы. Потом нежно коснулась руки Криса, стараясь скрыть собственный страх при виде дрожащего, покрасневшего сына. Она осознала, какое это, должно быть, напряжение – в восемнадцать лет видеть, как чужие люди решают твою судьбу. Как раз об этом говорил ей Джеймс: в зале суда Крис носит маску. То, что он просто способен сидеть там без срывов, говорило о его решительности, его характере.
– Дорогой мой, я понимаю, почему это так пугает…
– Нет, не понимаешь.
– Понимаю. Я твоя мать. Я знаю тебя.
Крис медленно повернул голову – готовый к нападению бык.
– Да ну? – переспросил он. – И что же ты знаешь?
– Я знаю, что ты тот же замечательный сын, которого я всегда любила. Я знаю, ты справишься с этим, как справлялся со всем остальным. И я знаю, что присяжные не станут приговаривать невиновного человека.
В этот момент Крис трясся так сильно, что рука Гас соскользнула с его плеча.
– Но ты не знаешь, мама, – тихо произнес он, – что это я застрелил Эмили.
Сдерживая рыдания, он повернулся и взлетел по лестнице к надзирателям, которые надежно запрут его.
Как во сне, Гас дошла до пропускного пункта, получила пропуск и вышла за дверь тюрьмы, которую отпер перед ней надзиратель, потом сумела как-то дойти до своей машины, но на парковке упала на колени, и ее вырвало. «Я твоя мать, – сказала она недавно. – Я тебя знаю». Но очевидно, не знала. Вытерев рот рукавом куртки, она уселась за руль, вслепую пытаясь вставить ключ зажигания, но поняла, что не в состоянии вести машину. Крис сам сказал, это ясно как божий день. Он застрелил Эмили. И пока Гас защищала его от слухов и клеветы, от равнодушия собственного отца, она выставляла себя дурочкой.
Ее мозг терзали мелкие жала: рубашка Криса в больнице, вся залитая кровью; нежелание Криса говорить с доктором Файнстайном; признание Криса в том, что он никогда не помышлял о самоубийстве. Гас прижалась лбом к рулевому колесу и тихо застонала. Крис, о господи, Крис убил Эмили!
Почему она не сумела раскусить его?
Гас включила передачу и медленно выехала с парковки тюрьмы. Она поедет домой и расскажет все Джеймсу, и он решит, что делать… Нет, она не может сказать Джеймсу, потому что тогда он скажет Джордану Макафи, и даже скудные познания Гас в защите по уголовным делам подсказывали ей, что это плохая идея. Она поедет домой, притворившись, что не навещала сына в тот вечер. Утром все будет выглядеть по-другому.
А затем ее вызовут свидетелем.
Гас была поражена тем, что в правовой системе существует иммунитет, защищающий тебя от дачи свидетельских показаний против мужа, но нет ничего, что помогло бы оградить тебя от дачи показаний против твоего ребенка. Это странно, поскольку у ребенка есть твоя улыбка, или твои глаза, или по меньшей мере твоя кровь, бегущая по его венам. Гас с гораздо большей готовностью стала бы свидетельствовать против Джеймса, чем против Криса. И в ее измученном мозгу это было бы не вероломством, а проявлением материнства.
На ней было платье цвета граната, присборенные рукава которого лишь подчеркивали тот факт, что ее била неудержимая дрожь. Гас приклеила на лицо улыбку, зная, что если чуть разожмет губы, то тут же выболтает то, что знала. Она стояла за двойными дверями зала суда. Джордан сказал ей, что она будет первым и единственным свидетелем, вызванным в этот день. Напротив нее стоял невозмутимый судебный пристав.
Вдруг дверь открылась, и ее повели по проходу зала суда. По пути она все время смотрела в пол. Усевшись на свидетельское место за ограждением, она подумала: насколько оно больше той камеры, в которую Криса запрут на всю жизнь?
Гас знала, что Джордан хотел, чтобы она сразу, как сядет, взглянула на Криса, но она опустила взгляд себе на колени. Она чувствовала присутствие сына рядом, словно ее притягивало к нему магнитом. Ей казалось, его нервы звенят почти так же громко, как и ее. Но если бы она подняла глаза, то расплакалась бы, она точно это знала.
Но вот перед ней положили толстую потрепанную Библию. Судебный клерк попросил ее положить левую руку на Библию, а правую поднять.
– Клянетесь ли вы говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, и да поможет вам Бог?
И да поможет вам Бог. Впервые с того момента, как она вошла в зал суда, Гас встретилась взглядом с сыном.
– Да. – Голос ее разнесся по всему залу. – Клянусь!
Джордан не понимал, что – черт побери! – стряслось с Гас Харт. Каждый раз, как он видел ее – господи, даже в тот вечер, когда местная полиция арестовала ее сына, – она казалась ему выдержанной и очень привлекательной, с этой копной рыжеватых кудряшек. Однако сегодня, в тот день, когда она нужна была ему безупречной, Гас была в полном раздрае. Волосы выбивались из-под наспех завязанного пучка, бледное измученное лицо без косметики, обкусанные до крови ногти.
Роль свидетеля действует на людей по-разному. Некоторым нравится порисоваться. Других это приводит в восторг. Большинство берутся за выполнение этой задачи с изрядной долей уважения. По виду Гас Харт можно было заключить, что она предпочла бы находиться в любом другом месте, но только не здесь.
Расправив плечи, Джордан подошел к ней:
– Не могли бы вы назвать для протокола свое имя и адрес?
Гас наклонилась к микрофону:
– Огаста Харт. Бейнбридж, Вуд-Холлоу-роуд, тридцать четыре.
– Не могли бы вы сказать, кем приходитесь Крису?
– Я его мать.
Джордан повернулся спиной к присяжным и Барри Дилейни и улыбнулся Гас, надеясь снять напряжение. «Расслабься», – сказал он про себя.
– Миссис Харт, расскажите нам о вашем сыне.
Взгляд Гас беспокойно заметался по залу суда. С одной стороны она увидела Мелани с каменным лицом и Майкла со сжатыми на коленях руками, с другой – Джеймса, еле заметно кивавшего ей. Она беззвучно открыла и закрыла рот.
– Крис – очень хороший пловец, – наконец сказала она, и Джордану пришлось изменить свой подход.
– Хороший пловец?
– Он держит школьный рекорд на дистанции двести метров баттерфляем, – пояснила она. – Мы очень им гордимся. Его отец и я.
Пока она не успела еще больше отклониться от намеченного хода свидетельства, Джордан упредил ее:
– По вашему мнению, он ответственный? Надежный?
Он чувствовал за спиной присутствие Барри, которая в замешательстве обдумывала, стоит ли выражать протест Джордану, задающему главному свидетелю наводящие вопросы.