Той ночью мы спали в настоящей постели на настоящих белых и чистых простынях – как у Эрики и других капо и даже лучше, поскольку у нас имелись перьевые подушки и выходящий в сад балкон с двумя стеклянными дверями. Мы с Данкой и Диной легли в одну кровать. Там можно было спать в разных комнатах, но нам не хотелось разлучаться на свободе. К тому же кровать такая просторная – теплая, роскошная, уютная. Мы впервые спали по-человечески. Сон был глубокий, но бесцветный. Мне ничего не снилось. Сны придут потом. А в четыре утра мое тело пробудилось, настороженно приготовившись услышать вопли охранников: «Raus! Raus!»
Я вскочила с кровати, не понимая, где нахожусь. Принялась мерить шагами комнату. Надо вставать. Надо мчаться в уборную. Надо строиться на поверку.
«Raus! Raus!»
Я тряслась всем телом. За балконной дверью в небе появился легкий, бледный-пребледный штрих света. Лишь тогда я прекратила вышагивать по комнате и заламывать руки. Небо хоть и серое, но нежнее, чем тот суровый, режущий сердце в клочья металл над головой.
Данкина рука обхватила меня за талию, она крепко прижала меня к себе. Это свобода, тихая комната на заре. Взявшись под руки, мы стояли и смотрели, как розовеет мир.
Нас поместили на несколько дней в госпиталь, а потом в лагерь перемещенных лиц, откуда собирались депортировать в Германию, поскольку у нас не имелось документов. Я собрала девушек, с которыми мы были в Нойштадте-Глеве – Дину, Данку и других, – и мы отправились в кабинет к еще одному майору. Тот сказал, что у него нет иного выбора, кроме депортации. Мы бросились на колени, умоляя его оставить нас в Голландии.
Девушки, пережившие Аушвиц и Марш Смерти и после освобождения Нойштадта-Глеве оказавшиеся в Голландии, с неизвестным израильским солдатом
– Мы три года провели в Аушвице. Пожалуйста, не бросайте нас. Мы так настрадались! – Мы хватали его за колени и рыдали. – Пожалуйста, не делайте с нами этого! Мы насмотрелись таких ужасов! Не отправляйте нас назад!
– Ладно. Хватит. – Он попытался поднять меня с пола. – Я не буду вас депортировать. – Он хотел тут же выпроводить нас из кабинета, но нас переполняли эмоции. Встретиться с добрым отношением, после того как тебя годами унижают и давят, словно насекомое, ощутить себя человеком, после того как тебе постоянно твердят, что ты не относишься к роду людскому, – нет слов, чтобы выразить эти чувства. Мы вновь рухнули на колени со словами благодарности.
Американцы направили нас в Красный Крест и в Команду помощи № 10, чей руководитель, голландец Джон Гелиссен, поручил нам помогать его соотечественникам, возвращающимся домой. Это были такие же люди, как мы, их тоже освободили из лагерей, но мы не встретили никого из Аушвица. Мы вспоминали, как девушки из Амстердама падали замертво, как мухи. Сколько нас выжило в Аушвице?
Через пару недель все голландцы нашли свои дома. Гелиссен в растерянности не знал, что с нами делать: у нас ни дома, ни семьи, ни родины. Тогда он нашел нам работу – мы с Данкой шили, остальные готовили или занимались уборкой. Пока у нас была работа, мы могли оставаться в Голландии, так что трудились мы очень усердно. Настолько усердно, что Гелиссен, обнаружив, что мы припрятываем хлеб, проявил большое понимание. Нам было очень неловко, но мы ничего не могли с собой поделать, ведь мы три года не видели столько еды. И поэтому – на всякий случай – складывали хлеб под матрасы, пока он не плесневел и не начинал пахнуть.
Гелиссен усадил нас рядом.
– Вам больше не надо экономить хлеб. Вы больше никогда не будете испытывать нужду в нем, – пообещал он. Мы кивали в ответ, но его слова нас не убедили. Мне не хотелось, чтобы он сердился, поэтому я каждый вечер проверяла наши запасы на предмет плесени, и лишь через месяц мы поверили, что назавтра хлеб никуда не исчезнет, и перестали складировать лишние корки под матрасами.
Джон Гелиссен и Рена Корнрайх в день помолвки
Руководитель Команды № 10 был не только добр, но и весьма хорош собой! Он приглашал нас на танцы, но со мной танцевал вдвое чаще, чем с остальными, и я почувствовала, что влюбляюсь. Данка обожала Джона, и она не ожидала, что я влюблюсь в гоя. Но ведь мне уже доводилось любить нееврея, так что я не видела, почему бы не повторить этот опыт. Неевреи от евреев отличаются не так уж сильно. Все мы люди. Мы смеемся. Мы плачем. Мы любим. И 29 июля 1947-го, через два года после войны, мы с руководителем Команды помощи № 10 Джоном Гелиссеном поженились.
Мы сразу решили обзавестись детьми, но сначала у меня случился выкидыш. И как же я была счастлива, когда наконец родилась Сильвия! Не описать. Когда мне вручили эту крошечную прелестную малышку, мою собственную, я сосчитала все ее лучшие на свете пальчики на ручках и ножках. «Я люблю тебя, – сказала я ей. – И тебя люблю, Джон, и тебя, медсестричка, и вас, доктор. Я люблю весь мир – даже с немцами». Именно так я себя и чувствовала.
В 1954 году мы вслед за Данкой переехали в Америку. Всего мы родили четверых детей – Сильвию, Джозефа, Питера и Роберта, – а теперь у нас уже и трое внуков – Шон, Джулия и Закари Джон. На пенсии мы перебрались в Северную Каролину, к Голубым горам, которые напоминают мне о польских Карпатах.
Я обрела хорошего мужа, и у меня хорошая жизнь, какой мне пожелала та женщина, похожая на маму. Каждый год на второе мая Джон дарит мне букет белых и красных гвоздик в честь годовщины нашего освобождения. В букете записка: «Эта дата важнее, чем твой день рождения, ведь без нее в день рождения нечего было бы праздновать. Люблю тебя. Джон».
Рена Корнрайх Гелиссен скончалась 8 августа 2006 года. До самых последних дней она оставалась окружена семьей. В течение четырех лет Джон каждый день ходил к ней на могилу и, бывало, шутил, что теперь ей наконец придется послушать, что он говорит. Он воссоединился со своей любимой 10 июля 2010 года. Они похоронены вместе в Вефиле, Коннектикут. Каждый год 2 мая на День памяти я шлю им на могилу букет белых и красных гвоздик.
Данка и Рена
Данка и Эли Брандель поженились в 1948 году в Голландии. После всего, через что ей пришлось пройти, главной мечтой Данки было завести своих детей, но она не могла забеременеть. Голландские врачи помочь ей не сумели. В 1952 году Данка с Эли переехали в Америку, где у одного гинеколога она прошла лечение, которое потом называла «чудом». Она зачала, но, как и у ее сестры, первая беременность закончилась выкидышем. Наконец Данке удалось выносить ребенка, и в 1955 году родился сын Норман. Она боролась за это долгих семь лет. Вскоре после рождения Нормана Данка сказала Рене, что у нее много нерастраченной любви и она хочет родить еще. Беременность опять была трудной, Данка чуть не потеряла ребенка, но в 1957 году все же родилась Сара. Ее назвали в честь Данкиной и Рениной матери.
Семейство Брандель (слева направо): Норман, Данка, Сара, Эли
Самым важным для моих родителей была семья, ведь собственных родных они почти всех потеряли. Они стали преданными, беспокоящимися, любящими родителями. Само собой, они оказались на седьмом небе от счастья, когда появились внуки, и посвящали им все свое время. Из-за войны я не знала ни бабушек, ни дедушек. Я не осознавала, чего лишена, без этих важнейших отношений, пока не увидела своими глазами, какими счастливыми делает моих детей эта особая связь.
– Сара Брандель Коэн, дочь Данки
У Данки и Эли было пятеро внуков: Эндрю, Эрик, Джейми, Дженна и Адам. Данка скончалась 21 ноября 2012 года в возрасте 90 лет.
Гертруда (старшая сестра Рены) эмигрировала в Америку в 1921 году. В браке с Дэвидом Шейном родила сына Ирвина. Все довоенные семейные фотографии сохранились, благодаря Гертруде. Она умерла в 1994 году в Нью-Йорке на восемьдесят девятом году жизни. О судьбе Зоси и ее детей, Гершеля и Эстер Штуров, Рене ничего не известно. Она надеялась, что детей спрятали в каком-нибудь христианском приюте, но ее попытки найти племянника с племянницей не увенчались успехом. Автор будет благодарна за любую информацию о них. Считается, что Зосин муж Натан Штур пропал в Сибири.
Дина Дрангер
Судьба Сары и Хаима Корнрайхов также неизвестна. Рена думает, что они были в числе полутора миллионов евреев, убитых в аушвицких газовых камерах. По словам Алекса (сына Йозефа из Тылича), евреев, вынужденных уехать во Флёрынку – Йозефа с семьей и Корнрайхов, – перевели в грыбовское гетто. Алекс сбежал из Грыбова в Словакию, где участвовал в Сопротивлении. В подполье он слышал, что часть грыбовских евреев согнали в новы-сачское гетто, а остальных посадили в грузовики и отправили в газовые камеры. Алекс пережил войну. Он живет в Нью-Йорке, у него есть сын и две дочери.
Дину в Голландии поместили в военный лагерь, и ее пути с Данкой и Реной разошлись. Она эмигрировала во Францию, где вышла замуж за Эмиля Вайду, кавалера многих высоких наград за участие во французском Сопротивлении. Дина, как и Данка, долго не могла иметь детей, но потом родила сына Даниэля. Эрна и Фела Дрангер остались в живых и репатриировались в Израиль. У них по двое детей – Ярон с Акивой у Эрны и Рахель с Авмшаем у Фелы. В Тыличе не осталось никого из 25 еврейских семей, живших там до войны.
Эрна Дрангер
Фела Дрангер
Толек Круконт умер в Аушвице 24 сентября 1942 года.
Офицера Ганса Йокша, спасшего Рену и ее отца, перевели после этого на русский фронт (по крайней мере, так говорили в Тыличе).
Из-за найденного в «Канаде» пальто Рена считает, что Якоб и Регина Шютцеры были уничтожены в аушвицкой газовой камере. О судьбе их дочери Цили Шютцер Рене ничего не известно, но остальные члены их семейства в цифровом архиве музея Аушвиц, доступном сейчас в интернете, не упоминаются, кроме