У дома дяди Якоба Анджей опять взял меня за руку.
– Ведь я сдержал обещание, которое дал твоему отцу?
– Конечно, сдержал.
– Я касался только твоей руки.
Мне хотелось, чтобы он не отпускал мою руку никогда. Я пугалась этого большого города, чужой страны.
– Я люблю тебя, Рена.
– Спасибо, что доставил меня к дяде Якобу Шютцеру. – Я вспыхнула и сорвалась с места, пока он снова меня не поцеловал, пока я не отдала ему свое сердце навеки.
Словакия
Прежде чем высунуть нос из дома Шютцеров, мне пришлось освоить словацкий и лишиться своих длинных кос, чтобы выглядеть как городские девушки. Казалось, я должна забыть обо всем, что связывает меня с любимой родиной. Когда я пыталась рассказать тете Регине и дяде Якобу о том ужасе, в котором живут польские евреи, они думали, что я преувеличиваю. Мне не верили! Мои кузины Цили и Гиззи считали, что я слишком серьезная, и все время хотели вытащить меня куда-нибудь развлечься. Мне при всем желании не удавалось забыть родителей и тяготы, которые легли на них и на мою сестру, но в Словакии, похоже, никто не понимал всей серьезности ситуации в Польше.
Я скучала по Тыличу и родным. Я скучала по Анджею. И вдруг однажды, откуда ни возьмись, он стоит у наших дверей. Привез мне контрабандой посылку от мамы с кое-какими вещами.
– Спасибо, Анджей. – Я нервничала и не хотела затягивать наш разговор.
– Рена, мы можем поговорить с глазу на глаз?
Я огляделась по сторонам, не смотрит ли кто, и мы пошли за дом.
– Я слышал, что молодых евреев и евреек скоро будут забирать в трудовые лагеря, – начал Анджей, – кроме тех, кто в смешанном браке. Если ты выйдешь за нееврея, появятся неплохие шансы, что тебя не тронут.
Тут мне захотелось, чтобы его слова застыли, прежде чем он успеет их вымолвить.
– Я хочу жениться на тебе. Завтра. Я уже обо всем договорился. Мой брат живет в пятнадцати километрах, и у него есть комната, где мы можем пожить. Я больше не буду ходить в Польшу и обратно, кроме исключительных случаев, и нам можно будет жить в Словакии, а тут безопасно.
Я чувствовала себя такой одинокой. Посоветоваться не с кем. Я не знала, как мне надо поступить, но точно знала, что ни семью, ни веру я не предам. Видно было, что Анджей полон надежд. Как бы мне хотелось поверить, что он предлагает хороший выход… но ведь это не так.
«Если честно, Анджей, мне здесь, в Словакии, не очень хорошо. Родители в Польше, и я до смерти соскучилась. Я молодая и крепкая, я сильнее их, но под немцами сейчас именно они. Мне не хочется жить здесь, а хочется в Тылич, домой, но я не могу туда поехать… не знаю, что тут можно сделать».
Мое сердце из груди выскакивало… так хотелось хотя бы раз сказать ему, что я тоже его люблю и что, будь мир устроен по-другому, я с радостью стала бы ему женой. Но вместо этого я произнесла: «И потом у нас ведь разные религии… Так что прости. Я не могу за тебя выйти». Я была не в силах взглянуть ему в глаза. «Нам больше нельзя сейчас говорить. Дядя с тетей заподозрят неладное».
«Если передумаешь, дай знать. – Он взял мою руку и держал ее пару нежных мгновений. – Мое предложение остается в силе».
Как бы мне хотелось выложить ему все, что камнем лежит у меня на сердце! Но я молчала, сохраняя верность своей семье. Я была смущена и растеряна и, не зная, что еще сказать, ушла в дом.
Дядя Якоб заплатил мне недельное жалованье и попросил у Цили и Гиззи для меня наряд посимпатичнее – для танцев или кино. Они старались выманить меня из дома, чтобы я больше бывала в обществе и знакомилась с молодыми людьми, но мне было важнее пойти на рынок, купить на свое жалованье еду для родителей и повидаться там с нашими друзьями-гоями из Тылича. Так я чувствовала себя ближе к дому и не могла дождаться очередного базарного дня.
Сионистская организация предоставила евреям помещение для бесед о будущем государстве Израиль, но на самом деле эти встречи были предлогом для вечеринок. Цили и Гиззи все тащили меня туда. «Мы подыщем тебе славного еврейского мальчика!» – приставали они, и мне приходилось соглашаться. Не могла же я им сказать, что у меня и так уже есть славный мальчик – только не еврейский.
Дядя Якоб тоже считал, что мне следует чаще появляться на людях, и из-за этого мне было еще труднее отмахиваться от приглашений кузин.
– Мне так хотелось бы сказать твоему отцу, что ты привыкаешь к здешней жизни, нашла подходящую компанию. (Из того, как дядя Якоб произнес слово «подходящую», я поняла, что отец рассказал ему об Анджее). – Было бы хорошо, если бы ты познакомилась с Шани Готтлоббом, портным. Отец одобрил бы, Шани будет хорошим мужем. – Я послушно кивала. Я не хотела знакомиться ни с каким Шани, но, если это порадует отца, как я могу ослушаться? – Я дам тебе денег, чтобы ты могла приодеться. – И дядя Якоб дал мне больше, чем стоил отрез для красивого нового платья.
– Спасибо, дядя Якоб. – Я повернулась, чтобы уйти.
– И еще, Рена. Если я даю тебе деньги на одежду, то хочу, чтобы ты потратила их именно на одежду.
– Да, дядя Якоб.
Он и тут уже все знает. Я сделала, как он просил, и купила отрез, которого вполне хватало на одно платье, но остальные деньги потратила на муку, сахар и сыр для родителей.
Шани был без ума от меня. Он постоянно делал комплименты, говорил, какая я смелая и умная, раз решила сбежать из Польши, и если я хочу тратить деньги на родителей, а не на платья, он не имеет ничего против. Мы вместе ходили на вечеринки и пару раз в кино. Я делала вид, что мне весело, но в душе не чувствовала себя счастливой. Нечему было радоваться.
После двух месяцев наших встреч он вбил себе в голову, что я – та самая единственная, и сделал мне предложение.
– Шани, ты спятил? Я не могу выйти за тебя!
Я не знала, как мне выпутаться из этого положения.
– А что? Твой дядя одобряет, он твой опекун, пока ты здесь.
– Шани, ты милый… Ты мне очень нравишься… – Я пыталась быть максимально доброй и честной, но так, чтобы не оскорбить его чувства. – Мне нравится твое общество, но мое сердце не с тобой.
– У тебя есть кто-то другой?
Я кивнула, прикусив губу от такого признания.
– Я не хотела тебя обнадеживать. Правда, там у меня все равно ничего не выйдет, так что это не имеет значения, но я пока не забыла того человека, поэтому не могу полюбить тебя. Прости.
– Я могу подождать, – ответил он. – Вот увидишь. Я буду любить тебя так, что моей любви хватит на нас обоих. В доказательство я сошью тебе прекрасное пальто, это будет подарок на помолвку, а когда твое сердце перестанет томиться по тому человеку, я смогу занять его место.
На той неделе родители написали мне, как они рады моим отношениям с Шани, и я поняла, что дядя Якоб сообщил им о его ухаживаниях.
– Из Шани получится хороший муж, – сказала мне Гиззи, – он о тебе так заботится.
Семья давила на меня, и я, совсем запутавшись, приняла от Шани прекрасное серое пальто. Мы официально стали женихом и невестой.
…Это случилось погожим субботним утром в начале весны. В воздухе еще чувствовался морозец, а там, куда не заглядывало солнце, лежал снег, не желающий сдавать весне свои позиции. Мы с Шани шли через рынок, когда я вдруг увидела идущего навстречу нам Анджея.
– Привет, Рена! – Он поднес руку к шляпе, его взгляд обжег мне душу.
Мое сердце, конечно же, заколотилось, лицо вспыхнуло. Мне хотелось как-то дать ему знать о своих подлинных чувствах. Но если я окажу ему внимание, то поставлю в неловкое положение Шани, моего будущего супруга. В ортодоксальных правилах и традициях ничего не сказано о том, как следует вести себя в такой ситуации. Я понимала, чего хочу больше всего – а хотела я кинуться к Анджею, обнять его и сказать, как сильно я по нему скучаю, излить ему все, что накопилось в моей душе. Но в ушах звучал отцовский голос, запрещающий мне якшаться с «этим парнем».
Я вроде и не робкого десятка, но мне не хватило духу ответить на его приветствие. Я не произнесла ни слова. Анджей так и прошел мимо нас, не услышав ответа, но незамеченным он не остался.
– Погоди-ка, разве это не тот самый гой, который рисковал жизнью, чтобы доставить тебя сюда? – прервал мои мысли Шани.
– Да. – Я отвернула лицо.
– Ведь это тот парень, которого ты любишь?
– Зачем ты так говоришь? – рассердилась я.
– Рена, ты только взгляни на себя. Ты вся пылаешь.
И вдруг я осознала, что этот человек никакого зла на меня не держит.
– Прости, Шани… Да, это Анджей. – Я опустила глаза и принялась рассматривать землю под ногами. Мне бы гордо приосаниться, говоря эти слова, но я была смущена и подавлена.
– Почему же ты не подошла к нему? Почему не поздоровалась? Он спас тебе жизнь.
– Я не знала, как ты это воспримешь, – пробормотала я.
– Что значит «как воспримешь»? Я восприму так, как подобает мужчине! Я пожму ему руку и поблагодарю, что он провел тебя в Бардеёв, где твоей жизни ничто не угрожает.
– Ты правда это сделаешь?
Я стала торопливо оглядываться – если так, то я смогу сказать Анджею хоть что-то. Но он уже ушел. Улица опустела.
– В следующий раз представь нас друг другу. – Шани сжал мою руку.
– Хорошо, в следующий раз обязательно, – ответила я.
В тот момент я впервые ощутила нежность к Шани и поняла, что эта нежность однажды перерастет в любовь.
К еврейской Пасхе я отправила домой очередную посылку, но как бы мне хотелось сидеть за пасхальным столом со своей семьей! Да, дядя Якоб и тетя Регина изо всех сил старались, чтобы я чувствовала себя как дома, но я все равно жутко скучала по маме, папе и Данке.
…Это случилось в один из тех весенних дней, когда просто радуешься жизни – теплое солнышко, цветут цветы, зимняя стужа позади. Я шла по рынку на встречу со знакомыми тыличскими гоями, делая по пути покупки для родителей, и тут услышала голос одной нашей давней соседки.
– Доброе утро, Рена. Ты уже слышала, что всех евреев из Тылича хотят увезти за 40 километров от границы?