— Изабелла, прошу тебя. Это всего лишь опрометчивость с моей стороны! Она ничего для меня не значила.
— Возможно. Но для меня значит все.
Я отвернулась, не желая, чтобы он видел мои душевные страдания.
— Изабелла, — услышала я его недоверчивый голос, — ты серьезно? Просто уйдешь, хотя я признал свою ошибку? Неужели не дашь мне хотя бы шанса все исправить?
Словно в туманной дымке, я молча вышла, не обращая на него внимания и едва замечая появившихся рядом Инес и Беатрис, которые повели меня мимо толпящихся в коридоре придворных в зал, где ждали гранды, а затем по винтовой лестнице наверх в мои покои. Когда за мной захлопнулась дверь, мне захотелось выплеснуть всю накопившуюся во мне первобытную ярость и тоску.
Но вместо этого я услышала собственный шепот:
— Мне нужно помыться.
— Помыться? Но здесь нет горячей воды, — сказала Беатрис, взволнованно комкая подол платья. — Придется принести из кухни.
— Не важно. — Я начала срывать с себя одежду, цепляясь ногтями за тесемки и разрывая тонкую ткань. — Снимите это с меня. Я задыхаюсь. Не могу дышать.
Беатрис и Инес бросились ко мне и раздевали, пока я не осталась в шелковом нижнем белье, чувствуя, как меня бьет дрожь.
— Полейте водой из кувшина, — велела я.
— Сеньора, нет, — выдохнула Инес. — Это вода из акведука, для питья. Она слишком холодная. Смотрите, вы вся дрожите.
— Лейте!
Беатрис схватила кувшин и опрокинула мне на голову. Закрыв глаза и вытянув руки, я почувствовала, как течет по моему телу ледяная вода из источника, питавшего римский водопровод Сеговии, и негромко вскрикнула.
То был единственный звук, который я смогла издать, похожий на испуганный протест угодившего в силки зверька. Несмотря на охватившее меня горе, глаза оставались сухими. Разочарование мое оказалось столь глубоко, что я не могла его выразить. Стояла посреди комнаты, чувствовала стекающие по груди и бедрам ручейки воды, вымораживавшие воспоминания о былой страсти, и хранила замогильное молчание.
Я позволила Беатрис снять с меня промокшую сорочку, закутать в бархат и усадить в кресло у огня, пока Инес лихорадочно подбрасывала в него угли. За все это время я не произнесла ни слова — лишь сидела, уставившись в пламя.
Я стала королевой Кастилии. Я преодолела все препятствия на пути к своей цели.
И я никогда еще не чувствовала себя столь одинокой.
Глава 23
Время было моим союзником и моим врагом.
Предстояло столь многое сделать, готовясь к предстоящим месяцам, что не хватало часов в сутках. И тем не менее каждая ночь казалась мне бесконечной, пока я лежала одна в постели и глядела на тени, что отбрасывало на стены угасающее пламя свечей.
Вместе с Фернандо мы организовали совет, при выборе кандидатов учитывали их опыт и знания и совершенно не смотрели на аристократическую иерархию. Благородное происхождение ничего не значило, если ему не сопутствовали искренняя преданность королевству и отсутствие чрезмерного самомнения. Заботу о наших шатких финансах мы препоручили известным евреям — равви Аврааму Сеньеору и его коллегам. Верный Кабрера сохранил должность коменданта, Карденаса назначили моим личным секретарем, а Чакон стал главным управляющим. Несколько доверенных арагонских слуг Фернандо, включая его казначея Сантанхеля, заняли желанные посты при нашем дворе.
Естественно, все это приходилось не по душе грандам, подозревавшим, что наша конечная цель — ограничить их привилегии. В течение столетий им позволялось по своему усмотрению строить крепости и держать целые армии вассалов, и потому, хотя кортесы подтвердили наш монарший статус, несколько городов до сих пор нам не подчинились. А некоторые сеньоры — среди которых выделялись андалусийский маркиз де Кадис и Диего, новый маркиз де Вильена, — яростно оспаривали наше правление, утверждая, что право Иоанны ла Бельтранехи на трон не опровергнуто и поныне.
Дочь-бастард королевы действительно стала бельмом на глазу. Особенно меня беспокоили доклады, что Диего Вильена якобы пытается проникнуть в замок, где ее держали. Следовало бы приказать заточить ее в монастыре, но, хотя оскорбительное прозвище «ла Бельтранеха» крепко приклеилось к ее имени, для меня она оставалась лишь двенадцатилетней девочкой, лишенной всяческого статуса, которую даже мать не могла защитить от превратностей судьбы. Хотя мы не виделись уже много лет, я до сих пор за нее беспокоилась, вспоминая ту симпатичную малышку, которой она когда-то была. Беатрис упрекала меня за снисходительность, напоминала, что Иоанна — угроза для нас, фигура, вокруг которой могут объединиться мятежники. Но я не могла позволить, чтобы она страдала от непомерных тягот, считая, что ничем их не заслужила. Кроме того, другие влиятельные гранды, вроде адмирала и маркиза де Сантильяны, главы могущественного клана Мендоса, с готовностью подписали клятву верности нам, признавая, что с хаосом в Кастилии должно быть покончено, прежде чем мы придем к необратимому краху. А стратегически важные города — Медина-дель-Кампо, Авила, Вальядолид и Сеговия — признали верховенство моего права на трон.
Я решительно бралась за каждую задачу, невзирая на свои личные переживания. Я разделяла гнев Фернандо при виде докладов чиновников, которые рисовали передо мной картину королевства, пронизанного коррупцией на фоне вялости и продажности нашего духовенства. Народ прозябал в нищете из-за плохого урожая и волнений прежних лет, деньги столь обесценились из-за повсеместной чеканки монет во времена Энрике, что торговцы отказывались принимать плату наличными за товары, обрушив наши экспортные рынки, отчего королевство погрязло в долгах. Фернандо предложил сократить количество монетных дворов со ста пятидесяти до пяти и пересмотреть всю систему сбора налогов. То было разумное и рассчитанное на длительную перспективу решение, и я одобрила его, заслужив уважение кастильских советников.
Однако, хотя мечта о возрождении Кастилии обретала реальные черты, меня не оставляла боль, причиненная предательством Фернандо. Находиться рядом с ним стало слишком мучительно, хотя я никогда этого не показывала. Я улыбалась и внимала каждому его слову, безукоризненно соблюдала все ритуалы, принимала послов, что прибывали со всей Европы по приказу их любопытствующих владык. Каждый правитель стремился должным образом оценить нас, пытался получить над нами преимущество или найти слабости, которые можно было бы использовать. Все они улыбались, наблюдали и ждали — от паука Луи во Франции до мерзкого Альфонсо в Португалии, от высокомерных кардиналов Ватикана до переживавших тяжелые времена Плантагенетов в Англии, с которыми меня связывали родственные отношения. Наградой за наш успех могли стать договоры и союзы, которые позволили бы расширить влияние и укрепить репутацию. Неудача превратила бы нас в отбросы.
Пока весь мир наблюдал за нашими первыми осторожными шагами в роли правителей, я тщательно скрывала боль. Для потворства собственным желаниям не оставалось ни времени, ни места. И тем не менее случались моменты, когда после ужина в зале Фернандо неуверенно поворачивался ко мне с немым вопросом в глазах. Каждый раз мне хотелось кивнуть, простить и сдаться; вновь ощутить прикосновение его рук, прижаться к нему всем телом. Стыдясь собственных плотских чувств, я исповедалась брату Талавере и услышала от него в ответ, что проступки моего мужа не должны препятствовать исполнению священного супружеского долга перед Фернандо. Брат Талавера не стал напоминать о моих обязанностях королевы, но намек был ясен — хотя наша дочь, Исабель, росла здоровой, я прекрасно понимала, насколько быстро и неожиданно может случиться трагедия. Мы с Фернандо должны были всеми силами хранить нашу родословную, укрепляя положение на троне не только реформами.
Мы обязаны родить сына.
Но я не могла просто так сдаться. Казалось, будто я смотрю на собственные поступки со стороны, боюсь их и понимаю, что, отвергая мужа, я ничего не добьюсь, но не в силах поступить иначе. Я оправдывала себя тем, что он ни на чем не настаивал, не гневался — лишь отворачивался и, допив вино, удалялся в свои покои.
Когда он извинится, убеждала я себя, скажет вслух, что был не прав, тогда и прощу его. И в то же время я понимала, что он на это никогда не пойдет, как и я, — мы были не из тех, кто стал бы унижаться, даже друг перед другом. Фернандо придет ко мне лишь тогда, когда я дам понять, что готова принять его — так же, как он меня.
Тупиковая ситуация могла длиться вечно, превратив нас в чужаков, деливших друг с другом лишь общую крышу над головой, если бы в игру не вступили более серьезные силы.
Но именно так оно и случилось.
Был апрель тысяча четыреста семьдесят пятого года.
Мы отправились в Вальядолид, на празднество, устроенное в нашу честь влиятельным кланом Мендоса, намеревавшимся открыто объявить о поддержке нашей верховной власти и подавить любое тлеющее недовольство.
Несмотря на жалкое состояние казны, я по этому случаю почти полностью опустошила ее, зная, что, лишь превзойдя грандов роскошью, мы с Фернандо сможем склонить их на нашу сторону. Наша программа реформ набирала высоту, и нам требовалась любая поддержка.
Внешне проявляя чудеса любезности, я внимательно наблюдала за вельможами, шумно въезжавшими в город, чтобы воспользоваться нашим великодушием. Хотя честь быть хозяевами праздника принадлежала Мендосам, я сама составила список гостей и намеренно включила в него тех, кто еще не принес нам клятву верности. С едва скрываемым смятением я смотрела, как они приближаются к нашему помосту, открыто демонстрируя свое богатство. Их плащи были расшиты золотом, а драгоценностей их жен и дочерей хватило бы на содержание войска. Далеко не каждый в королевстве страдал от нищеты, и я втайне порадовалась, что рискнула пойти на расходы. Нельзя было допустить, чтобы своим парадом бессмысленной расточительности они превзошли нас, новых правителей Кастилии.
В день рыцарского турнира на открытом воздухе я надела расшитое изумрудами и золотом парчовое платье — за него я заплатила своим ожерельем, — с отделанными горностаевым мехом свисающими красными рукавами с рубинами на манжетах, и украсила волосы жемчужной сеткой. Фернандо тоже последовал примеру других, выехал галопом на поле в великолепных доспехах толедской работы, блестящий нагрудник которых украшала золотая с серебром вставка, изображавшая нашу эмблему в виде стрел и уз. Сердце мое сжалось, когда он, сидя в седле, поклонился перед троном, по традиции ожидая знака моего уважения. Облаченный в сверкающий металл, он по