Алёша чувствовал, что все на него смотрят, все. А он смотрел только на свой ранец. Он держал ранец в руках и не поднимал глаз.
— Наташа будет над ним шефствовать. Ты возьмёшь шефство, Наташа?
— Возьму. — И Наталья подвинулась: — Пусть садится.
Иван Мелентьевич вернулся к столику перед классной доской. А Бодров продолжал стоять.
— Садись, садись, — зашептала Наталья. — На тебя все глядят. Садись!
Алёша сел.
Если бы Иван Мелентьевич обернулся, если бы он обернулся и спросил:
«Ты не доволен? Ты не хочешь сидеть с Чиликиной?»
Он угадал бы. Хотя Алёша, наверное, промолчал бы.
— Что же ты ранец не открываешь? Доставай ручку, — шептала Наталья. — Доставай тетрадки.
Алёша раскрыл ранец, достал ручку и тетрадь.
— Начнём с того, — сказал Иван Мелентьевич, — что выберем старосту.
Выберем старосту! Тишины как не бывало. Кижаева!.. Дуньку!.. Кислякова!.. Терентьева!..
Чиликина встала и подняла руку.
— Бодрова, — сказала она, — я предлагаю Бодрова!
Алёша уцепился за парту, точно она понеслась вскачь. А Чиликина спокойно села — парта стояла на месте. Только у Алёши колотилось сердце.
— Кижаева!! Кислякова! — шумели в классе. — Ваньку Сысоева! Кижаева!..
Иван Мелентьевич терпеливо ждал, когда прекратится перечень кандидатур. Были названы почти все. Тогда Иван Мелентьевич сказал:
— Довольно! Теперь стоит подумать, кого нам действительно выбрать.
Из-за парты поднялся мальчик.
— Что ты хочешь сказать, Кисляков?
— Давайте я буду собирать тетрадки, отмечать дежурных, а старостой не буду. Меня не надо выбирать. Я прошлый год был старостой, а Кижаев кричал, чтобы меня долой!
Кисляков уныло кончил. Видно, ему не хотелось расставаться со своею должностью.
— Всё. Я понял. Садись, — сказал Иван Мелентьевич и спросил: — Кижаев! Может, ты хочешь быть старостой?..
Кижаев сидел впереди Алёши. Совсем рядом.
— Не, — ответил Кижаев. — Я не хочу.
— Вот те раз! Почему? — поинтересовался учитель.
— Неохота. Давайте Дуньку выберем.
— Дуню, — поправил Иван Мелентьевич.
«Сейчас меня спросит…»— Алёша замер. Он смотрел на кижаевский затылок. Он тоже ответит, как Кижаев: «Мне неохота, мне неохота». Алёша уже был готов подняться. Но Иван Мелентьевич не предложил ему быть старостой. Он молча походил по классу и сказал:
— А что, если мы действительно выберем Дуню?
— На меня Кисляков будет обижаться, — откликнулась Дуня.
Алёша её не видел. Дуня, наверное, сидела сзади.
— Пусть обижается! — закричал Кижаев.
Оказалось, что старосту выбрать нелегко. Страсти не утихали. Иван Мелентьевич не пощадил самолюбия Кислякова:
— Если даже Кисляков будет на тебя обижаться, то это не причина отказываться, — сказал он Дуне. — Как по-твоему?
— Подумаешь, Кисляков! — опять закричал Кижаев.
Класс пошумел, подумал, и старостой выбрали Дуню.
Иван Мелентьевич попросил её раздать учебники и предупредил:
— Прошу на книгах не расписываться. Оберните их чистой бумагой и берегите. Вслед за вами по этим книгам будут учиться другие. — Иван Мелентьевич поднял над головой растрёпанную, лохматую книжку. — Я представляю себе восторг того, кому достанется такое сокровище!
Дуня быстро справилась с делом.
— А теперь, — сказал Иван Мелентьевич, — проверим, что сохранилось за лето в ваших светлых головах. — Он оглядел класс. — Кисляков! Попрошу к доске.
Кисляков бойко написал условия задачи: поезд вышел со станции навстречу другому поезду со скоростью… В задаче спрашивалось: где они встретятся, если второй поезд идёт со скоростью…
Мел в руках Кислякова крошился. А поезда ещё не сдвинулись с места.
— Соображай, Кисляков, соображай! — Иван Мелентьевич ходил по классу, заглядывал в тетради.
— Молодец! — сказал он Алёше Бодрову.
Чиликиной он ничего не сказал, но Алёшину тетрадь прикрыл от неё ладонью.
На помощь Кислякову вызвались охотники.
— Терпенье, друзья, терпенье!.. Ну, так как же?
Учитель Кислякова не торопил. Он ему советовал:
— Кисляков, попробуй рассуждать вслух.
Кисляков задумался. Но рта не раскрыл.
— Делать нечего, надо тебе помочь.
Чиликина так же, как и другие, подняла руку.
— Что ты можешь предложить? — спросил её Иван Мелентьевич.
— Надо сначала всё сложить, а потом помножить, — выпалила Наталья.
— Почему?
— Потому… — Наталья запнулась. — Может, сначала помножить, а потом сложить?
— Откуда ты это взяла? Этого не надо делать, — шептал Алёша. — Что ты выдумываешь?
Наталья его не слушала. Она улыбалась.
— Кижаев, может, ты нам поможешь? — сказал учитель.
Кижаев пошёл к доске. Он стёр кисляковскую путаницу и, не рассуждая вслух, повёл поезда со скоростью… Поезда встретились.
— Встретились и погудели, — сказал Кижаев, подчёркивая ответ.
Алёша представил себе, как здороваются поезда, и ему стало весело.
Задачи становились всё интереснее, и учитель всё больше и больше нравился Алёше Бодрову. На кого он похож? Молодой, ласково шутит, объясняет всё очень спокойно. Не делает замечаний. Он же мог сказать Кислякову: «Садись, если ты ничего не знаешь!» А он сказал: «Надо тебе, Кисляков, помочь».
У доски решает задачу Дуня.
В океане плывут корабли: грузовой и пассажирский. Они плывут в Гавану. Какой из них первый войдёт в кубинский порт? Пассажирский плывёт быстрее. Но в океане возможен шторм. На мостике пассажирского корабля очень опытный капитан. Он не боится шторма.
На куртке учителя блеснули золотые нашивки. Он отдаёт распоряжения. Он не боится шторма. Пусть огромные волны преграждают ему путь. Капитан спокоен.
Капитан смотрит на часы.
* * *
На перемене к Алёше подошёл Кижаев. Не взглянув на Наталью, он спросил:
— Чего она будет над тобой шефствовать?
Алёша не нашёлся сразу что ответить.
— Я же не сам. Меня с нею посадили, — объяснил он.
— Я бы с ней ни за что не сел, — заявил Кижаев, — хоть она тресни!..
— Ну и пожалуйста, — обиделась Наталья. — Могу пересесть. А тебе, Кижаев, завидно! Я вот возьму и пожалуюсь Ивану Мелентьевичу.
— Чего? — Василий даже свистнул. — Беги, жалуйся.
Кижаев больше не задавал вопросов Алёше и не глядел на Наталью, которая гордо восседала рядом с новеньким.
КИЖАЕВ
— Ты помнишь мальчика, который рубил крапиву? — спросил Алёша у мамы. — Это Кижаев.
— Ты сидишь с ним за одной партой?
— Нет, меня пока посадили с Наташей.
— Почему пока?
— Я не знаю.
Алёша сказал «пока», потому что надеялся: может, Чиликина от него откажется или он сам переберётся за другую парту.
— Так что же этот Кижаев? — спросила мама.
И Алёша рассказал ей, как после уроков Иван Мелентьевич принёс петуха.
— Понимаешь, красивый петух… Вот такой! — Алёша развёл руки. — Он сделан из жести. Он — флюгер. Он будет поворачиваться и показывать, откуда дует ветер. Иван Мелентьевич сделал его сам. Он его счеканил!.. А ещё для этого петуха — только, наверное, раньше — он устроил на крыше шпенёк… Понимаешь?.. «Мы его сейчас туда водрузим», — сказал Иван Мелентьевич. Он хотел сам лезть на крышу, А Кижаев сказал: «Давайте я!» И полез… — Алёша продолжал с восторгом: — Полез по лестнице, и Иван Мелентьевич ему не запретил. Кижаев долез до самой крыши, посадил петуха на шпенёк. Теперь у нас свой флюгер!
— Какой выдумщик у вас Иван Мелентьевич! — похвалила мама.
А сын видел перед собою Кижаева, одного Кижаева. Вот у всех на глазах Кижаев взбирается по лестнице. Он держится за лестницу только одной рукой — в другой руке у него чеканный петух головой вниз, с золотым гребешком. Иван Мелентьевич стоит на земле, поддерживает лестницу и спрашивает:
«Василий, ты видишь шпенёк?»
«Ага!»
Василий шагает по покатой крыше.
«Теперь насаживай!.. Свободно вращается?» — спрашивает учитель.
Ветер легко поворачивает флюгер и треплет Кижаеву волосы.
Кижаев не спешит спускаться на землю.
«Отсюда озеро видать и запруду!» — сообщает он.
Алёша не смотрит на вращающегося петуха. Он не сводит глаз с Кижаева, который оглядывает окрестности.
«Ну спасибо, Василий!» — говорит Иван Мелентьевич.
И Кижаев спускается вниз.
Вместе с ребятами он тащит лестницу под навес. А Иван Мелентьевич любуется своим творением.
«Каждый из вас может соорудить нечто подобное у себя дома», — говорит он.
* * *
— Какой же флюгер будет у нас, на нашем доме? — спрашивает мама.
— Я ещё не придумал, — отвечает Алёша.
Он и не пытался ничего придумывать.
Вечером, когда с работы пришёл папа, мама ему стала рассказывать про первый школьный Алёшин день, про Ивана Мелентьевича. И про флюгер.
Алёша прервал её упрёком:
— Ты разве забыла, кто лазил на крышу?
— Кто же лазил? — спросил Пётр Николаевич.
— Кижаев.
— Отважный человек, — сказал папа.
— Конечно, отважный! Никто, кроме Кижаева, не смог бы взобраться так высоко. Никто!
* * *
Алёша сам никогда не лазил по крышам. Он не знает, что для Кижаева это дело привычное. Мало того, Кижаеву даже попадает, если он влезет на крышу без надобности.
«Я тебе побалую! — ворчит на него дед. — Гляжу — шастает вокруг трубы! А зачем?..»
«Кот там», — оправдывается Василий.
«Кот без тебя спрыгнет. Нечего озорничать, крыша — не ветла!»
Алёша ещё не знает, как Василий лазает по деревьям!
Один раз Василий полез на ветлу к сорочьему гнезду. Ребята спорили — не долезть. А он полез. Ободрался, разорвал штаны. Потом дед его стыдил, обзывал разбойником и даже хотел отхлестать хворостиной. Этого Алёша не знает, как не знает и других доблестей Василия Кижаева…
В тот вечер, ложась спать, Алёша радовался: он завтра пойдёт в школу, увидит Кижаева, и если тот опять спросит, зачем он сидит с Чиликиной, Алёша скажет: «Я очень хочу сидеть с тобой. Давай попросим Ивана Мелентьевича!» — «Давай!» — согласится Кижаев.