Приехали в «Славянский базар». Ангел шепнул, что кругленький юркий директор, мигом узнавший об их прибытии, тоже на крючке, так что оттянуться можно будет по первому классу.
— И девок своих не забудь прислать! — крикнул Ангел вслед укатившемуся прочь директору. — И смотри — не каких-то там мочалок, а чтоб телки были что надо!
Толстячок на бегу извернулся, чтобы всем видом изобразить обиду на такое вопиющее недоверие к своей прыткой готовности услужить дорогим гостям, — и исчез. Через некоторое время метрдотель привел двух совершенно разных девушек: низенькую блондинку и высокую брюнетку — и, главное, таких с виду свежих и аппетитных, что даже Ангел засуетился.
Впрочем, интерес был обоюден. Что Ангел, что Варяг (после операции даже помолодевший лет на пять) были парни хоть куда, а искрящийся свет хрустальных люстр, блеск приборов, суета официантов вокруг — все не могло не вызвать у опытных девиц понятного волнения.
И, как всегда, по привычке, Варяг выбрал черненькую — брюнетки напоминали ему о недостижимой, но желанной Светлане. Через некоторое время захмелевший
Варяг вошел во вкус праздника своего нового рождения: выпили уже достаточно, наплясались, хорошо нагрузившийся Ангел сосредоточенно тискал свою блондинку, Варяг тоже не отставал, вдыхая аромат духов, исходивший от оливковой кожи черненькой Нины.
В какой-то момент пошел искать туалет. Ему показали хозяйский. А когда уже возвращался, увидел пустой открытый кабинет директора с телефоном. Главное, телефонный аппарат привлек его внимание. Варяг вошел и позвонил в Казань Свете… А после минутного разговора бросил трубку и с чувством огромного облегчения вернулся в кабинет. Черненькая Ниночка потянулась к нему, обиженно нахмурила бровки:
— Где ты был, противный?
Он пошутил грубовато:
— Там, куда ты еще не раз сама сбегаешь.
Потом Ангел завез их на квартиру, переданную в полное распоряжение Варяга. Квартира была трехкомнатная, прекрасно, хотя и без лишней роскоши обставленная. Нина сразу шмыгнула по своим надобностям в ванную, а Варяг отправился в спальню, куда Ангел, прежде чем уехать, выгрузил прихваченную из «Славянского базара» выпивку и кое-какую закусь.
Варяг откупорил бутылку шампанского, с усмешкой подумав, что теперь ему больше пристало пить это шипучее пойло, чем водку. Отпил прямо из горлышка и чуть не поперхнулся. Закурил. В этот момент вошла Нина, закутанная в большое махровое полотенце. Подошла ближе… и уронила полотенце. Девушка стояла рядом, почти вплотную, и он ясно различил капельки воды на завитушках волос ее лобка. Протянул руку и, просунув ладонь между гладких бедер, скользнул выше, пока не встретил препятствие. Медленно провел пальцем вдоль влажной щели. Нина застонала. Не прекращая поглаживать ее набухшие губки, проник пальцем вовнутрь… сначала одним, потом двумя пальцами… как мог глубже, чувствуя горячую, податливую плоть. В такт его движениям все ее тело волнообразно завибрировало. Нина вновь застонала. В какой-то момент девушка застыла, сжав ноги, и стала медленно клониться вбок. Варяг подхватил ее и бросил на кровать. Набухшему члену его давно уже было тесно в брюках.
Быстро сорвав с себя одежду, он всей тяжестью своего обновленного тела упал на девушку, придавил… она опять застонала, и тогда он вошел в нее во всю длину, еще раз, почти вытаскивая до конца, еще, заставляя содрогаться тело под собой. Вдруг замер и стал ворочаться в ней, словно расширяя себе зону действия; Нина почти плакала под ним, изо всех сил прижимая его к себе. Тогда он ударил ее ладонью по лицу и вонзил в нее таран еще раз, и снова ударил, с каждым погружением заставляя ее кричать все сильней, все пронзительней…
Владислав проснулся и не сразу сообразил, что и пьянка в «Славянском базаре», и секс с Нинкой ему только приснились и что сейчас с ним рядом тихо и уютно посапывает Светлана, его Светка… Он ощущал во всем теле приятное опустошение, а в душе его плескалась радость оттого, что все, о чем он мечтал долгие месяцы в зоне, мечтал, даже не признаваясь самому, не осознавая силы этой своей мечты: всегда быть рядом с ней, его, именно его — не отторгнуть, хоть режь по живому! — его Светочкой, наконец осуществилось…
Варяг курил и думал, что, если понадобится, он поставит вопрос перед Медведем ребром, но Светку уже никому не отдаст. Надо Медведю, чтобы он учился, будет учиться. Но если большой сходняк так в нем заинтересован, то придется им учитывать и его условия.
А если нет?..
Он стиснул зубы, весь закаменев, потому что готов был дать бой и Медведю, и всему миру. Потому что он — вор в законе, потому что он — человек, потому что он — Варяг.
ЧАСТЬ III
Глава 24
…Глухую тьму вдруг разорвала вспышка света. Варяг невольно зажмурился от яркого свечения, а потом опасливо раскрыл глаза. Над ним нависло лицо. Чужое, незнакомое лицо. Лоб был замотан чем-то белым. И рот — тоже. Виднелись только глаза, брови и переносица. Он протянул руку и изо всех сил ударил по этому лицу… Не попал. Вернее, по-пасть-то попал, но рука провалилась сквозь белое, упала в пустоту…
— Владислав Геннадьевич! — донеслось откуда-то издалека, точно со дна колодца или из глубокой пещеры. — Вы меня слышите?
— Сл…шу… — едва шевеля губами, ответил он. — Что… с… мной?
— Вы в больнице, — опять откуда-то из пещеры. — Операция прошла успешно.
— Что… операция… зачем…
Лицо приблизилось. Глаза. Зеленые, как у кошки. Ласковые, нежные глаза. Голос приблизился. Женский. Приятный голос.
— Вы потеряли очень много крови. Вам сделали переливание. Но теперь ваша жизнь вне опасности.
Он вгляделся в лицо. Женщина. В белой шапочке. В белой маске. В белом халате. Врач… Так он в больнице!
— Лежите, лежите, вам нельзя пока двигаться! — Голос стал строгим. — Через несколько дней, если все будет нормально, я разрешу вам вставать. Но не сегодня!
Странно, как быстро человек ко всему привыкает, и то, что раньше казалось в лучшем случае просто трепом, безобидным полетом мысли, не вредящим ни тебе, ни твоим собеседникам, вдруг становится реальностью.
Владислав уже второй год учился в МГУ на экономическом факультете, уже вжился в новую, суетливую, местами безалаберную, но очень, как оказалось, интересную жизнь. Интерес, надо сказать, пришел не сразу. Первое время все ему представлялось ненастоящим, глупым; глядя на своих однокурсников, на юные лица неискушенных девочек и мальчиков, находясь в общей атмосфере беспокойства по поводу очередной сессии, Варяг поражался тому, как можно всерьез горевать или радоваться такой чепухе, как несданный зачет? Серьезно — это заточка у твоего горла, это пара автоматов, нацеленных тебе в переносицу, это холодный карцер на хлебе и воде, после которого ноют к непогоде кости и возникает хронический радикулит.
Но потом он вжился в общую атмосферу своеобразной юношеской эйфории, всей той атмосферы беззаботной радости, которой были напоены гулкие коридоры «стекляшки» — здания гуманитарных факультетов — на Ленинских горах.
Варягу было уже тридцать. Средств для безбедной жизни у него было хоть отбавляй, от занятий ничто не отвлекало, сама же учеба давалась легко. Ему достаточно было просто внимательно прочитать книгу, чтобы содержание ее прочно засело в его голове. Процесс усвоения знаний оказался сам по себе увлекательным, и Владислав часто ловил себя на мысли, что и впрямь стоило бы и раньше учиться, а так за прошедшие годы потерял много времени зря.
Да нет, не зря. Особенно попервоначалу, пока он не привык к студенческому житью-бытью, поражала его еще одна вещь. Собственно, однажды он уже поймал себя на подобных мыслях — это было в том средиземноморском круизе, который устроил ему знаменитый эстрадный певец. Находясь внизу общественной лестницы и особенно не задумываясь о смысле социальной иерархии, Варяг привык неосознанно считать, что наверху живут и работают люди незаурядные и по-своему выдающиеся. Увидев тогда на корабле лучших представителей элиты страны, познакомившись с ними поближе, Варяг был поражен, какие же они в массе своей оказались заурядные, скучные, примитивные люди, большая часть из них просто была бы недостойна уважения, не имей они все эти громкие звания, должности и высокое положение в обществе.
Но ведь то же самое он ощутил и здесь, в Московском университете. У обычного русского человека почтение к ученым людям заложено в крови. И теперь Варяг столкнулся с этими самыми учеными людьми. И надо сказать, поначалу потерял к ним всякое уважение. Оказалось, многие из них — если не большинство — были просто глупыми, недалекими людьми. Со временем Варяг понял, что это нормально, что накопление знаний и природный ум — явления совершенно разного рода, хоть и дополняющие друг друга. Университетские преподаватели выполняли свою роль — передавали накопленные знания, часто заученные, словно записанные на магнитофонную ленту мнения и выводы, — и этого было довольно.
Он понял, что интуитивная догадка его тогда на теплоходе о том, что положение и сила человека зависят лишь от той ступени, на которую он забрался, верна в полной мере. Он понял, что большинство известных людей и впрямь пигмеи, стоящие на плечах давно почивших гигантов, что, попади он, Варяг, в среду тех же членов ученого совета, или Совета Министров, или — бери выше — ЦК КПСС, он бы и там не затерялся. И скорее всего тоже бы стал лидером, во всяком случае, одним из лидеров. Ведь и в воровской среде он сумел подняться почти на самый верх. И сразу возникал вопрос: почему бы и ему, Варягу, не подняться на самый верх государственной иерархии? Что, он хуже других? Нет, конечно.
Так в нем возникло и окрепло стремление подняться в среду тех, кто правит страной, чтобы на новом месте быть еще полезнее воровскому миру.
Когда он ловил себя на подобных рассуждениях, ему становилось смешно и он еще более усердно возвращался к книгам. И успехи его были довольно впечатляющие.