Он же смог! Сколько ему пришлось пережить, чтобы стать тем, кем он стал. А ведь было много случаев, когда и его судьба заставляла висеть над пропастью. Никто в таких случаях не помогает, человек сам должен себя сделать. Варяг махнул рукой и собрался уже уйти. Он предоставлял Ангелу или братве право судить. И вдруг на пороге его будто что-то ужалило. В первый раз в жизни он не почувствовал яростной ненависти к врагу. Он почувствовал жалость…
Владислав повернулся на пороге и насмешливо выдохнул:
— Пусть его корефаны уволокут домой! Я его простил!
И, усмехнувшись, пошел к гостям.
Глава 28
На следующий день академик Нестеренко пригласил Владислава к себе на дачу. Было это уже во второй половине дня. Варяг давно проснулся, легкое похмелье нейтрализовал парой бутылок пива, да все время отвечал на бесконечные звонки с поздравлениями и был, в общем-то, рад съездить к Егору Сергеевичу.
Дача у академика была большая, постройки тридцатых годов, с запущенным садом, но в тенистой беседке было очень приятно сидеть, попивать легкое грузинское вино и вести неторопливую беседу с радушным хозяином.
Егор Сергеевич с заговорщицким видом вернулся из дома с толстой красной папкой.
— Давно хотел поделиться своей идейкой. Занятнейший материал, больше для души, но, думаю, и тебе, Владислав, будет интересно ознакомиться. Готовая монография, но я так ее и не издал. Раньше было несвоевременно, а теперь, когда все можно, издателя не могу найти. Все только печатают американские детективы и любовные романы… Хотя тут, — он постучал пальцем по папке, — и детектив, и любовь, и месть, и заговоры — все что угодно! Возьми с собой и почитай — может, что в голову придет. А вкратце, здесь я собрал материал о так называемой сицилийской мафии. Вот ты итальянский знаешь; я произнесу несколько слов, а ты составь аббревиатуру по начальным буквам. — Нестеренко с улыбкой приготовился. — Морте… алля… франсия… Италия… анелля…
— Ма-фи-я, — в тон академику произнес Варяг. — Выходит, мафия — дословно: «Смерть французам…»
— Да, да, «Смерть всем французам» — это клич Италии. В 1282 году на острове Сицилия в городе Палермо возникла патриотическая организация, поставившая себе целью освобождение Сицилии от господства французов. С тех пор прошло семь с лишним веков, мир сильно изменился, изменилась и мафия. О ней слышали все, а о размахе, силе и влиянии этой структуры знают немногие.
Егор Сергеевич разлил вино по бокалам, придвинул блюдо с фруктами ближе к гостю.
— Я ведь почему тебя пригласил сегодня. Хотел, чтобы ты от меня узнал, что твой переход ко мне в Институт экономики стран Европы — дело решенное. Осталось только проголосовать на нашем ученом совете, но это уже детали. Предлагаю тебе, Владислав, заведовать у нас сектором Общего рынка. Как на это смотришь?
Варяг поднял свой бокал и посмотрел на просвет. Солнечный луч, преломившись в жидкости, озарил вино багрянцем.
— Как я могу смотреть? Я могу только благодарить. И уж поверьте, я умею быть благодарным.
— Ну и прекрасно. И еще. Я хочу направить тебя в командировку в Рим. В конце будущего месяца там состоится встреча ведущих экономистов стран Европейского экономического сообщества. Будут обсуждать вопросы сближения с Россией. Надо бы тебе включиться в работу!
— Я так понимаю, Запад зашевелился, Россия представляется для него лакомым куском.
— Не только Россия, но и вся Восточная Европа, которая полвека была за железным занавесом. Представляю, как там у них разыгрался сейчас аппетит…
— Мне кажется, для России было бы лучше й дальше оставаться врагом Запада. Своих союзников западный мир научился очень ловко раздевать.
— Но мы же с тобой еще не страна, — хитро улыбнулся Нестеренко. — Мы с тобой ученые, хоть и представляем Россию. Нам надо думать о своих проблемах. Кстати, лично тебя уже ждут в Италии с нетерпением. Так что эта моя монография будет тебе в каком-то смысле полезна.
— Вы хотите сказать?..
— Как прочтешь, так сразу поймешь. В наше время криминалитет настолько прочно сросся с правительственными структурами большинства стран, включая и Италию, что порой трудно отделить мафию от государства. Ты меня понимаешь?
Да уж, как тут не понять. Это был тонкий намек на ситуацию в России… На приватизацию, набирающую обороты… Или еще на что-то?
Варяг разомлел от вина, было жарко, гудели пчелы. Где-то в саду стоял улей. Варяг знал, что академик на досуге занимается для души пчеловодством. Владислав, забывшись, расстегнул рубашку, и острый глаз Нестеренко заметил его наколку. Прятать ангелов уже было поздно, и Варяг приготовился рассказать какую-нибудь байку, что всегда были заготовлены для подобных случаев. Но Егор Сергеевич вдруг произнес нечто, ошарашившее Владислава.
— Ты, наверное, не знаешь, Владик, что я в свое время четыре года отдыхал на Соловецких островах. Может быть, слышал, что такое СЛОН?
Уж кто-кто, а Варяг слышал. Один из законников, давший ему путевку в воровскую жизнь, как раз родился в том злосчастном месте. Это был знаменитый Фотон, на могиле которого впоследствии Варяг дал воровскую клятву. Так что Варяг знал о СЛОНе все. Но сейчас он уклончиво кивнул:
— Кажется, что-то читал, Егор Сергеевич, не помню. Может, у Солженицына?
— Там сидели интереснейшие люди, богатыри, титаны: академики, литераторы, белые, красные, зеленые — всех мастей. Но были и урки. Много урок. — Егор Сергеевич задумчиво вперил взгляд в небо, точно вспоминал что-то. — С одним я там близко сошелся… Он меня даже, можно сказать, от смерти верной спас…. Так вот у самых именитых урок была вот такая же наколка, как у тебя: ангелы, парящие над крестом. У меня вот тоже наколка есть. Так и не вывел…
Академик закатал рукав рубашки, обнажив мускулистое предплечье, и показал рисунок солнца с четырьмя лучами.
— Лучи означают, что я там четыре года провел. Незабываемые годы, — сказал академик с таким выражением, что было непонятно, тоску ли выразили его слова или что другое.
Во всяком случае, Варяг почувствовал, что Нестеренко рад бы поговорить о тех годах, да не с кем. Кто поймет?
Странное чувство испытал Владислав. Словно бы его научный руководитель стал по-человечески ближе. И он едва сдержался, чтобы не брякнуть Егору Сергеевичу по фене. Но вместо того пустился рассказывать свою обычную байку о том, что в детстве, мол, у соседского мальчишки был отец, бывший зэк, с такой же наколкой. И они, пацаны, тоже накололись.
— Да, да, — пробормотал академик, явно пропуская мимо ушей его рассказ. — Конечно, и так бывает в жизни…
Как пообещал Нестеренко, так и случилось. Через три недели Владислав Щербатов был зачислен в штат Института экономики стран Европы на должность заведующего сектором Общего рынка. А еще через некоторое время полетел в командировку в Рим.
Перед отъездом он встретился с Медведем. Кому же, как не Георгию Ивановичу, можно было высказать все те мысли, что роились у него в голове в последние дни, особенно после разговора на даче с академиком Нестеренко. Тот невольно заронил в нем идею, которую надо было с кем-то обсудить. Разве что только с Медведем.
Варяг рассказал о предстоящей поездке и рискнул высказать предложение, что русским ворам пора уже всерьез подумать о Западе как полигоне для приложения своих сил.
Медведь внимательно выслушал его и некоторое время молчал. Потом неожиданно сказал, что Варягу в этой поездке предстоит встретиться с одним полезным человеком. Он не уточнил детали, сказал только, что некий Томмазо Валаччини, сицилиец, сам его найдет. С ним можно говорить достаточно откровенно. Но и держать ухо востро, — это же итальянцы!.. А в общем, загадочно закончил Медведь, ты прав, Владик, пришло время…
Русского гостя в Риме встретили хорошо, он ни на что пожаловаться не мог. Но как русский человек, Владислав сразу почувствовал, что лично он всем этим европейским чиновникам глубоко безразличен. И за маской улыбок и подчеркнутого почтения таилось равнодушие лично к нему, а может быть, и легкое презрение как выходцу из дикой России. Самое забавное, что эти напыщенные господа, может быть, и сами не осознавали того, что интуитивно ощущал в них Варяг. Ему и самому было смешно обижаться, но все равно, чувствовать, что к тебе относятся не как к человеку, а как к объекту, было обидно. Тем более что многим доставляло удовольствие общаться с ним, чтобы лишний раз почувствовать свою значимость на фоне хоть и умного, знающего и достойного уважения, но неотесанного русского. И Варяг с усмешкой думал, что они еще не знают, какой он в самом деле неотесанный.
Отель ему понравился. Старинное здание, облицованное мрамором и гранитом, так и дышало древностью — впрочем, вполне вероятно, это был искусный новодел, стилизованный «под старину». Обслуга тихо скользила по ковровым дорожкам, заботилась об удобствах постояльцев, предугадывала каждое желание.
Программа его визита была обширной. Причем общаться пришлось не только в научных кругах, но и с представителями бизнеса. В какой-то момент он почувствовал, что его контакты выходят за рамки стандартной программы. Он понял, что кто-то за его спиной — причем достаточно могущественный — умело дирижирует его встречами, визитами, приемами… Варяг встречался с совершенно неожиданными людьми. Одно их объединяло: все они — и пожилые и молодые — тщательно прощупывали его, как бы невзначай расспрашивая о его связях в Москве, в Ленинграде, в России… Он понял, что это делалось намеренно, но скрытый смысл этой игры, да и всей этой вереницы знакомств и встреч был ему еще непонятен. И он держал ухо востро, как и советовал мудрый Медведь…
И вдруг кое-что прояснилось. Внезапно ему сообщили, что некий влиятельный человек очень желает видеть синьора Щербатова гостем у себя в доме. Этим влиятельным человеком и оказался синьор Томмазо Валаччини.
Глава 29
Дав согласие на следующий день отправиться к Валаччини, Варяг вернулся в гостиницу и полез в чемодан. Собираясь в эту командировку, он в числе прочих материалов захватил рукопись академика Нестеренко, которую до сего времени, в наступивших хлопотах по приему дел на новом месте работы, так и не удосужился просмотреть.