– Они спешат вслед за Пятым, – сказал вьетнамец Бабичеву. – Как могли узнать? Хотя нам с тобой от этого, конечно, станет легче. Проще будет уйти.
– А Пятый – это кто? Как он здесь оказался? Я ничего не успел понять.
– Это нам понимать и не дано, Иван. У нас своя задача. Сейчас будет деревня, там переоденемся и пойдем дальше.
– Куда?
– В конечном итоге – ты к своим, я к своим.
Они опять замирают, сливаясь с землей. Над верхушками деревьев, освещая джунгли прожектором, пролетает вертолет.
От Пирожникова он идет далеко, слышен только звук мотора. К тому же джунгли здесь густые, неба не разглядеть, и Женька бежит не таясь, задевая по пути сухие трескучие ветки. Теперь он делает это специально. Уверен, что враг далеко, а свои – авось да услышат его.
Услышали.
Лосиная поступь лейтенанта обрывается у толстого дерева: подножка, падение, и кто-то наваливается на него сверху. Пирожников поворачивает голову и видит Физика. Тот приложил палец к губам: тихо, мол. И сам спрашивает шепотом:
– Ты какого черта здесь?
– Бегу к вам.
– Потому и спрашиваю. Ты же на той стороне реки должен быть и бежать совсем в другую сторону.
Только теперь Физик поднимается на ноги и помогает то же сделать Пирожникову.
– Я увидел, что у вас не по плану там что-то, – начинает объяснять тот. – Лишний человек появился, я видел…
– Ну, увидел, и что дальше? У тебя же было свое задание.
– Я его выполнил… Почти. Плот поплыл по реке.
Физик вздохнул:
– Нет на тебя нашего Полковника, он бы тебе за это «почти»… Хоть хвост за собой не тащишь?
– Какой хвост? Ты что, смеешься? Тут же такие джунгли…
– Это мы сейчас проверим.
Физик вынимает из кармана и прикрепляет к стволу дерева ту самую мыльницу, которая говорила голосом Татьяны. Натягивая от нее тонкую проволоку-растяжку, всматривается в темень:
– Наше направление они по чему-то вычислили. Вертолеты сюда пустили, одну группу десантировали лишь чуть сзади. Так что влип ты, брат.
– В каком смысле?
– Смысл скоро поймешь. А пока – за мной, шаг в шаг.
Так пробежали метров сто и здесь встретили лежащего за кустами Циркача. Тот не обратил на них никакого внимания, даже словом не перекинулся. Тоже, видно, решал только свою задачу.
А Кондор шел точно по следам Пирожникова. Следов тот оставил достаточно, и даже не свети так ярко луна, его опытный глаз все равно замечал и сломленную ветку, и вмятину подошвы на сырой земле, и примятую траву.
Вот вообще любопытное для опытного следопыта место. Человек упал. И другие следы появляются. Двое тут были. Надо все внимательнее изучить.
Кондор опустился на колено и положил палец на спусковой крючок винтовки: сейчас надо быть ко всему готовым. Прислушался. В лунную раннюю ночь молчали джунгли. Тишина просто на виски давила. Вот так, не разгибаясь, он стал обследовать подозрительный участок, и вдруг рядом, метрах в трех, за стволом дерева, раздались голоса! Сначала женский, потом мужской:
– Я Таня, иди сюда!.. Мать твою, мать твою, мать…
Кондор дикой кошкой прыгнул в сторону, сделал еще кувырок и пустил очередь, ориентируясь на голоса. Стало опять тихо. Он несколько секунд выждал, потом стал подбираться к дереву, увидел под ним разбитый пулей пластмассовый коробок, начиненный радиодеталями. Вытащил платок, собрал все, что мог, убрал его в карман и опять отправился по следам. Шел он чуть правее того места, где лежал в кустарнике Циркач. Циркач вытащил нож – он решил, что не надо стрелять…
А Пирожников в эту минуту стоял перед Платовым и уже ему объяснял, зачем переплыл реку и стал догонять отряд.
– Ладно, что случилось, то случилось, – командир даже не дослушал его до конца, ему все и так стало понятно. – Отдыхай.
Пирожников с любопытством посмотрел на американского пилота и присел рядом с Хуком, державшим Пола на мушке своего автомата:
– Хук, но, в конце концов, вам же лишний штык не помешает, так?
– Лишний – он лишний и есть, – ответил тот.
– Нет, я имею в виду…
– Лучше послушай, что я имею в виду. Мы специально не больно прятались, мы бы и сами проявили себя чуть позже, с безопасного расстояния, чтоб американцы не искали нас по другую сторону реки, понимаешь? Чтоб тебе спокойней там уходилось. А еще, судя по недавно прозвучавшим выстрелам, ты тащил за собой хвост, и преследователям известны наши координаты. Оторвемся мы от них или нет – еще вопрос. Но при любом раскладе знаешь, что надо тебе за это сделать?
– Я же не нарочно, я хотел как лучше.
– Так в детском садике говорят, товарищ лейтенант…
Платов вмешался в разговор:
– Все, заканчиваем разговор. Ты, Пирожников, только пойми правильно: тут не только за себя отвечать надо, понял? Тут любой твой шаг с нашей жизнью связан. Потому просьба: постарайся нас не подставлять. Мы же еще задачу свою до конца не выполнили.
Из темноты показался Циркач.
– Что там, чисто? – спросил Платов.
– Теперь – да. – Он продолжал вытирать лезвие ножа пучком травы. – Но надо уходить, командир. Американцы скоро будут здесь.
– Да, ребятки, надежда у нас на ноги. Пока не прижали, надо бежать и бежать. Становись!
Хук, поднимаясь, спросил:
– Командир, может, не будем этого аса с собой тащить, тут оставим? Уж если они примерное наше место знают, то летчик ничего нового им не расскажет, так же? Пусть до своих отсюда выбирается, нам и Пирожника хватит.
Женька даже зубами заскрипел.
– Не злись, – сказал Платов. – Заслужил. А насчет того, чтоб американца отпустить… Знаешь, Хук, я еще надеюсь, что их спецназ не знает, с кем дело имеет, может, думает, что северян преследует. Потому негоже нам пока раскрываться. Галет ему хватит, так что…
Циркач занял место позади Пола. Платов подошел к нему, поглядывая при этом на летчика, и Циркач все понял правильно:
– Не трать время на инструктаж, командир. Не уйдет. Ты ж меня знаешь.
– Знаю, – кивнул Платов.
Отряд перешел на бег, Платов занял свое место в колонне и уже сам себе еще раз сказал:
– Знаю.
Продолжение знакомства. Циркач
Дача стоит на высоком берегу реки. Точнее, это не дача, а добротный деревенский дом, построенный еще до войны родителями отца Циркача. Они умерли, и с тех пор зимой здесь никто не жил, кроме знакомых, приезжавших в эти края на охоту и рыбалку, – они дом дачей и назвали.
Сейчас – позднее лето. Во дворе – длинный стол, за ним гости, песни, пьяненькие разговоры. Старая груша-дичка разрослась так, что затеняет почти половину двора. Во главе стола – новобрачные, Циркач и Лариса. Платов с Хуком сидят с противоположного конца стола, и Циркачу приходится почти кричать, чтоб быть услышанным друзьями:
– Где Физик? Куда вы Физика дели?
– Сейчас найдем, – говорит Хук.
Он и командир выходят из-за стола, Циркачу хочется быть с ними:
– Лара, может, и мы передохнем?
– Я бы с удовольствием. А гости не обидятся?
– Ты думаешь, гостям сейчас до нас есть дело? Когда столько коньяка на столе?
Тут как раз с дерева падает груша, и попадает кому-то точно в рюмку, хохот стоит, все соскакивают с мест, хотят увидеть грушу в коньяке… В общем, действительно не до жениха и невесты людям.
А Лариса, Циркач, Платов, Хук заходят в комнату. Здесь Физик вешает люстру – собственный подарок, который он привез из Москвы. Люстра как раз подходит к деревенскому дому – невысокая, с цветными стеклышками, схожими по форме с грушевыми листьями.
Мама Циркача стоит рядом с ним, жалуется зашедшим ребятам:
– Ну никак не уговорю его идти за стол! Я же электрика хоть завтра приглашу, а он – смотрите что делает? И на веранде, и во второй комнате уже всю проводку заменил…
Хук разводит руками:
– Вот что значит не пить. Беда – я давно ему об этом говорил.
– Тебе много еще тут возиться? – спрашивает Циркач.
– А что?
– Прогуляться с нами не хочешь?
– Куда?
– Так, в огороде посидим, за околицей пройдемся.
– А чего ж не пройтись. Я минут через пятнадцать подойду.
– Мам, – сказал Циркач, – можно мне уже переодеться, а? Костюм, галстук – все как-то не по-человечески.
– Ну не трико же надевать, – развела руками мама. – И не солдатские штаны.
– Во, точно! Где мое курсантское хэбэ? Я не растолстел, так что в него влезу…
Лариса побежала домой тоже переодеваться, а ребята зашли в соседнюю комнату. Здесь на стене висит большая фотография. Генерал, еще моложавый, мама в спортивной куртке с крупной надписью СССР, Циркач в курсантской форме.
Мама заходит следом, поясняет:
– У него столько железа с войны в груди было… И один осколок тронулся, врачи ничего не смогли сделать. А так хотел на свадьбе сына погулять! И вообще, столько еще планов было – не успел…
– Зато успел меня в теплое местечко пристроить, – говорит Циркач, переодеваясь.
Мама бросает взгляд на Платова:
– Ох, знаю я эти теплые местечки…
Она остается с Физиком, а ребята выскакивают в огород. Там через низкий забор – уже соседская копна сена, на верху сидит Лариса в простом летнем платьице. Они залезают к ней.
Жарит солнце, августовское, не жалеющее себя перед осенью, наливаются медом яблоки, и осы гудят вокруг них. На той стороне реки начинаются леса, береза с елью, на свадебном столе было много грибов – это оттуда. Платов вздохнул: никак не удается сходить за грибами, а хотелось бы…
Лариса прильнула к плечу Циркача:
– Вот здесь же копна стояла, когда мой разлюбезный в десятый класс перешел. Я сижу на ней, а они с Николаем Терентьевичем, с папой своим, в малиннике. Мой спрашивает: «А в училище при поступлении плавание сдают?» А Николай Терентьевич отвечает: «А как же, вот только у тебя с этим пока плоховато». Взял ведро с малиной и пошел в дом…
В огороде показался Физик, подобрал с земли яблоко, протер о рубашку, грызанул так смачно, что стало слышно на копне.
– Видно, увильнуть от командировки хочет, – сказал Хук. – На больничный с дизентерией уйдет… И что дальше-то произошло, Лариса? Отец ушел, а этот сразу к тебе на копну?