– Никаких бесед! Ему плохо, видите же, ему плохо! Надо срочно отправлять на базу, к медикам…
Голь на выдумку хитра
В глубь джунглей уйти было невозможно: их обложили, как обкладывают волков на охоте. Если б обносили красными флажками, флажков бы отряд не испугался – подобное было уже в их практике. Но тут против Пятого работают по-серьезному, не на испуг. Вот к берегу подошел очередной катер, и полтора десятка южновьетнамцев, получив инструктаж, пошли процеживать свой квадрат…
Физик стоит на коленях, осторожно поднимает руки над травой. Тонкий провод еле виден над землей. Он смотрит на пустой вещмешок, лежащий перед ним, говорит Платову, прислонившемуся к дереву:
– Все, командир, запасы наши ек.
Платов кивает:
– Итого, значит, четыре мины…
– И шесть «говорушек».
«Говорушки» должны просто орать и сообщать координаты, на каком участке зацеплена преследователями вот такая проволочка.
– Нормальненько, больше и не надо. – Платов, как всегда, спокоен. – Хук, если удастся, на какое-то время отвлечет их здесь, а мы возвращаемся к берегу.
– А что нам теперь время даст? – спрашивает Пирожников.
Платов не отвечает. Из числа его бойцов такой вопрос никто бы и не задал, и ответа бы не ждал, потому что не на каждый вопрос есть ответ даже у Пятого.
Зато Хук говорит Пирожникову:
– Видел, чего тут Физик наставил? Вот теперь только попробуй шаг влево – шаг вправо. Командир, пусть Пирожок идет первым.
Физик поднимается на ноги, осматривается:
– Первым я пойду. За мной – шаг в шаг.
Платов спрашивает у Хука:
– Ты-то коридор запомнил?
– С закрытыми глазами найду.
– Не надо с закрытыми. Сейчас случай такой – без всякого выпендрежа, ребята. И потом, ты обещал со мной в отпуск на Оку поехать.
– Раз обещал – значит, поедем. Я что, командир, разве тебя когда-нибудь подводил?
Платов пожимает ему руку.
То же делают Физик и Женька. Но Хук продолжает говорить с Платовым:
– К тому же, я так понимаю, в отпуске и свадьбу сыграем, да? Со стороны жениха свидетелем буду как-никак, а невесту тебе я выбрал.
– Ну, о свадьбе не к месту говоришь…
– К месту, командир. Все, что жизни касается, – к месту. О другом думать не надо.
Продолжение знакомства. Платов
Что жизни касается…
Это произошло… Ну да, месяц назад. Был ранний-ранний вечер, когда раздался звонок в его квартиру. По весьма уважительной причине он не сразу подошел к двери, потому позвонили еще дважды. Платов, на ходу затягивая пояс на штанах, побежал открывать и увидел на пороге Светлану Алексеевну, маму его Насти. До этого они виделись лишь однажды – он провожал Настю домой, а мама ждала дочь у подъезда. Был час ночи, она, конечно, волновалась и не могла спать, потому та их встреча и знакомство были скомканными и нервными. После пару раз общались по телефону, когда она брала трубку вместо Насти, и тоже сквозь зубы…
Судя по всему, и теперь Светлана Алексеевна пребывала не в лучшем настроении. По-хозяйски шагнула через порог, спросила вместо «здравствуйте»:
– Вы один дома?
Врать Платов не захотел и потому прямого ответа избежал:
– А что случилось, Светлана Алексеевна?
Та поняла его слова по-своему:
– Вот и хорошо. Нам надо поговорить. Может, предложите войти?
– Конечно, конечно! Только подождите минуточку…
Он метнулся в комнату, стал быстро застилась разобранную кровать, переворачивать висевшие на стене фотографии, в первую очередь ту, где Настя с обнаженной грудью. А Светлана Алексеевна уже рядом, внимательно осматривается, близоруко щурится, лезет в сумочку за очками. Платов показывает на кресло за журнальным столиком:
– Извините, бардак – холостяцкая примета. Садитесь. Кофе, чай?
– Да нет, спасибо, я на минуточку. – Она все же садится. – Как понимаете, я пришла из-за Насти.
– Понимаю. Тогда, может, рюмочку?
Женщина с ехидцей покачивает головой:
– Вот-вот, такой вы…
– Законченный алкаш?
– Не думаю. Я вообще медик, о многом сужу по внешнему виду. Вы пьете мало. Но суть не в этом. Вы больше чем на десять лет старше ее, и потом, эта ваша работа, служба… Моя девочка достаточно обеспечена, чтоб не бегать за офицерами, понимаете? И… А почему вы не женились раньше?
Вопрос был до того необычен, что Платов вполне искренне спросил:
– А надо было, да?
Светлана Алексеевна, кажется, очки не нашла, силится без них разглядеть фотографии.
– Для меня – так надо. Она у нас с мужем единственный ребенок. Она для нас все! Что вы можете ей дать? Лично я не хочу, чтоб она сидела в пустой квартире и неделями ждала вашего возвращения из командировок, гадая, вернетесь вы вообще или нет. Вы же по связи, да? А это техника, ток, генераторы разные…
Платов не стал женщину ни в чем разубеждать, сказал лишь:
– Так получается, что Настя для меня тоже единственная. И потом, из командировок я обычно возвращаюсь.
– Обычно!.. Я знаю военных, у нас в доме есть военные. Вы думаете о погонах, о должностях, о карьере, а семья у вас на последнем месте.
– Я лично о карьере не думаю…
– Не знаю, не знаю… Вас никогда не бывает дома, а когда дом пустует, всюду садится пыль. Я ненавижу пыль, понимаете?
– Понимаю, – сказал Платов. – Когда я возвращаюсь, достаю ключи из своего почтового ящика и первым дело занимаюсь уборкой.
Светлана Алексеевна наконец нашла очки, надев их, сразу превратилась в еще более строгую женщину – врача, не сомневающегося в поставленных диагнозах. Она встала, изрекла:
– Вот пусть ключи в почтовом ящике и лежат, понимаете? Я не хочу, чтоб Настя ими пользовалась! Вы ведь для нее там ключи оставляете?
Она посмотрела на одну фотографию, вторую, третью… Потом перевела удивленный взгляд на Платова:
– Все она? – Опустила глаза, чуть подумала. – И все же надеюсь, вы меня понимаете и сами не хотите, чтоб Настя поседела, ожидая вас. Вы взрослый человек. Она вам нужна, конечно: юная, красивая, умная. А вы ей? Вот подумайте хорошенько…
– Я подумаю, – сказал Платов.
Проводил ее, закрыл за гостьей дверь, в раздумье вернулся в свою комнату, пару секунд постоял перед тяжелой шторой на окне, потом резко отдернул ее.
За шторой – Настя. Прыгнула на него, обняла за шею:
– Как хорошо, что я пыль успела вытереть. А мне подойдет седина, правда?
Ей седина не подойдет. Может быть, права Светлана Алексеевна: зачем Насте седеть? Но эти мысли надо оставить на потом, а пока – пока Платов показывает Хуку на часы:
– Через сорок минут ждем.
И трое уходят, аккуратно, шаг в шаг, в сторону реки. Хук снимает автомат с плеча, щелкает предохранителем. Тихо напевает, глядя вслед ушедшим:
То не ветер вербу клонит…
В ожидании решения
Пол Кросби отправлен на базу – первый же вертолет забрал его туда. Но это проблем, связанных с ним, не решило. Надо теперь думать, как поступить с журналисткой. Однако и это не главное. Русские в джунглях – вот головная боль.
Генерал Чейни и помощник Уилсона сидят в салоне вертолета, пьют минералку. Через открытую дверь видна сожженная деревня, река, а по ту стороны реки – отряд южновьетнамцев, готовящийся прочесывать лес.
Помощник смотрит на часы:
– Через пятьдесят минут президент примет решение по этим русским, и мы, так подозреваю, уберемся отсюда.
Чейни думал как раз об этом:
– Может, это и к лучшему. Я так прикидываю, что взять их живыми все равно не удастся, а если так, то зачем рисковать своими людьми?
Помощник невесело засмеялся:
– Как же мы все-таки по-разному мыслим – военные и политики. У вас, господин генерал, все конкретно и четко: получить боевую задачу, просчитать нужные для ее решения силы и средства и сказать, выполнима ли она.
– А у вас не так? – спросил Чейни.
– У нас не так. У нас все изменчиво и подвижно. Зачем нам сейчас живые русские, скажите? Мы что, пустим их к микрофону, чтоб они поведали миру о том, как выкрали с американской базы своего летчика и сумели его переправить куда надо? Если бы взяли их с летчиком… Но Бабичева не вернуть, и все остальное для нас теряет смысл.
– Как это теряет? – спросил генерал. – Если мы возьмем диверсионную группу…
– И что? Диверсионные группы создаются для того, чтоб решать подобные задачи, как, к примеру, дипломаты – чтоб шпионить. Этим мир не удивить. Это вызовет скандал местного значения, а он не нужен никому. И теперь по большому счету наша проблема в другом: найти общий язык с журналисткой.
– А проблема русских – вернуть свою группу?
Помощник неопределенно хмыкнул:
– Эти ребята свою задачу выполнили, вернутся, не вернутся – дело третье. Они знали, на что шли.
В проеме двери вертолета были видны Ален и его бойцы. Он стоит перед шеренгой, говорит им что-то, потом они расходятся, садятся на траву. А к лейтенанту подходит журналистка, держит перед собой диктофон, спрашивает о чем-то, но он отодвигает диктофон в сторону. Строк – грамотный офицер, лишнего не сболтнет.
– Послушайте, – спрашивает помощника Чейни. – Вы говорите, президент принимает решение… Но ведь он может принять совсем иное решение, чем то, которое обсуждаем сейчас мы.
– Да, – сразу же соглашается помощник.
– И тогда…
– И тогда мы будем ловить этих русских, или захватывать очередного их пилота, и присылать сюда других журналистов… Гадать об этом – дело неблагодарное, господин генерал. Подождем. Осталось не так много.
И он взглянул на часы.
Хозяин слова
Русские диверсанты где-то здесь! Солдаты, прочесывающие джунгли, знали это наверняка, как знали уже и то, на что эти русские способны. Потому пальцы лежали на спусковых крючках, мышцы были в напряжении. И когда из-за дерева, мимо которого они проходили, раздался громогласный крик «Участок три», огонь со всех их стволов последовал незамедлительно. Пластиковая «говорушка» была разбита вдребезги.