‒ Только посмотри, что бесстыдница вытворяет, когда мы все думаем, как ее защитить от Зеда! ‒ не помогал и Сайман.
‒ Меня это не касается, ‒ охрипшим голосом выдавила Мира и исчезла из проема, убегая по коридору, куда глаза глядят, если бы они что-то видели в этот момент.
Но ни первого, ни вторую никак не смутили пришедшие на крики люди. Только во взгляде Сазгауса читалась злость, которую сам жрец мог еще ни разу не видеть в его глазах. Весь процесс соития замер, будто бы кто-то остановил время, и две пары неудовлетворенных глаз смотрели на Саймана.
Когда Сазгаус почувствовал, что Мара желает с него слезть, он не стал держать, а сам сел в гамак вслед за ней.
‒ Прости, настрой пропал, ‒ шепнула Марвало Сазгаусу и с достоинством на лице обнаженная прошла по каюте, подбирая с пола свое платье. Она хоть его и держала, но надевать не торопилась. Лишь встав перед Сайманом, она взглянула на него не менее мягкими глазами, как у Сазгауса. И лишь после нескольких секунд попыток разглядеть что-то в лице жреца, она прошептала… прошипела с не присущей ей злостью: ‒ Почему меня должны волновать твои чувства, если тебе насрать на мои?
Это было последней каплей. Он собирался покинуть её, но серьезно считал, что Мара во имя его памяти станет святой? Почему она должна делать ему приятное, а он вместо того, чтобы сделать что-то приятное в ответ, продолжал гнуть свою линию?
Все верующие ‒ психи и фанатики.
Она надела платье на голое тело и прошла мимо Саймана, не слушая его и не смотря на него. Только после того, как спина Мары скрылась во тьме, Сазгаус позвал Саймана, чтобы тот еще и его послушал. Выражать свою злобу он не собирался, хоть и не скрывал своего раздражения, особенно, когда увидел реакцию Птенчика на все случившееся.
‒ Вот скажи, ‒ начал он, наклоняясь к полу и подбирая свои штаны, ‒ ты кому хотел сделать лучше своим ором? Если тебе по каким-то причинам недоступно удовольствие, так что ж ты так лицемерно лишаешь удовольствия других? Обидел одну девушку, оскорбил другую, разбудил соседей… Молодец, а не жрец.
‒ Не приближайся больше к ней, ‒ со злостью предупредил Сайман. Пусть он жрец, и все его считали безобидным, но он мог пустить в ход далеко не безобидные приемы. День в темной клетке или на кресте под палящим солнцем покажутся Сазу отрадой по сравнению с тем, что мог сделать Сайман, если увидит их снова вместе. Он не святой, да он даже жрецом стал по принуждению.
Объясняться перед убийцей он не собирался, а потому прошел в их с Марой каюту. Когда уже до ее глупой головы дойдет, что ее нигде не примут, если она продолжит себя так вести? Ей путь только в бордель, где ею будут восторгаться за плату, а переступив порог, презирать. Не такой жизни он ей желал. Резко распахнув дверь, он собирался вылить на нее порцию новых нравоучений, но она его настолько разозлила, что он не мог сейчас нормально говорить.
‒ Случай в деревне тебя ничему не научил? Не можешь по-хорошему, будем по-плохому. У меня нет желания бегать за тобой и следить, чтобы Зед тебе ничего плохого не сделал, ‒ бросил он ей и захлопнул дверь с наружной стороны. Ручка выпала, и на месте замочной скважины проросли толстые лианы, которые лучше любого замка заперли дверь по всему периметру, что теперь только огнем и открывать.
А Сайману нужно было успокоиться. В таких случаях ему всегда помогали упражнения, которым его обучили в монастыре. Они тренировали не только тело, но и дух, поэтому он отправился наверх, на свежий воздух, где его мысли могли бы очиститься.
Из темноты коридора, из самого-самого темного уголка, куда не проникал свет даже днем, на открытую дверь каюты Сазгауса уставились два горящих глаза. Взгляд предвещал только беду тому, на кого был устремлен. Зед не простит того, кто посмел прикоснуться к его женщине, и этот грех он мог искупить только кровью.
Когда дверь закрылась, Зед бесшумно приблизился. В его руке сверкнул нож, отразив заблудившийся лучик лунного света. Зед долго всматривался из темноты в дерево, будто видел сквозь него и заранее представлял те ужасы, которым предаст Сазгауса. Это будет трудно, он знал, ведь даже за закрытой дверь ощущал ауру убийцы, но не невыполнимо. Он дал немое обещание темноте и облизал нож, слегка поранив язык ‒ клятва на крови ‒ после чего сделал шаг к запертой двери Марвало. «Она принадлежит мне», ‒ выцарапал он крупными буквами, чтобы все знали, что она неприкосновенна.
***
Мира так и не вернулась к себе. Ей понравился способ Мары, чтобы расслабиться, на пару с бутылкой, поэтому она выкупила у моряков еще одну, потратив свои драгоценные монеты, которые она с таким трудом заработала. Забыться ‒ спасение для нее сейчас. Команда предложила ей составить компанию, бросив пару пошлых намеков на утреннее платье, но одного упоминания «груза» в трюме хватило, чтобы отвадить их от себя. Они ведь не хотели, чтобы кто-то узнал, чем они промышляли на самом деле. Да и молва о сговоре Миры с духами дала о себе знать. Как и в любой деревне, ее способности забавляли жителей, но стоило сказать кому-то то, что он не желал слышать, и она сразу превращалась в урода. В лучшем случае ее избегали, поэтому она быстро научилась врать и делать из своих способностей шоу.
Сегодня же ей не хотелось больше ни с кем видеться или разговаривать. Найдя укромный уголок, Мира просто топила свою боль и обиду в роме. Духи жестоки, показывали ей Сазгауса, из-за чего он стал ей небезразличен. Если бы она не увидела его с Марой, может, никогда бы и не поняла этого и продолжила вздыхать по безответной любви к Кону. Вот появился еще один мужчина, но и тот выбрал другую. В Мире все было не так, начиная с глаз, которые отпугивали всех окружающих, и заканчивая разговорами с пустотой (призраками).
Когда бутылка подошла к концу, на сердце легче не стало, но мысли путались, что не позволяло ей думать о плохом. Пошатываясь, она побрела по палубе. Бутылка отправилась в дальнее плавание за бортом, правда, Мира сама чуть не отправилась следом, чудом успев схватиться за канат. Но когда она вернулась в вертикальное положение, ее взгляд упал на еще одну одинокую фигуру в ночи, которая пристроилась под светом небольшой лампы. Сайман закончил свои упражнения и сидел не двигаясь, медитировал.
‒ Сайман, а что ты делаешь? ‒ спросила Мира, уже практически ползком взбираясь по маленькой лесенке туда, где он сидел. Сай молчал. Она плюхнулась рядом, не очень аккуратно задев плечом его, но он даже не шелохнулся. ‒ Вот это мышцы ‒ просто каменные! ‒ Она еще и потыкала в него пальцем, после чего в наглую облокотилась. ‒ Мне бы твое спокойствие сейчас. Жрецов мало что волнует, кроме их веры, наверное. Поклонялась бы я той же Мигу, и было бы все равно, что мужчина, который мне нравится, спит с другой. А мы могли бы стать с ней подругами. Марвало классная, такая женственная и красивая. Не то что я ‒ черные тряпки да страшный взгляд. Сай, хочу стать жрицей и ничего не чувствовать, научи меня.
Мира прикрыла глаза и медленно съехала по плечу Саймана вниз, падая головой ему на коленку. Проворчав из-за удара что-то нечленораздельное, она только удобнее устроилась, чуть ли не обнимая его ногу.
Только услышав ее сопение, Сайман зашевелился. Открыл глаза и с печалью посмотрел на Миру. Он понимал ее боль, ведь сам испытывал то же самое каждый раз, когда находил Мару в чужих объятиях. Может, это поначалу он заботился о ее бессмертной душе, но уже очень давно его забота переросла в нечто большее к самой Маре.
‒ Я бы сам хотел этому научиться, ‒ шепнул Сай и погладил Миру по голове. Пусть спит, хоть где-то ее не будут мучить призраки, настоящие и выдуманные. А он вновь поднял голову и устремил взгляд в ночную даль, стараясь усмирить бурю внутри себя.
***
Сазгаус молча проводил взглядом Саймана и вздохнул. Трусливая мышь! Просто трус! И перед кем он тут своей гривой размахивал? Кому и что хотел доказать? Сазгаус лишь мысленно смеялся на эту мнимую грозность жреца, который даже ответить не мог. Ему было проще воевать с женщиной, чем с ним.
Мару было жалко. Сазгаус слышал её крики и проклятия; слышал, как она грозилась убить жреца, стоило ей только выйти из комнаты. Но с другой стороны, пока она такая разгоряченная и неудовлетворённая ‒ а значит, злая ‒ ей правда лучше остаться в комнате.
Сазгаус же игрушек, как Мара, не имел, а удовлетворять себя он привык только женщинами, потому сейчас для него лучший способ остыть ‒ подняться на верхнюю палубу и просто отдаться ветру. Но стоило ему выйти, попутно закрепляя ремень на поясе, остановился перед дверью Миры, потому что ему было, что сказать обиженному Птенчику, как дверь открылась, но не в каюту Миры, а в соседнюю.
‒ Что тебе от неё надо? ‒ спросил Кон.
Он всё слышал. Не дословно, но слышал испуганный крик Миры, когда её разбудил ор Саймана, услышал, как она вдруг побежала мимо его каюты и больше не возвращалась. Он понял, что её что-то обидело, но не знал, а узнавать сейчас у подруги не было смысла.
‒ У меня к ней дело, ‒ опустил занесенный для стука в дверь кулак Сазгаус и повернулся корпусом к Кону, замечая в его взгляде некую угрозу. Хотя сам обладатель взгляда выглядел совершенно спокойным.
‒ Позволишь узнать, какое именно? ‒ В его взгляде, полного недоверия, отчётливо читалась угроза, но сам Кон был расслаблен. Не видел угрозы? Просто Кон знал, что Сазгаус биться не будет. Он уже не раз доказывал и показывал, что просто так в драку не лезет. Оттого все интереснее была загадка, как он и за что оказался на том кресте. ‒ Если не секрет, конечно.
‒ Не секрет. ‒ Вновь пожимание плеч, из-за чего Кон разорвал зрительный контакт и невольно взглянул на плечо. Маленькая победа ‒ зрительный контакт Кон оборвал первый, а Саз улыбнулся. ‒ Так получилось, что впечатлительный Птенчик упорхнул, стоило его глазкам посмотреть на что-то новое. Хотел уточнить, состоятся ли наши тренировки у…
‒ Тренировки?
Сазгаус улыбнулся еще победоноснее.
‒ Ты не знал? Я думал, Мира поделилась с тобой тем фактом, что она просила меня научить ее владеть мечом. ‒ Врет. Конечно, он все знал! Да сама Мира ему рассказала причину такого поступка. Но то, как менялось лицо столь грозного Кона было очень сладко видеть. — Я еще подумал: как странно! Ведь вы с ней друзья, а просит она меня ‒ своего несостоявшегося убийцу. Уж не поссорились ли вы?