‒ Если поле такое же красивое, как и ты, то мне обязательно понравится, ‒ шепнул Сайман и осторожно провел широкой ладонью по волосам Уру, смотря ей в глаза. Он не часто говорил комплименты, но он тоже почувствовал этот особенный момент. Если он сделает последний шаг навстречу, дороги назад не будет.
Уру продолжала смотреть на него, а Сай колебался, думая о Маре. Его сердце болезненно сжималось, когда он вспоминал, где видел ее последний раз. Говорили, что из дома пастуха по ночам раздаются громкие стоны, отчего становилось ещё больнее. Он понимал, что отчасти использует Уру, чтобы заглушить свою боль, но тянулся к ней не только из-за этого. Она ему нравилась очень сильно.
Ладонь так и задержалась на волосах, и Сайман перевел ее на затылок Уру, чтобы притянуть лицо к себе, стирая то небольшое расстояние, которое оставалось между ними. Ее губы на вкус были слаще того меда, который они совсем недавно ели. А поцелуй был невинен. Он не терзал ее губы, а вкладывал лишь нежность в движения. Но целовал как настоящий мужчина, показывал свою уверенность, что это не просто мимолётный порыв чувств, а серьёзные намерения.
Но прежде чем все зайдет слишком далеко, он должен был рассказать о Маре и поставить точку в тех отношениях. Он не мог поступить с Марой бесчестно.
‒ Уру, ты должна кое-что знать обо мне, ‒ тихо сказал Сай, с неохотой отрываясь от ее губ. Но продолжить он не смог. Как он мог сказать в эти влюбленные глаза, что его сердце сейчас принадлежало другой, пусть и не полностью уже?
Уру еще пару секунд стояла с закрытыми глазами, пытаясь подольше сохранить это чувство на своих губах. И пусть сердце её обещало еще сотни таких поцелуев с ним, но каждый хотелось запомнить, как она сейчас запоминала этот.
Губы Саймана были не такими мягкими, как она себе представляла, но оттого не хуже, а только лучше. Она ощутила тот самый мед на его губах, но мед ли это был? Его ли сладость коснулась Уру и поплыла по венам, разнося приятное тепло и трепет по телу. Где-то в отдалении был голос Саймана, он что-то спрашивал. Но подожди, прекрасный жрец, дай запомнить этот момент…
‒ Мне казалось, я о тебе знаю все, ‒ шутя прошептала она, открывая взору Саймана свои глаза, которые блестели от радости, как звезды. Её сказка начала сбываться ‒ так она думала… Пока не раздался стук.
Не дверь. Кто-то был уже в доме. И будто бы пойманные на горяченьком, Сайман и Уру обернулась одновременно в холл, где был диван жреца. И рядом с ним стояла девушка. Совершенно знакомая им обоим, но что-то в неё было не так. Не странная поза, указывающая, что стук произошел от случайного удара коленом в подлокотник; не измученное личико, не знавшее сон пару-тройку дней; и не непривычная худоба, говорящая об отказе от пищи в тот же промежуток времени. И даже не распахнутые от ужаса глаза.
Эта девушка, такая знакомая и некогда любимая, державшая в руках странную склянку, не имела рогов.
‒ Мара? ‒ прокашлялась Уру, отходя от Саймана и совершенно не подозревая о мыслях фейри. Она просто смутилась, что их застали в столь интимный момент. ‒ Боги, я не слышала, как ты вошла. А… что с тобой стало? Твои?..
Но она не слышала Уру. Она смотрела на Саймана взглядом, полным предательства. И такое предательство Маре еще не доводилось чувствовать. Сейчас она как никогда понимала всех тех бедных женщин, которые заставали своих возлюбленных в её объятиях. Это они ей в руки прыгали, так она говорила? Какая же дура… будто бы боль всех этих сотен женщин скопилась в одном теле фейри.
‒ Я… ‒ Её голос дрогнул. Каких трудов ей стоило не потерять своего лица и одновременно с этим отвести взгляд от Саймана. Она взглянула на диван и в нём увидела свое спасение. Осторожно кладя туда пузырек, Мара нашептывала не своим голосом: ‒ Это лекарство от красного дыхания, Сайман. Мирочке удалось его воссоздать со слов покойного лекаря.
Она повернулась к ним спиной, услышала вздох, за которым должны были последовать слова Саймана, и резко рванула вперёд на выход, не желая ни видеть, ни слышать его.
‒ Мара, подожди!
Сайман сделал шаг в сторону выхода, но не знал, что ему делать. Он не мог сейчас оставить Уру, но с Марой явно что-то было не так. И это лекарство… Мира ей все рассказала? Но почему принесла его Мара, если она все равно нашла утешение в постели пастуха? Он ни за что не хотел, чтобы она когда-либо смотрела на него так, как сделала это сейчас. Будто бы это он ее предал, а не наоборот.
‒ Прости, Уру, я потом все объясню, ‒ бросил он девушке, которая была обещана ему судьбой, и побежал за той, которая мучила его не один месяц.
Им всего лишь надо было поговорить начистоту с самого начала. Сайман должен был рассказать про сон, про болезнь, а Маре — что хочет помочь. Не было бы этого недопонимания, никто никому не причинил бы боль. Но Сай, превозмогая боль в плече, бежал за Марой, чтобы выяснить все, только сейчас. Несмотря на свое состояние, она бежала очень быстро, будто убегала от Саймана, как от чумы. Он даже подумал, что ему придется ее связать, чтобы остановить, но вместо этого применил молитву, ускоряющую бег. И нагнав, он резко рванул Мару на себя.
‒ Да стой же ты! ‒ крикнул Сай, крепко сжимая руку на ее плече. Она и правда выглядела изнуренной, а без рогов ‒ совсем непривычно. ‒ Боги, да что с тобой? Это твой пастух тебя так? Я все видел. Думала, придёшь с лекарством, и я закрою глаза на твои похождения? Мы договорились, я думал, ты поняла меня, но сразу взялась за старое, когда «природа» позвала.
Она слышала это и сначала не понимала смысла слов. Она даже представить не могла, что Сайман так о ней подумает. Природа? Пастух? «Её»? Сначала она вырывалась, но когда осознание и злость в его глазах настигли Мару, она вдруг замерла, и накопившиеся слезы в глазах все-таки скатились по щекам, но… Теперь эмоция была другой.
Первое желание ‒ ударить его. И, черт возьми, она поддалась этому желанию. Шлепок был звонкий, но тихий ‒ Мара не привыкла даже пощечину делать, уж никогда не доводилось, а сейчас… Еще один камень в её душу. Еще одно предательство:
‒ Как ты можешь так говорить? ‒ вскрикнула она на эмоциях, пытаясь сбросить с себя его руки. ‒ Какие похождения? Я… Как ты мог обо мне такое подумать? Я же говорила, что, будь у меня отношения, я буду верной, а ты мне не поверил? Ты до конца дней будешь меня считать гулящей?
Хотя какая теперь разница? До таверны совсем немного оставалось, но она не добежала. И поглядывая на неё, она надеялась, что в окне их кто-то заметит и поможет Маре сейчас перестать видеть Саймана, а тем более слушать эти гадости.
‒ Что ты видел? ‒ прошептала она, переводя взгляд с таверны на его ноги. Не могла смотреть… Просто не могла. Посмотрит ‒ разревется, видя этот злосчастный поцелуй перед глазами. ‒ Что я захожу в дом к человеку, который помог мне избавиться от рогов? Человек, который имеет пятьдесят коз, лучше кого-либо помог бы мне с этим справиться.
И все ради его лекарства. Даже мысли не было о том, что Маре стало жаль своих рогов на это. Да пусть она сейчас была зла на Саймана до глубины души, но ему она желала лишь жизни и благополучия.
‒ Но твое доверие слишком дорого стоит, Сайман, ‒ совсем шепотом сказала Мара и попыталась его обойти, чтобы все-таки вернуться в таверну. ‒ Дай мне пройти.
‒ Что за?.. Я ничего не понимаю. Зачем избавляться от рогов? ‒ И будто только сейчас увидел, он посмотрел на голову Мары, где раньше украшали рога. Они ему нравились, он любил наблюдать, как она за ними ухаживала с пилкой. Но речь сейчас была не о них. ‒ Я столько раз видел, как ты завлекаешь мужчин, что по-твоему я должен был подумать, когда ты виляла перед ним хвостом?
Потому что, если все это было не для удовлетворения ее природы, то получается, что Сайман ‒ изменник. Он позволил себе думать о Маре ужасные вещи, пошел на поводу у своих чувств к Уру, к той жизни, о которой всегда мечтал и которую увидел во сне. Не идеальная, но с семейным счастьем. Он полностью заслужил пощечину и ещё сотню таких же.
Сайман все ещё не понимал, картина не желала складываться воедино. А может, он сам противился этому, в тайне надеясь, что сделал все правильно. Он не дал ей себя обойти, требуя ответа, но руку отпустил.
Доверия и правда не было. Мара столько раз кричала про свою природу, про то, что жить без секса не может. Да и Сай постоянно видел ее с разными мужчинами. Все это отложилось в его голове. Пусть он и любил Мару, но всегда боялся и ждал, что наступит тот день, когда он перестанет быть ей интересен. Наверное, он и сам не думал, что при первом же намеке посчитает ее неверной. И ему было стыдно за это.
Она не хотела говорить. Не хотела, чтобы все, что дальше происходило между ними, у них было из-за его чувства вины. Или из жалости, если он действительно полюбил эту знахарку. Какая же Мара дура. Столько мужчин оприходовала, а желанного взгляда у Уру она так и не увидела! Подождите, а может, там и не желанный взгляд был, а влюбленной? А Маре, что первый раз окунулась в это озеро, были чужды такие взгляды, не знакомы и не привычны… Вот и не распознала.
Его слова ударили больно. «Виляла хвостом…» Её родной хвост не хотел вилять перед этим мужчиной ‒ она заставила. И то, чтобы наверняка, но Аврил был добрым малым. Он, наверное, и без какого-либо желания к Маре согласился бы.
На самом деле, если подумать, не было оправдания тому, что она кокетничала. Но другого способа «просить» она не ведала. Просто либо откажут, либо надо постараться, чтобы не отказали ‒ так она привыкла, обедая и выпивая за счет мужчин, получая украшения и вещи.
‒ Чтобы он снял мне рога. ‒ Слабое оправдание. Но зачем нужно было избавляться от них, Мара уже не скажет. ‒ Чтобы… Чтобы перестать быть фейри…
Маленькая ложь, да в ней тоже была доля правды. Мара хотела отказаться от своей природы. Она уже отказалась от неё, когда поняла, что любит Саймана. И сейчас, пытаясь от него уйти вновь, она чувствовала руку на своем плече, и эмоции сорвались, как поздний осенний лист, гонимый сильным ветром: