Захотелось подтянуть коленки к груди и, обняв их, по-детски сказать: «Я в домике». Однако мы не играли. Не в силах сидеть, я прошлась перед лавкой, скрестив руки на груди, думая, что сказать, стараясь понять, имею ли право вообще осуждать и обсуждать его поступок.
– Ты любил ее и хотел, чтобы она стала твоей семьей, – начала я, остановившись прямо перед Яблоневым. Мысли о его разбитом сердце причиняли почти физическую боль, злили, и я не была уверена, что дело только в фамильярстве. – Они предали тебя. Спустили в трубу все твое хорошее отношение, растоптали дружбу, доверие и еще миллион вещей, которые ты для них сделал. Они могли начать отношения не за твоей спиной. Могли все тебе рассказать. Могли решить это менее болезненно, без подлости, обмана и… Как она вообще могла встречаться и с тобой, и с Павлом и при этом не видеть в этом ничего странного? – Сдавшись, я всплеснула рукой, не сумев удержать планку на спокойствии.
– Ей было так удобно. Лисы – весьма практичные создания. А ты снова меня оправдываешь, хотя уже должна была понять, что я не белый и не пушистый.
Отлично, Марина – лиса. Первое: ей лучше никогда не попадаться мне на глаза. Второе: возможно, я способна перегрызть глотку в прямом смысле. Третье: меня должно это пугать, но страха нет. Только десны чесались, а сочувствия к ее потере все никак не наскребалось.
– Да не оправдываю я тебя! Я верю, что виноват всегда тот, кто начал первый. На обмане и чужих страданиях счастье не строится! Боги, да тебе же до сих пор больно смотреть на Павла, думать о ней и о них… Ты же понимаешь, что я и это почувствовала? То, что я злюсь и обижена, не значит, что мне все равно, когда тебе плохо.
– Значит, самое время выслушать окончание истории, как раз отвечающее на вопрос, в чем проблема вступить в нормальные отношения.
– Есть еще что-то, кроме отвратительного опыта продолжительных отношений, где тебя использовали? – недоверчиво приподняла я бровь, успев собрать более-менее понятную картину из уже имевшихся деталей.
Яблонев кивнул на лавку, и, на этот раз, я опустилась рядом с ним. Вся злость на Князя выплеснулась на Пашу, а ее остатки разлетелись по ветру, следом за историей ведьмака. Обида все еще присутствовала, но только что сделала темному огромную скидку и уже не жгла так сильно.
– После того случая я… забросил все. Я привык находить ответы на самые сложные чужие вопросы, загребать правду ложками и кормить ею окружающих, порой вопреки их желанию, а на свои не смог. Десятки моих «почему» разбивались об их «потому что». Я лишился человека, которого любил и который говорил, что любит меня. Лишился друга, с которым, мне казалось, мы будем идти плечом к плечу до самого конца. Мне только казалось, а жизнь все показала. – Влад поставил локти на колени, опершись подбородком на замок из пальцев. – Я понял, что одиночество – самый безопасный путь. Дорога, на которой никто не поднимет камень и не бросит в тебя, потому что вокруг никого нет. Только ты сам. Потребовалось чуть больше года, чтобы любое напоминание о Павле и Марине не становилось очередным ковырянием в ране. И я решил обезопасить себя, чтобы больше никогда не наступать на эти же грабли, не чувствовать подобного, не собирать себя по кускам с помощью близких людей. Предыдущего опыта мне хватит на всю жизнь.
– Обезопасить? – непонимающе переспросила я, сомневаясь в существовании контрацептивов от подлых, лживых, двуличных… Ррр!
– Да. Не доверяя собственной силе воли и помня о том, как часто всех нас поджидают особые моменты слабости, я обратился к Захаровой, зная, что мне понадобится серьезная мотивация.
– Ты принес клятву, – выдавила я, догадавшись.
– Я принес клятву, – кивнул Влад. – Березин выступил свидетелем.
– И в чем она заключается? – Живот резко подвело, и, сморщившись, я согнулась, оказываясь на одном уровне с лицом ведьмака.
– В том, что больше я никогда не… столкнусь с подобным.
– То есть никого не полюбишь, – уточнила я, произнеся то слово, которое, очевидно, резало его слух или приравнивалось к страшному проклятию.
– Да.
– Что будет, если ты нарушишь клятву?
– Меня лишат чего-то очень ценного, на выбор высших сил. Здоровья, близкого человека, способностей. – Яблонев снова пожал плечами, в то время как я едва сдерживалась, чтобы не схватить его за них и не потрясти хорошенько.
– Значит… Получается, ты и я… – Я никак не могла составить предложение, не понимая, что конкретно хочу спросить или утвердить.
– Агата. Ты и я – ровно то, что я обозначил с самого начала, – оборвал Яблонев мои метания. – Я никогда не говорил и не обещал, что у нас будет… тот тип отношений, что у Леши с Ирой или у Кати с Мишей. Мне это недоступно, и я сразу постарался провести четкую границу.
Да он издевается. Моргнув, я поспешила притормозить его замечательно стартовавшее объяснение. Голову на отсечение, адвокат из Князя был бы что надо.
– Четкую границу? Можно узнать, четкая граница – это точное место укуса здесь, – я ткнула себя в ключицу, – или она где-то между расстегиванием моей блузки и твоими руками в задних карманах моих джинсов?
Нахмурившись, Влад согласно кивнул:
– Я признаю, что некоторые моменты, вызванные потребностями твоей сущности…
– Даже не думай все сваливать на мою сущность! – вспылила я, ушам не веря. Потрясающая лазейка, если не брать в расчет, что произошедшее тогда под лестницей было не только моей «потребностью». Весьма ощутимой, напористой и более чем активной.
– Не могу, – с нажимом произнес Влад, заглядывая мне в глаза, безмолвно прося что-то понять. – Пока это касается твоей сущности и нашей связи… нет и намека на какое-либо нарушение.
Проще говоря, практикующий пытался усидеть сразу на двух стульях. Придерживаться собственной клятвы и не испытывать ко мне ничего, что могло ее нарушить и в то же время обеспечивать меня всем содержащимся в ментальной корзине потребителя у фамильяра. Осталось только понять процентное соотношение искренности к манипуляции.
– Удобно, – отметила я. – А тебе не приходило в голову, что, скажи ты все сразу, таких «моментов» не возникло бы вовсе? Я в жизни не осталась бы у тебя на ночевку и не…
– …стала бы моим фамильяром вообще, – закончил Влад. – Приходило. Не представляешь себе, как часто.
– С чего ты решил, что не стала бы?
– Иронично, что я назвал тебе причину в тот самый вечер, когда ты согласилась. Мы с тобой очень похожи во многих вещах, и эта не исключение.
Отвернувшись, я снова поднялась на ноги. Стоя принимать удар всегда легче, это я знала точно. Как и весь букет причин, почему подписалась на мистическую связь с практикующим.
Я сказала Ирке, что стала фамильяром ради себя, и это было правдой. Частичной. Еще одна ее доля отводилась под жажду приключений и перемен. С предыдущим вариантом сосуществовало искреннее желание помочь Владу.
И весь этот список едва мог сравниться с боязнью, что ведьмак прекратит общение и исчезнет, словно его никогда и не было. Я назвала это шантажом, но, получается, сама думала так же, хотя в другом ключе. Согласившись, я надеялась, что со временем преодолею барьер, выставленный Яблоневым, и мы сможем попробовать быть друг другу чем-то бо́льшим. Оказалось, что это вовсе не барьер, а крепость без окон и дверей. Сказала бы я «да», знай, что нет и тени надежды на то, что этот парень когда-нибудь посмотрит на меня по-другому? С моей вспыльчивостью, азартом и волей к победе встречаться с «проигрышем» лицом к лицу каждый день? Ни за что.
Я выставила бы его за дверь и постаралась бы забыть как можно скорее. Тогда это еще было возможно. Тогда он еще не укоренился в моей жизни настолько прочно, поселившись в каждом ее дне и мелькая через мысль.
– Ты сможешь меня простить? – повторился Влад, когда я прервала свое хождение от края до края скамьи, пытаясь сдержаться, но его выбор слов… все равно что кнут, подстегнувший на самое худшее.
– За что? За ложную надежду, за шантаж, сделавший меня твоим фамильяром, за бесконечную мысль, какая я дура, за то, как ты лихо заткнул рот Ирке, прикрывшись заботой обо мне, за эгоизм, недоверие и двуличность?
– Не все так, – покачал Яблонев головой. – Настаивая на клятве Ругаловой, я меньше всего думал о собственной выгоде. Для меня это было побочным эффектом. В первую очередь меня заботило твое состояние, и я постарался убрать источник твоих слез. Агата, ты не дура.
– Еще какая, – огрызнулась я, промолчав, что собираюсь быть ею и дальше. Мне не хватало одной детали, и, пусть я почти догадывалась, какая она, услышать это нужно было от Влада. Требовалась точка, разрушительный таран, отрезвление от губительных фантазий, паразитирующих на все еще цепляющейся за меня надежде. – Ты настаиваешь на невозможности отношений только из-за клятвы или из-за того, что не хочешь их?
– Клятву можно отозвать по прошествии определенного цикла, но не…
– Твою трусость, – жестко закончила я, получив то, что хотела.
– Агата…
– Нет, – выставила я руку. Моя очередь. – Как и обещала, я тебя выслушала и попыталась понять. И, думаю, поняла. Однажды тебе сделали очень больно, но вот тебе свежее откровение: ты не единственный на всем белом свете, кто столкнулся с подобным. Девушка и лучший друг, черт возьми, это клише, о котором сняты десятки фильмов и написано вдвое больше песен! Такое случается сплошь и рядом, и люди перебарывают это, не опускают руки и не бегут за «мотивацией» капать кровью на камень, потому что верят, что рано или поздно найдут то, ради чего поднимали себя и шли дальше. А ты, разбив нос о первую дверь, закрылся в клетке одиночества, успокаивая себя тем, что это свободная дорога, где не от кого ждать подвоха. И, между нами, ты сам не знаешь, чего хочешь. Если ты не хочешь отношений, то что здесь делаю я? По-твоему, дружба не способна ранить? Да каждый третий твой прием доказывает, что покалечить может все, что угодно!
– Я знаю, чего я хочу, – в серых глазах полыхнул темный огонь, подтверждающий, что я его задела. Что ж, не только ему кормить всех правдой с ложечки. – Я хочу, чтобы ты простила меня и осталась моим другом и фамильяром, если это возможно, и я не опротивел тебе так, как самому себе.