отянул назад, разворачивая, и я уткнулась носом ему в грудь. Обхватив, темный вжался лбом в мою макушку. Руки сами собой скользнули ему за спину, ладони легли на лопатки.
Меня затрясло, злость уходила, уступая слезам. Первые капли покатились по щекам, я всхлипнула, не в силах что-либо сказать. Успокаивающе поглаживая по спине левой, правой ведьмак достал телефон и вызвал такси. Где я буду остаток дня и ночь, даже не вызывало вопросов.
Через пять минут к нам подъехала серебристая «Ауди», Влад втащил меня на заднее сиденье, сел сам, обнял за плечи. Положив голову ему на грудь, я честно пыталась успокоиться, остановиться и просто начать нормально дышать, пока со всех сторон меня атаковала и грызла правда.
Кто-нибудь замечал, что чаще всего люди плачут из-за правды? Ложь так не ранит. Даже крах собственных надежд не оставляет такого пепелища, как правда. Из нее не выбраться, не забыть, не переделать. Правда – это аксиома, лом, против которого нет приема.
Моя правда заключалась в том, что все свои двадцать лет я прожила в обмане. Все фундаментальное, что, казалось, я знала о себе и своей семье, рассыпалось прахом. Может быть, бабушка с дедушкой тоже в теме?
Эта самая правда прошлась по всем до этого известным мне фактам орехоколкой. Выходит, каждый раз, когда я как-то проявляла свои способности, мама притворялась, что ничего такого в этом нет. «Гормональное», «растущий организм», «переходный возраст», «ты пересмотрела кино», «хватит выдумывать». Вот она, вереница ее обычных реакций на необычную меня.
Сжав руку Влада, я выскользнула из притормозившей перед его домом машины, шмыгая носом. На ходу вытирая слезы, я так и не придумала, что сказать. Вроде бы мне нужно извиниться за мамино поведение и все происходящее, но…
На пороге возникла Тамара. Удивленно посмотрев на меня, она было открыла рот, но ее сын резко качнул головой, давя любые вопросы в зародыше. Впервые вид радостного Кельта не вызвал улыбки, хотя пес тут же ринулся облизывать лицо, убирая слезы.
– Кельт, фу, – осадил Яблонев любимца, стягивая с меня куртку. Раньше чем я успела нагнуться, темный присел на корточки и расстегнул мои ботинки, ставя перед ногами тапки.
Быстро справившись с собственной одеждой, Влад так же молча, за руку, повел меня наверх, в свою комнату. Мягкий матрас его кровати приятно встретил спину, когда ведьмак просто толкнул на нее, ничего не говоря. Забравшись следом, парень обнял меня за пояс, позволяя продолжить прятки на своей груди.
Поглаживая вдоль позвоночника, едва задевая шею своими длинными пальцами, Яблонев ровно дышал, подавая пример. Сосредоточившись на дыхании ведьмака, его ароматах, пробивающихся в нос сквозь плотину соплей, и касаниях, я перестала судорожно втягивать воздух и дергаться, будто выброшенная на берег рыба. Как и в прошлый раз, после той ссоры с Иркой, стоило нам остаться одним, без отвлекающих и мешающих факторов, как взять себя в руки стало на порядок легче. Вернее, в руки меня взял Влад, а ему сейчас я доверяла куда больше, чем себе.
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем назойливая мысль посетить ванную перешла в действие. Отстранившись от Влада, я вышла из комнаты и вскоре встретилась со своим жутким отражением в зеркале над раковиной. Распухшие веки и красный шмыгающий нос, разводы туши и слипшиеся ресницы, глаза стеклянные, как при высокой температуре. Сбившийся набок, наполовину растрепанный хвост… Я смотрела на лохматое зареванное чудовище.
Холодная вода справилась с тушью, немного уняла жжение, затушив пустыню под веками, но не смогла смыть с меня два последних часа. В дверь поскребся Кельт, очевидно, настороженный тишиной и моим долгим отсутствием. Толкнув ее от себя, я вовремя переступила вправо, спасаясь от мохнатого монстра, вознамерившегося снова зализать меня до смерти.
– Прости, дружок, я не в настроении. – Я потрепала пса за уши, морщась на собственный голос. Слишком тихий и сиплый, словно я отстояла двухчасовой концерт, подпевая каждой песне во все горло.
Вернувшись к Владу, я почуяла на пороге тонкий парфюм Тамары, сразу же замечая на столе маленький термос с кружкой и обычный стакан воды. Рядом, на стуле, висела моя сумка для ночевок. Яблонев лежал все там же, но уже в домашней черной майке.
– Вот план на ближайшие десять минут: я пойду пройдусь с Кельтом вокруг дома за участком, а ты выпьешь или чай с ромашкой и мятой (он в термосе), или воды и переоденешься, после чего опустишься вот сюда. – Он похлопал на кровать рядом с собой. – Без шансов и без вариантов.
Узнав строку песни Земфиры, я кивнула, понимая, что это руководство к действию и Влад настаивает, а не спрашивает. В хаосе происходящего мне нужны были хоть какие-то инструкции, что-то простое хотя бы на ближайшие десять минут. Парень подхватил куртку, щелкнул пальцами Кельту, и они оставили меня в одиночестве. Сильно сомневаясь, что трава, кем бы она ни была сварена, может мне помочь, я остановилась на воде, осушив стакан в три глотка.
Прошло меньше оговоренного, когда практикующий вернулся, застав меня ровно там, где указал, закрывая за собой дверь. Видимо, Кельт остался внизу с Тамарой. Не сводя с меня встревоженного взгляда, Влад бросил куртку на стул, забрался на кровать, натянул на нас одеяло и привлек к себе, сразу же стаскивая с волос резинку и зарываясь в них пальцами.
– Я не хочу разговаривать, – тихо предостерегла я, не сомневаясь, что первое же слово о моих родителях или его провальном знакомстве с мамой откроет новый поток слез.
– Я знаю, Агата, – мягко заверил ведьмак. – Засыпай, никто тебя не потревожит. Я рядом.
Этого было достаточно. Тишина и Влад, осторожно переплетший наши руки в замок. Уютно устроившись у него под боком, я прикрыла уставшие глаза, сосредотачиваясь на его пальцах, нежно и почти невесомо перебирающих мои волосы.
Похоже, я заснула, потому что, открыв глаза в следующий раз, увидела Влада, читающего в свете прикроватной лампы. Рука темного все еще служила мне подушкой, моя была переброшена ему через пояс. Почувствовав, что я проснулась, парень вопросительно посмотрел на меня поверх корешка.
Не требовалось спрашивать, чтобы знать, что спокойным сном без последствий в виде головной боли и раздавленного состояния я обязана ему. Серые глаза не отпускали, вчитываясь в мои, и я точно знала, что он в них видит. Знала, потому что на этот раз не прятала и не сбегала, собираясь пуститься во все тяжкие. Нахмурившись, практикующий окончательно отложил книгу:
– Ты этого не хочешь.
– Мне лучше знать.
– Агата… – Темный покачал головой.
– Пожалуйста, – лихорадочно шепнула я.
– Еще позавчера ты…
– Позавчера никто не пытался нас разлучить, – перебила я, догадываясь, что ведьмак хочет сказать.
Да, еще позавчера я свято верила, что избежать повторения возможно. Зарекалась, что больше ни за что не буду ночевать в доме Яблонева и не подставлю ему шею. Всего лишь два простых обещания, два чертовых личных табу, о которых я думаю, лежа с Владом у него дома в кровати ночью, в шаге от нарушения последнего, что осталось. «Никогда не говори “никогда”» никогда не чувствовалось настолько остро-верным утверждением, как в это мгновение.
Яблонев тяжело вздохнул, открывая рот, чтобы сказать мне наверняка что-нибудь по-взрослому отрезвляющее, умное, аргументированное, наконец, мудрое, но любые его слова сейчас бы не достигли цели. Мой палец лег ведьмаку на губы быстрее, чем с них сорвался хотя бы звук. Горячее дыхание нежно поцеловало подушечку, серые глаза смотрели выжидающе. Если бы не напрягшаяся под моей шеей рука, подумала бы, что он абсолютно спокоен.
Безумно, но из всего неудавшегося ужина больше всего меня разозлило не упоминание об отце, не то, что мама знала и разубеждала меня в том, кто я есть, не то, что существовала еще какая-то тайна, копаться в которой только предстоит. Все это было после основной причины пробуждения вулкана, каким я себя почувствовала. Мама указала Владу на дверь.
Не глядя на меня, не желая понять, насколько мы важны друг другу, не видя, что мы по-настоящему связаны. Крепче и сильнее, чем сами можем осознать. Я не собиралась терять Яблонева и отказываться от связи по чужой прихоти, даже если это желание матери. И вовсе не потому, что Владу придется тяжело без фамильяра и он, возможно… не сможет протянуть долго, как боялись Прахова и Захарова. Все куда прозрачнее и эгоистичнее, мы, темные, умеем признаваться самим себе в слабостях, при этом скрывая их от посторонних.
– Ты мне нужен, – хрипло призналась я.
У правды есть удивительное свойство. Уничтожая жертв, оказавшихся у нее на прицеле, она дарит поразительную легкость тем, кто ее направляет. Если, разумеется, целящийся и раненый не одно и то же лицо.
– Я не могу отказать тебе, даже если бы хотел, – низко проговорил парень, не отстраняясь.
– А ты не хочешь, – тем же тоном утвердила я.
Вместо ответа Влад прикусил мой палец, погружая комнату в темноту ночи, просачивающейся к нам через окно. Пальцы скользнули по гладкой щеке практикующего, зарылись в густые волосы на макушке, тело подалось навстречу, едва он навис надо мной. Никаких вопросов, запинок и полумер. Только жар, жажда, желание касаний. В голове промелькнуло еще одно недвусмысленное «ж», но исчезло так же быстро, как появилось. Поздно тормозить, когда шагнул вниз. Либо разбиваться, либо лететь.
Влад, поддразнивая, прикусил мочку, я откинула голову, предоставляя ему право хозяйничать на моей шее. Когда его зубы резко сомкнулись там, где были больше всего нужны, разум окончательно уступил место водителя инстинктам, выключаясь. Я не контролировала себя, не хотела, даже не знала, возможно ли это, когда запах и руки ведьмака окружали со всех сторон.
Ноги обвили его бедра, рука прошлась вдоль позвоночника, подстегивая, мы вжались друг в друга, и на теле не осталось ни единого участка, не охваченного огнем. Задыхаясь, я уткнулась носом в плечо практикующего, заблудившись пальцами в его волосах. Лбы соприкоснулись, дыхание сплелось в крохотном, едва заметном расстоянии между лицами, барабанный бой сердца отдавался в костях и резко обрывался. Плавное, словно взмах крыльев, скользящее вниз движение, волна мурашек проносится от шеи до пояса, перекидываясь на руки… Хлипкая дистанция тает, как первый снег. Влад захватывает нижнюю губу, тянет, прикусывает, вдыхает в себя мой стон, отпускает и снова ловит…