– Почему? – спросила я. – Какую игру ты ведешь?
– Если бы я не играл предателя, который продал своих сородичей, то был бы мертв, как те, кого ты видела висящими на тембрисах, – как и многие другие. Это никому не принесло бы пользы, включая тебя. У меня нет возможности стать самодовольным лоялистом. Буду играть роль предателя, пока это необходимо. Полагаю, я играю в ту же игру, что и ты.
– Но почему? Я знаю, почему меня это волнует. Но что насчет тебя?
Он раздраженно нахмурился, и в этот момент напомнил мне Джейса – то же нетерпение Белленджера пробежало по его лицу. Мой желудок сжался.
– Тысяча причин, – ответил он. – Неужели так трудно понять? Знаю, у нас с Джейсом были разногласия на протяжении многих лет, но я тоже Белленджер, такой же, как и все они. Он и его семья не могут украсть это у меня. Вся эта история? Она и моя тоже. Я не могу оставаться в стороне. На некоторых членов семьи мне плевать, но Лидия и Нэш – они всего лишь дети. Их нельзя использовать как пешки или как щит.
Благородное дело для беспринципного Пакстона? Но если в крови Белленджеров течет кровь защитников, то, возможно, она течет и в его крови.
Потом Пакстон рассказал мне все – по крайней мере, все, что знал. И стало только хуже.
Они считали себя
лишь на ступень ниже богов,
гордясь своей властью
над небом и землей.
Они стали сильными в своих знаниях,
но слабыми в своей мудрости,
Желая все больше власти,
сокрушая беззащитных.
Глава двадцать третьяДжейс
Мы решили подойти с северного направления, чтобы не столкнуться с кем-нибудь. Дополнительное время, которое потребовал путь, не давало мне покоя. Я чувствовал себя жалким блохастым псом, но чтобы наша маскировка сработала, нужно было, чтобы все сходилось. Кбааки никогда бы не пришел с юга. Их появление в это время года вообще вызывало подозрения, но мы уже приготовили объяснение на всякий случай.
Мы прокладывали путь через горы Моро, минуя лес, где в прошлом можно было скорее столкнуться с одним из мифических зверей из преданий Белленджеров, чем с человеком. Но времена изменились. Рен и Синове знали не больше, чем Каемус, но они подтвердили его наблюдения: армия занимала город, и солдаты рыскали повсюду в поисках Белленджеров. Покой и безопасность леса исчезли. Я оставался начеку, прислушиваясь к каждому звуку.
– Почему ты думаешь, что кто-то из твоей семьи остался в городе? Каемус сказал, их никто не видел, и говорят, они все оказались в ловушке.
Рен, к сожалению, больше не хранила задумчивое молчание. Они с Синове хотели отправиться в Хеллсмаус и потребовать ответов, как представители королевы. Я предупредил их, что в итоге они тоже окажутся в плену. Если Пакстон загнал Белленджеров в хранилище, захватил город и биржу и взял Кази в плен, он поступит с ними не лучше. Но как торговцы из Кбааки, мы получили бы ответы на бирже, а затем больше информации от моей семьи. Когда мы будем точно знать, с кем имеем дело, начнем действовать. Тем не менее Рен, пытаясь разгадать мой план, постоянно приставала ко мне с тех пор, как мы уехали из поселения. Я остановил Мийе. Беспокойство и страх наконец одержали победу надо мной.
– Что ты хочешь от меня? Что? – крикнул я, потеряв контроль.
– Вау, притормози, парень, – посоветовала Синове. – Мы на одной стороне, помнишь?
Я сглотнул. Иногда мне так не казалось.
Рен оставалась невозмутимой.
– Я работаю, патри. Устраняю недочеты в планах, а в твоих они сплошь и рядом.
– Он чего-то недоговаривает, – сказала Синове. – Вижу это в его глазах.
Единственное, что хотел бы устранить, так это постоянные попытки Синове понять, о чем я думаю, и бесконечные вопросы Рен, на которые у меня не было ответов.
– В моих глазах нет ничего, кроме дорожной пыли.
– Выкладывай, патри, – потребовала Рен. – Признайся нам.
– Просто доверьтесь мне, – ответил я. Некоторыми вещами мы не делились за пределами семьи – никогда.
Рен закатила глаза.
– Довериться тебе?
Но она понимала, что придется это сделать. Я знал эту гору. Знал тропы, которые Рен никогда не сможет найти. Знал свою семью. И самое главное, мне было известно, где спрятано одно из тех мощных оружий. Пакстон и Трюко объявили войну, и я собирался ответить им – как только верну Кази. Все зависело от ее освобождения. А что насчет Райбарта? Каемус не упоминал о нем. Может, Пакстон и Трюко вычеркнули его из своих планов. Возможно, мне придется заключить с ним сделку и заручиться его помощью.
– Помни, – щебетала Синове, – мы только притворяемся твоими доверчивыми верными женами.
– И это только если мы встретим кого-нибудь в этом диком лесу, – добавила Рен. – А пока мы – рахтаны и ищем потерянного солдата.
Я бросил на нее скептический взгляд. Я знал, что Кази для них гораздо больше, чем просто солдат. Они связаны с ней почти так же крепко, как и я. Не говоря уже о том, что они…
Я покачал головой. Мои жены.
Они тоже оделись как кбааки, их лица разрисовали, как и мое. Синове носила в брови серьгу с драгоценным камнем. Больше украшений в поселении не нашлось, поэтому Рен низко натянула меховую шапку, надвинув ее на брови. От этого ее пронзительный взгляд казался еще более зловещим.
Я вздохнул. За мной по пятам следовали жены кбааки.
Мне не хотелось думать о многих вещах. О том, что пробираюсь в свои владения. Что Самюэль может быть ранен или даже хуже, если письмо окажется правдой. Что Бофорт провел Белленджеров как полных дураков. Что Пакстон прибрал к рукам все. А я не убил его в тот раз, когда у меня была такая возможность.
Больше всего мне не хотелось думать о сне Синове. Кази, закованная в цепи и вся в крови, лежит на темном полу камеры. По словам Синове, она была неподвижна, как статуя. Я схватил рахтана за руки и закричал:
– Но она жива, Синове?
Ее слезы высохли, но ресницы все еще слипались, глаза опухли и покраснели.
– Не знаю, – прошептала она. – Она была вся в крови. Не двигалась. Не могу сказать, была ли она жива.
Синове снова начала плакать. Каемус бросил на меня настороженный взгляд, будто она подтвердила его подозрения, и я выбежал из сарая. Рен нашла меня прислонившимся к стене в попытках отдышаться. Она накинула мне на плечи плащ и прошептала:
– Кази говорила, что иногда сны – это только сны, не больше чем фантазии. Вот и все. Мы должны верить в это.
«Это только сон, – говорил я себе. – Вот и все. Уродливый сон, который не выходит у меня из головы».
Я смотрел, как темнеет небо, когда мы пересекали горный хребет. Как только мы оказались на северном склоне гор, ветер стал свирепым и хлестал по моему плащу и шляпе. В считаные минуты небо заволокли клубящиеся черные тучи.
– Черт побери, – сказал я себе под нос, глядя вверх. Неужели боги против меня? – Несомненно, Рен посчитает это одним из недостатков моего плана. В воздухе чувствовалась надвигающаяся буря. Соль, металл и сосна – вкус горы, поднятой в небо. Страшная непогода заставляла животных бежать. Такой шторм принесет дюймы, а может, и футы снега, а не пыль, к которой мы привыкли. Нужно быстрее разбить лагерь. Я знал, что менее чем в миле отсюда руины, где можно укрыться и нам, и лошадям.
К тому времени, как мы добрались до развалин, расположенных в темной части леса, снег уже начал кружиться в обжигающих порывах ветра, воздух стал настолько холодным, что снежинки прилипали к нашим мехам, не желая таять. Синове и Рен выглядели так, словно на них надеты остроконечные сверкающие короны.
Я быстро развел костер, и, пока Рен раскладывала еду и резала буханку хлеба, которую Юрга дала нам в дорогу, я обдумывал наш путь. Если выпадет слишком много снега, некоторые тропы окажутся непроходимыми, а другой маршрут сделает наше путешествие еще длиннее. Я стянул седло с Мийе и небрежно повернулся, чтобы положить его на землю, но вдруг острая боль пронзила мой бок. Я попятился и уронил седло, едва заставив себя сдержать стон. Не хотел, чтобы Рен и Синове считали меня обузой. Раны затягивались, но внутри все еще оставались незажившими.
Рен заметила.
– Ты получил довольно впечатляющие раны, патри. Тебя никто не учил уворачиваться?
Это все моя глупость. Я должен был отступить, как только увидел поваленные шпили. Укрыться в лесу вместе с Кази и оценить угрозу. Но все было тихо, спокойно. Так пусто там. Ни одна из оставшихся башен не светилась огнями. Все выглядело брошенным, и меня потянуло в эту черную пустоту. Вместо того чтобы задуматься, я помчался навстречу опасности, решив спасти свой дом, рискуя тем, что любил сильнее, – Кази. Никогда не прощу себе, если…
Я выпрямился, сопротивляясь тянущей боли в животе.
– Мои раны не такие страшные. И ты можешь называть меня Джейсом.
Они с Синове посмотрели друг на друга, как бы взвешивая эту мысль, затем рассмеялись.
– Итак, патри, – сказала Синове, раскладывая наши плащи у огня, – вы с Кази успели открыть тот подарок, который я вам дала? – Она опустилась на мех, ее длинная медная коса сверкала в свете костра. Синове улыбнулась, ожидая ответа.
– Да, – ответил я. – Спасибо.
Она и Рен нахмурились.
– И? – поторопила Синове.
Я знал, что она хотела услышать, и, возможно, заслуживала этого. Слова вертелись у меня на языке, но не мог произнести их. Внутри все замерло, и единственное, о чем думал, это Кази.
Она покраснела, ее щеки окрасились в цвета дымчатого заката. Никогда не видел, чтобы она так смущалась. Она долго смотрела на подарок Синове, лежащий у нее на ладони.
Сверток будто сам раскрылся у меня в руках. Возможно, я немного способствовал этому. Не уверен, но мне было любопытно, что-то внутри меня желало знать.