– Что это, Кази?
Слова звучали в моей голове так же ясно, как в тот момент, когда мы их произносили.
– Праздничный пирог, – ответила она.
А потом с любопытством подняла его, и под ним, спрятанная под вощеную ткань, лежала длинная красная лента. Я поднял ее, и лента затрепетала на ветру, красный атлас развевался между нами.
– Для чего это?
Кази покачала головой.
– Боюсь, Синове погорячилась. Она для…
Кази глубоко вздохнула, ее губы плотно сжались
– Неважно.
Я смотрел на ее опущенные ресницы, возможно, какая-то часть меня уже знала ответ, во мне росло странное предвкушение.
– Расскажи мне, – попросил я. – Я хочу знать.
Ее губы дернулись, и мне захотелось поцелуем прогнать ее беспокойство.
– Праздничный пирог и красная лента, – сказала она, – являются частью венданской церемонии.
Я переживал этот момент снова и снова. Когда лежал едва живой в погребе, то чувствовал, память – это все, что удерживает меня в этом мире…
– Патри?
– Джейс!
Я поднял голову. Взгляды рахтанов были устремлены на меня, словно у меня выросли рога.
– Да что с тобой такое? – зашипела Рен.
– Не важно, – сказала Синове, нахмурив лоб. – Скажешь, когда будешь готов. Мы не…
– Расскажи мне о своем даре, – сказал я. – Мне нужно знать. Дар, которым обладает твоя королева, тот, которым обладаешь ты…
Рен подняла обе руки в знак протеста, когда посмотрел на нее.
– Нет, – сказала она. – Я не наделена даром.
Синове откинула с лица прядь волос.
– У каждого что-то есть, – возразила она и устроилась удобнее, желая поговорить об этом. Она рассказала, что дар – это своего рода знание.
– Почти как другой язык, по словам королевы, тот, что спрятан глубоко внутри нас, но мы не всегда его понимаем. Это еще одно чувство, которое нужно развивать. Именно оно помогло Древним выжить после разрушений. Королева говорит, что, когда у них больше ничего не осталось, им пришлось вернуться к языку познания, чтобы выжить.
Она сказала, что у разных людей дар проявляется по-разному. Королеву посещали видения, иногда она слышала тихий голос, а иногда лишь ощущала предупреждающее биение сердца. Дар Синове относился к снам, но ей было трудно определить, какие из них действительно значимы.
– Я все еще пытаюсь разобраться в этом. Королева советует быть терпеливой, лелеять свой дар, но иногда он меня пугает.
– Дар всегда пугает тебя, – добавила Рен.
– А что насчет Смерти? – спросил я. – Ты видишь ее?
Они с Рен переглянулись. Они знали о Кази.
– Нет, – тихо ответила Синове. – Не так, как Кази. – Она вздрогнула. – И думаю, что для Кази – это скорее проклятие, чем дар.
Рен нахмурилась.
– Может. А может, и нет.
Синове обхватила себя руками.
– Странно, что она рассказала тебе. Она не любит говорить об этом, даже с нами.
Я кивнул.
– Она сказала мне, когда команда Фертига напала на нас. Когда он душил ее, она увидела Смерть, стоящую над его плечом и указывающую на нее.
– В моем сне не было Смерти, если тебе это интересно, – сказала Синове, нервно теребя косу. – В этом я уверена.
– Но если тебе нужна уверенность, патри, – добавила Рен, – дар тебе ее не принесет в любом случае.
Но именно ее я и жаждал. Кровь бурлила от этого желания, и с каждой пройденной милей оно пылало во мне все жарче. Это были уже не мурашки, бегущие по коже, а искры, бесчисленные дни выздоровления и ожидания, нарастающая неопределенность, которую не в силах был стерпеть. Мне требовалось что-то надежное, острое, прочное и уверенное. Мне нужны камень, сталь, меч. Я хотел, чтобы нож перерезал чье-то горло, а по моей руке стекала горячая кровь. Кровь Пакстона, Трюко и всех остальных, кто нас предал. Я хотел, чтобы Кази снова оказалась в моих объятьях. И каждый, кто пытался отнять ее у меня, будет страдать перед смертью. Я хотел, чтобы моя семья оказалась цела и невредима и готова отомстить за все случившееся. Хотел, чтобы, пока меня нет, Ганнер, Прая, Мэйсон и Титус разработали план.
Я посмотрел на огонь, мой гнев нарастал. Поймал взгляд Рен, наблюдавшей за мной. В ее глазах отражалось пламя костра. Она покачала головой.
– Никто не захочет столкнуться с тем, что пылает внутри тебя, патри. В этом я уверена.
– Я тоже, – добавила Синове.
Они не дали мне гарантий, что с Кази все в порядке или что она жива. Они знали о неопределенности жизни. Кази рассказала, что их родители были зверски убиты. Они знали, что люди, которых любили, умерли, и, как сказал Каемус, желание, гнев или переговоры с богами не могут изменить этого и вернуть их.
И все же каждую пройденную милю я торговался с богами.
Пожалуйста, не забирайте ее у меня. Я сделаю все что угодно.
Все.
Рен протянула мне кусок хлеба с копченой крольчатиной и нарезанными яблоками. Мы ели, запивая еду слабым венданским элем, который передавали друг другу. Синове щелкала пальцами, если я слишком долго пил. Она тараторила почти без умолку, продолжая ловко расправляться с мясом и хлебом, пока с удовольствием рассказывала, как выжимать кровь антилопы из шкуры. Она сияла от счастья, когда описывала, как Гриз возмущался, что Бахр был убит раньше, чем его доставили к королеве.
– Технически, я не убивала его. Все видели, что это сделал ракаа, – рассуждала она, слизывая с пальцев кроличий жир. – Ты знал, что ракаа не переваривают кости.
– Нет, не знал, – ответил я и передал эль Рен.
– Их выворачивает от них. Уверена, однажды найду в Кам-Ланто груду костей Бахра, сплетенных в маленький клубок вместе с его трусами. Прекрасный конец для…
Рен протянула руку, и Синове мгновенно умолкла. Ее темные локоны растрепались, когда она повернула голову, прислушиваясь. Среди свиста ветра и ржания лошадей ничего не слышал, но теперь волосы поднялись у меня на затылке. Вибрация. Стук. Что-то приближалось.
Я положил полупустую миску на плащ и встал, вытаскивая меч из ножен. Вой стали пронзил воздух, когда лошади галопом влетели в развалины. Въехали трое мужчин, а за ними последовали еще трое. У нас гости. Первой моей мыслью было, что численный перевес не на нашей стороне, а второй – узнает ли меня кто-нибудь из них? Сработает ли маскировка? Они отступили, увидев меня с мечом наготове, Синове – с нацеленным на них луком, а Рен – с зажатым в каждой руке тцэзе.
– Ух ты, друзья. Мы всего лишь попали в бурю, – сказал один из мужчин. Я не узнал его, но услышал ширамарский говор, означавший, что он, скорее всего, один из людей Трюко. Я еле сдержался, чтобы не наброситься на него и заставить рассказать все, о чем ему известно. Я знал, как получать информацию, но чужаков было слишком много. Мужчина подъехал ближе. – Не возражаете, если мы разделим с вами это убежище? Нам нужно только это. Я Лэнгстон, – добавил он, похлопав себя по груди, будто его имя могло успокоить нас.
Я обменялся взглядами с Рен и Синове, затем кивнул незнакомцу, подразумевая «да». Рен и Синове снова уселись на меховые плащи, мы убрали оружие, но держали его рядом. Люди, которым нечего скрывать, всегда разделят убежище во время бури – особенно кбааки.
– Добро пожаловать, друзья, – сказал я, придав голосу сильный акцент. – Грейтесь.
Лэнгстон спрыгнул с лошади. Остальные последовали его примеру, топая сапогами и отряхивая плащи, бороды и шапки от снега, стягивая шарфы. Двое мужчин, очевидно, более низкого ранга, остались ухаживать за лошадьми, снимая седла и вытряхивая одеяла, а остальные подошли погреться у нашего костра. Я не был знаком ни с кем из них, насколько мог судить. Возможно, они торговцы из Ширамара, но ни один торговец не стал бы ходить по этим глухим тропам, если бы не заблудился. Чутье подсказывало, что это люди Трюко, из армии, захватившей Хеллсмаус.
– Кбааки, да? – сказал Лэнгстон, приподняв брови, все еще припорошенные снегом. Он снял перчатки и засунул их в жилет. – Не слишком ли вы забрели далеко от дома для этого времени года?
Заранее продуманная ложь вертелась у меня на языке.
– Дочь короля больна. Его сиарра говорит, что только дым дерева духов очистит ее от демонов. Он предложил нам полный сундук гейри за дерево, и вот мы здесь.
Лэнгстон кивнул, зная, что полный сундук гейри – это целое состояние и стоит того, чтобы отправиться в путешествие зимой. Он быстро представил трех своих спутников, которые присоединились к нам у костра.
– Каин, Ферретт и Утрек, – сказал он. Каин, стоявший по другую сторону от меня, был высоким и мускулистым, и я решил, что он представляет наибольшую угрозу. Его взгляд скользнул по нашим вещам, словно оценивая, – меха, разложенные вокруг костра, оружие, сложенное рядом, и рюкзаки, сваленные в углу. Он не просто любопытствовал. Он был разведчиком, который во всем искал опасность.
– Направляетесь на биржу за деревом? – спросил он.
Я кивнул.
– Быстрее, чем идти в лес. – Ближайший лес духов находился в шестидесяти милях к югу, а рубить дерево нелегко, не говоря уже, что это очень грязная работа. Лучше купить его на бирже у торговца, раз кто-то болен, а мы торопимся, но я все же хотел как можно быстрее перевести тему разговора. – И почему вы вышли из дома в такую неистовость?
– Награда другого рода, – ответил Лэнгстон, но не уточнил, какая именно.
– Патрулируем, – заговорил Утрек. – Ищем…
– Дичь. – Лэнгстон прервал его, но ответ уже прозвучал. Разведчики не «патрулировали» в поисках дичи. Они охотились на людей. Он посмотрел на Рен и Синове, которые молчали. Их попытки передать кбаакский акцент не увенчались успехом, поэтому мы решили, что они будут молчать, если встретим кого-нибудь.
– Кто они?
– Мои жены, – ответил я. – Гента и Элох. Я – Вруд.
Рен и Синове кивнули. Взгляд Лэнгстона задержался на них чуть дольше, чем мне хотелось бы. Он что-то подозревал или на уме у него были другие мысли?