– Как? – спросила Прая, ее глаза сверлили Пакстона. – Дрейк погиб, пытаясь сделать это. Мы боялись повторить попытку, пока у нас не будет больше поддержки. Мы послали гонца в Кортнай, но от него никаких вестей. Не уверены, что гонец вообще прошел мимо патрулей. Как у Кази получилось? Она не волшебница. Как?
Пакстон застыл, его рот приоткрылся, когда он смотрел на Праю. У него, как ни странно, пропал дар речи.
– Прежде чем стать солдатом, – вмешался я, – Кази была опытной воровкой. В этом она хороша. Она выкрала Лидию и Нэша у короля из-под носа и спрятала их.
– Воровкой? – сказали несколько человек одновременно.
– Где спрятала? – осторожно спросила Прая.
– Она спрятала их в пустом склепе Сильви.
Люди за столом обменивались полными ужаса взглядами.
– Но… – сказала мама, – склеп не пуст.
– Боюсь, что пуст, мама, – ответил я. И тогда рассказал, что сделал. – Кази знала правду и воспользовалась этим, чтобы спасти детей.
– Ты осквернил гробницу Сильви? – спросил Титус.
– Да, – ответил я.
Наступило долгое неловкое молчание, возможно, когда они пытались примирить ложь, в которую я заставлял их верить все эти годы, – преступление – с тем, что это спасло Лидию и Нэша. Возможно, они думали, что у Кази была другая жизнь, воровская, или что эта девушка убила стражника, который теперь гнил в освященной гробнице Белленджеров. А может, они представляли, что Сильви лежит в неосвященной могиле высоко на горе. Им трудно было принять все это сразу.
– Воровка, – сказал Мэйсон задумчиво. Он знал, что она осталась сиротой в шесть лет, но я не сказал ему, как она выжила. Теперь видел, как он начинает все понимать.
Мама провела рукой по волосам, закрыв глаза. Правда о Сильви стала для нее огромным ударом. Я не только совершил серьезное преступление, и тело ее дочери не покоилось с миром там, где его оставили она и мой отец, но я так долго держал это в секрете от всех. Наконец она открыла глаза, сложила руки перед собой на столе и подняла подбородок.
– Что сделано, то сделано, – сказала она. – Когда все закончится, мы проведем тихую церемонию в Слезах Бреды со священником, чтобы освятить последнее пристанище Сильви. Эта тайна не выйдет за пределы хранилища. – Она обвела комнату жестким взглядом, будто ожидая, что кто-то осмелится оспорить ее решение.
Мама никогда не зацикливалась на прошлом. Двигаться вперед – вот что имело значение.
Мы вернулись к первоначальному вопросу, который собрал нас всех за кухонным столом. Мама хотела знать о моем браке.
Я рассказал ей то же, что и Ганнеру, – мы с Кази поженились несколько недель назад по дороге домой. Мама спросила о подробностях свадьбы. Но мне было нечего рассказывать, только о ленточке, клятвах и праздничном пироге.
– И вы были вдвоем, – сказала она. Я кивнул.
– Значит, в качестве свидетелей у них оказались лошади, – размышлял вслух Самюэль, прикрыв глаза.
– Мийе и Тайгон, – уточнила Рен, взглядом пригвоздив Самюэля к стулу, а затем посмотрев на молчащего Ганнера. – Лошади, которые умнее и преданнее большинства людей, которых знаю.
– И священника не было, – добавила мама, в основном для себя. Я замечал взгляды людей, собравшихся вокруг стола. Никаких свидетелей. Без священника.
– Но там был праздничный пирог, – с энтузиазмом добавила Синове. – А ведь ничто так не украшает свадьбу, как пирог с начинкой.
Она облизнула губы и улыбнулась Мэйсону. Он отвел взгляд.
Мама сжала ладони.
– Но ведь вы произнесли клятвы?
– Да, – ответил я.
Она откинулась назад и кивнула.
– Очень хорошо. Теперь у меня есть еще одна дочь, та, которая пожертвовала всем ради спасения нашей семьи. Мы должны найти способ вернуть ее.
В комнате царила тишина. Я ощутил тихое отчаяние. Они уже пытались и потерпели неудачу с Лидией и Нэшем.
Я встал.
– Мы не сдадимся. Мы станем королевством – и спасем мою жену, потому что она рисковала всем ради нас, и сейчас ее время истекает.
– Я все еще могу держать меч, – сказал Тиаго из глубины комнаты.
– Я тоже могу! – раздались другие голоса.
– Мы можем взять гостиницу штурмом! – прокричал кто-то.
– Устроим засаду!
– Мы вырвем ее из рук Монтегю!
– Отравим их воду!
– Ворвемся внутрь с помощью твоего оружия!
Комната наполнилась идеями, но мало кто в хранилище видел город и то, с чем мы столкнулись. Группа поваров и смотрителей, и даже хорошо обученные, но раненые стражники не могли справиться с вооруженными солдатами, стоящими на каждой городской крыше. А горожан мы не могли подвергать риску. Нам надо найти способ добраться до Кази, не убивая при этом невиновных людей. А взрывом мы, скорее всего, именно это и сделали бы.
Синове и Рен посмотрели на меня, понимая всю бесполезность этих предложений.
Ганнер встал.
– Мы могли бы провести обмен. – Наступила тишина.
– Обмен на что? – спросила Прая. – На мешок прокисшего зерна?
– На меня, – ответил он. – Они знают, что я – патри. Уверен, они хотели бы заполучить меня. Они собираются убить всех Белленджеров. Почему бы не отдать им главного?
Я уставился на него. Мы все знали, что, скорее всего, ничего не получится. Он, вероятно, также понимал это. Я раздумывал над этой мыслью. И покачал головой.
– Если бы они были людьми слова, то возможно, но они не такие. При таком дисбалансе сил обмен невозможен. Они заберут тебя и не подумают отдавать нам Кази. В любом случае твое предложение – благородный жест. – Я услышал горечь в своем голосе. Не хотел благодарить его после того, что он натворил. Теперь, когда узнал, что мы станем королевством, он сожалел о своих поступках? Я не мог простить его за то, что он сделал.
Идеи продолжали сыпаться со всех сторон, но все они были неосуществимы. Время шло, и все во мне сжималось, когда я отвергал одно предложение за другим. Я почувствовал, как меня охватывает отчаяние. Мы должны найти решение. Мне нужно подумать, взвесить каждый шаг и каждую возможность. Не делай ничего безумного, предупреждал меня Каемус. Но, вероятно, именно это мне и нужно сделать, что-то такое, чего никто не ожидает. Я велел всем идти спать, чтобы продолжить разговор утром. Но сам не собирался спать – пока не придумаю, как вернуть Кази.
Я уставился на мерцающий красный сосуд. Нишу в конце туннеля превратили в помещение для молитв. Когда Рен и Синове пошли за мной, я сказал, что мне нужно побыть одному, чтобы подумать. Они ушли с Пакстоном.
Моя первоначальная идея использовать оружие, чтобы добыть еще больше оружия, подходила для сражения с армией, но привела бы к катастрофе, когда целью было спасение Кази. Я не мог застрелить ни одного стражника рядом с ней, не убив и ее. Не мог взорвать дверь, не подвергая ее опасности, и мы не знали, где именно ее держат. Пакстон сказал, что это может быть любое место в гостинице, от подвала до чердака, или даже биржа. Мы узнаем, где именно она находится, только когда ее выведут на помост, чтобы повесить. Я снова обдумал идею обмена. На меня. Да, они заберут нас обоих, но, по крайней мере, я буду с ней. Но что, если они решат держать нас в разных местах?
Дойдя до ниши, я опустился на колени. Хотел помолиться, когда окажусь здесь, но все молитвы произносились уже столько раз. Я уставился на молитвенную свечу, вспоминая обеты, которые давал, пока священник ставил мне на лбу пепельную метку. Очищение от грехов…
«И священника не было?»
Я знал, что это встревожит маму. У Белленджеров свои традиции.
Рождения, смерти, свадьбы. Священники являлись частью всего этого.
Я предупреждал Кази, что так и будет. Она сидела рядом и ела ягоды, время от времени кладя их мне в рот, ее пальцы задерживались, обводя мои губы.
– Знаешь, – сказал я, – моя мама будет ждать, что мы поженимся в храме.
Она положила мне в рот еще одну ягоду и нахмурилась.
– Почему? Венданская свадьба недостаточно хороша для тебя, Белленджер?
Я притянул ее к себе, и ягоды рассыпались по земле.
– Что плохого в том, чтобы жениться еще раз? Я готов провести еще сто церемоний.
Она поцеловала меня, ягодный сок остался на ее губах.
– Только сто? – спросила она.
– Тысячу.
Она отстранилась и посмотрела на меня заинтересованно.
– И каждый раз будет праздничный пирог?
– Гора пирогов, – обещал я.
Она засмеялась и нагнулась, чтобы укусить меня за ухо.
– Тогда, полагаю, мы поженимся в храме.
Но храма больше нет.
– В тысячу раз больше, Кази, – прошептал я. – Я бы женился на тебе больше, чем тысячу раз.
Шарканье шагов вернуло меня из продуваемой ветрами пустыни обратно в затхлый темный туннель. Ганнер.
Я замер.
Его глаза были красными. Он покачал головой, но промолчал, словно не мог подобрать слов.
– Давай, – сказал я. – Скажи и оставь меня в покое.
Он сглотнул.
– Прости, Джейс, прости, – прошептал он.
– Ганнер…
Он шагнул вперед, протянул руки и вцепился в меня. Моя рубашка натянулась, когда он сжал ткань. Я неохотно поднял руки и обнял его, пока он плакал. Мой самый старший и сильный брат рыдал в моих объятиях, и я больше не знал, в каком мире нахожусь.
Его грудь содрогалась, когда он пытался объяснить, а потом он отстранился и покачал головой, будто ему стыдно. Он начал говорить и не мог остановиться. Он сказал, что я был прав, но он меня не слушал, а еще думал, что я умер, и был таким злым, уставшим и перегруженным заботами. Последние недели выдались тяжелыми – каждый день кто-то умирал, приходилось копать могилы в оранжерее, охотиться, чтобы прокормить всех, пробираться в город за лекарствами, с риском быть пойманными, и не знать, как вернуть Лидию и Нэша.
– И Джалейн… – Он задохнулся. – Если бы я не вернул ее на биржу. Если бы я… – Он сполз по стене на пол, сжимая голову и всхлипывая. – Я не могу забыть, как она падала.