ный ковшик. Зачем она это делала, непонятно. Всё равно на выброс, кормить таким молоком детей противопоказано.
Побродил, позаглядывал везде, пугая персонал, да и вернулся к себе.
– Кузьма, давай ужинать! – закричал я с порога.
– Уже всё готово, барин, – ответил он с кухни.
Принес. Всё как я люблю: картошечка тушеная, огурчики, помидорчики, лучок кольцами, осетрина копченая в нарезочке, сальцо с прослойкой мяса, розовое, прямо так и просится положить сверху на кусочек черняшки, в завершение – лучок зеленый, хлопнуть рюмочку водки, обязательно чтобы холодная, и этим чудом закусить. А потом горячее. Так как я помех не видел, то так и сделал. И даже повторил.
Кузьма, вопреки обыкновению, уходить не стал, стоял в стороне и громко глотал слюну, глядя на мои алкогольно-кулинарные излишества.
– Говори, – махнул я вилкой. – Вижу, не просто так ждешь.
– Стало быть, надо помощника мне, барин, – начал он голосом профессионального исполнителя русских былин, слегка запевно и нудно. Я сам былинников ни разу не слышал, но мне кажется, что происходить всё должно именно так, чтобы слушатели побыстрее устали и отсыпали денежку в желании прекратить этот ужас.
– А Алексей что, не справляется? – удивился я.
– Так эта… сбёг, стало быть, Алёша, – тут же ответил слуга.
– Когда?
– Так с вечера. Вот такая вот ерунда, – развел Кузьма руками, даже чуть присев при этом.
– Не мог он к родне в гости пойти?
– Нету у него никого в Москве. Некуда идти.
– Барышню, может, завел? Погуляет и вернется.
– Девок он боится, я бы знал, если что появилось. А так – деньги не тратил, никуда не ходил, только со мной, ежель я звал. Что баба есть, не похоже.
– Пропало что? Вещи его на месте?
– Да он и не воровал… почти. Так, еду только, на выпивку не жадный был. Сундучок его здесь, да там и было-то… Смена исподнего. А не пропало ничего, я проверил.
Такие совпадения напрягали, я задумался, что делать.
– Ну, ищи тогда на замену.
– А кухарку? Манька, что больничное варит, жалуется, что не успевает на вас готовить.
– Бери и кухарку, ладно, – махнул я рукой. – Вас куда ни поцелуй, везде жопа. Заведи пять кухарок, все равно плакать начнут, что не справляются. Но учти: будет плохо готовить, вычту из жалованья то, что ей заплатил!
Жиган появился лишь на следующий день к вечеру. Правильно говорят: ездить легче, чем ходить. Потому что он был в состоянии только лежать. Выхлоп от него неподготовленного человека с ног собьет. Короче, выпито им немало.
Увидев меня, он промычал что-то и вырубился. Наверное, правил лошадкой из последних сил. Зато в телеге кроме охапки сена ничего не было. Ну выпил – и ладно. С кем не бывает? Наверняка по делу, не просто так. Отоспится и дальше работать начнет.
Потом закрутила текучка, и мысли о хитрованце ушли на второй план. Понятно, что мне хотелось узнать подробности. Да и что он узнал, тоже весьма тревожило. А ну как следующие похитители окажутся удачливее? Раскурочат сейф, отнесут заказчикам добычу. Те быстро поймут, что лежащее там на кладезь научных откровений не тянет, и начнут искать в другом очевидном месте. В моей квартире, к примеру.
Вот что я сделаю: в ближайшее время отнесу бумаги в банк и спрячу в арендованную ячейку. Надеюсь, такую услугу там оказывают. А потом расскажу газетчикам, что боюсь за сохранность ценных бумаг, поэтому решил обезопасить их. Вот смеху будет, если со мной что случится и наследники поймут, что это пустышка. Начнут ведь искать, как библиотеку Ивана Грозного.
Хотя нет, не в банк. В библиотеку университета. Закрою доступ лет на пятьдесят, и все дела. Пусть лежит на здоровье. Ректор Некрасов, которому по большому счету на архив наплевать, будет рад повысившемуся интересу к библиотеке.
Жиган пришел утром. Я услышал, как он в приемной сказал секретарю:
– Егор Андреич, ты сходи, прогуляйся. У девчат чаю попей или еще чего. Я к Евгению Ляксандровичу потолковать.
И только когда хлопнула дверь за Должиковым, он вошел в кабинет. Как там Пушкин писал? Вид его ужасен! Вот и Жиган как царь Петр перед Полтавской битвой. Опухший и с трясущимися руками. Глаза красные, лицо помятое. Кошмар, короче.
– Тяжко? – спросил я его участливо. – Налить немного? – И я потянулся к заветному шкафчику.
– Не похмеляюсь, – выдохнул перегаром Жиган. – Сейчас на кухню пойду, бульону говяжьего выпью, пройдет.
– Не томи, рассказывай, что…
– Всё в порядке. Рыб кормят оба. Не найдут, разве что случайно. Но на вас там ничего. – Он подумал немного и добавил: – И на меня.
– Про заказчика узнал?
– Не, никто не знает. Приходил дважды. Больше не появлялся. Где живет, не знает никто. Думаю, теперь и не найдут. Как поймет, что дело сорвалось, скроется.
– Ну нет, и ладно. Я бумаги в университет отвезу, газетчиков позову и расскажу.
– Это не дело, Евгений Александрович. Ох, тяжко. Водички налейте…
Он жадно выпил стакан воды, потом еще один и с сожалением отставил посуду в сторону. Чтобы не стошнило.
– Почему ты так решил, что не поможет?
– Умыкнут кого, кто дорог. Викторию Августовну, допустим… – Он мелко перекрестился. – Будут держать, пока не отдадите всё. Люди, чтобы пойти на такое, есть. Начнут куски резать и присылать. Скажут, должны быть копии.
Об этом я не подумал.
– Ничего, мне многие должны. Я шепнул кому надо, скажут. А не дай бог… – Он сжал кулаки. – Порву всех. Вот тебе крест в том! – Он встал, поклонился в красный угол и осенил себя крестным знамением.
– Спасибо, – только и смог выдавить я.
Как-то по отношению к себе я эти штучки из девяностых не примерял. Зато сейчас живо представил, как посыльные приносят коробочки с ушами и пальцами.
– Это не всё, – сказал Жиган. – Человечек у них тут был. Подрядили украсть, да не смог. Зарезали его.
– Кто?
– Так Алеша, слуга ваш. Позарился на копейку, но не подумал, что выпустят за рубль.
Ну, теперь точно жди полицию.
Глава 2
«СТОЛИЧНЫЯ ВѢСТИ». «Профессора И. М. Сеченовъ и Е. А. Баталовъ, изслѣдующiе въ московскомъ университетѣ при участiи двухъ ассистентовъ составъ человѣческой крови для возможнаго безопаснаго переливанiя крови отъ одного человѣка къ другому, утвѣрждаютъ, что кровь каждаго человѣка относится къ опредѣленной группѣ. Опыты по установленiю точнаго числа группъ человѣческой крови и изучѣнiе ихъ отношенiя между собою продолжаются».
Утренние газеты расплывались перед глазами, я смаргивал, но сосредоточиться так и не мог. Перед внутренним взором стояло лицо слуги, потом оно так же, как и буквы в газетах расплывалось, куда-то исчезало. Кофе не помогало, жизнерадостная Вика – тоже. В доме ничего не слышали, про пропажу Алексея никто не спрашивал – просто еще не заметили. Слуги постоянно сбегают, это не новость. Текучка огромная, хороший слуга – штука редкая и дорогая. Так же, как и кухарки. Идут в низшее звено прислуги вчерашние крестьяне, большей частью неграмотные и бестолковые. Такого надо стажировать несколько месяцев, пока пообтешется. Да и ту же кухонную работницу для начала приходится учить элементарным вещам – руки мыть после туалета, к примеру. Единственный раз, когда я видел бурное проявление эмоций у обычно невозмутимого Чирикова связан как раз с прислугой.
– Ты что такой хмурый? – поинтересовалась Талль, разглаживая белый накрахмаленный передник.
– Да вот, пишут про меня в очередной раз ерунду всякую. И это «Московские ведомости», почти официальный орган печати. Какие исследования, откуда два ассистента? – бросил я газету заметкой вверх. – Кто-то что-то услышал, следующий придумал, а потом всё собрали и переврали.
– Как ты сказал? Орган печати? – Вика хихикнула, подошла ближе. – У тебя часто такие фразы бывают… И откуда ты их только берешь?
– Свыше, – буркнул я. – Нам все дается свыше. Всякие беды – тоже. Священники говорят, для укрепления духа.
– Не переживай так! – Вика подошла ближе, провела прохладной рукой по лицу. – Все будет хорошо. Ой, а я тут на улице Винокурова-младшего встретила!
– Емельяна?
– Его! Шел хмурый такой, на лице – след от нагайки. Но старый. Меня не узнал. Или сделал вид, что не заметил.
Я тяжело вздохнул. С Винокуровым-старшим мы насчет брата уже давно не разговаривали. Заключили некий «пакт» о молчании. Прямо по древнему правилу «не спрашивай – не отвечай». Тем более Александр «встал» на новую подстанцию, дел у него было выше крыши.
– Нагайкой могли казаки приласкать. Их на разгоны стачек вызывают.
Ой, зря власть злит народ. Вместо того чтобы дать гражданам рабочее законодательство… точнее, вообще сделать народ гражданами с правами, царь предпочитает плыть по течению. А мы вместе с ним плывем к огромному водопаду. Ниагарскому.
Первый сигнал – нет, это даже не Ходынка. Давка станет дурным знаком лишь для небольшой части неофициального духовенства. Всякие толстовцы, иоанниты…
И не Русско-японская война. Тут в царе засомневалась лишь каста военных да незначительная часть левой интеллигенции. Последние будут радостно тереть ладошки. «Акелла промахнулся». Полезли в Корею и получили по сусалам. Так вам и надо. Не с нашим рылом да в калашный ряд мировых гегемонов.
И даже не подавление революции девятьсот пятого года, не Ленский расстрел заложили основу ипатьевского подвала – здесь разуверилась в императорском доме правая интеллигенция, часть пролетариата. Народ же все еще «безмолвствовал».
Финалом десакрализации Романовых стало Кровавое воскресенье. К царю с петициями шли вчерашние крестьяне – рабочие со своими семьями. И вел их «народный поп» Гапон. Шли с хоругвями, иконами. Славили Николая, ждали и надеялись. А тут расстрел, казаки… Погибли женщины, подростки. Вся Россия ужаснулась. Раненых никто не спасал, врачей не пускали через оцепление… Тут-то леваки и вцепятся в отличный повод. Нелегальные газеты начнут расходиться огромными тиражами, у агитаторов тоже появится шикарный повод для призывов к свержению монархии.