Бледный, с испариной на лбу, Николай Васильевич уже сидел за столом, и нехотя ковырялся ложкой в тарелке с овсянкой. Самое оно для измученного перегрузками желудка. Под глазами у профессора круги, руки тоже потряхивает слегка. Тоже, видать, пробуждение нелегко далось. Ну так он и постарше меня прилично так.
– Доброе утро. Как вы, Евгений Александрович? Удалось выжить?
– И вам того же. Зарекался пить с тайными советниками.
– Признаюсь, та же мысль и меня посещала, только в отношении экстраординарных профессоров, – чуть измученно улыбнулся Склифосовский. – Староват я уже для таких излишеств. Слава богу, хоть Софья Александровна на дачу с детьми уехала, а то было бы весело.
Одно хорошо – до работы идти метров сто, если не меньше. Дорогу перешел – и на месте.
Захожу сразу с черного хода, у парадного – традиционная толпа пациентов. Слава богу, полиция бдит, количество городовых даже больше, чем у какого-нибудь Зимнего дворца.
Пока шел на работу, зашел в лавку, купил лаврового листа, зажевать вчерашние излишества. Вот такой мятный ригли-сперминт нынче. Но ничего, работает. Добавить бы еще мускатного ореха, но моя нелюбовь к этой приправе старше меня, наверное. В сортире посмотрел на себя в зеркало. Глаза красные, но это ерунда, можно списать на работу допоздна. Щетины после бритья нет, выхлопа вроде тоже. Ладно, можно трудиться.
Первое совещание сразу с Тубиным. Тезка докладывает о происшествиях за ночь. И надо сказать, они регулярно происходят. То решетку на окнах пытались выдернуть упряжкой, то охранников подкупить. Но у нас их сразу трое, как в банковском хранилище. И платим мы им много, больше ста рублей в месяц.
Конкуренты из штанов выпрыгивают – пытаются узнать секрет лечения от сифилиса. Тем более сделать это стало проще – уколы больным мы с Романовским поручили делать врачам, на себе оставили только разведение раствора с серой. Благо, это можно сделать быстро и в полной тайне. Компоненты закупаются мелкими порциями в разных местах, вместе со всяким балластом. Даже если злоумышленник проберется в святая святых, то выбрать из пары десятков названий нужные, а потом догадаться о верной пропорции в это время практически невозможно.
Закончив с Тубиным, я приступил к разбору корреспонденции. Ее объем перевалил все мыслимые значения, а главное, у меня пока нет в Питере незаменимого Должикова, который все рассортирует, по папочками разложит, если надо, снабдит справочкой. Приходится все самому. Основная масса писем стандартная: «Дай». Эти в сторону, вот несколько с гербами – поближе. Почитаем, что там из высших сфер пишут.
Первым делом достаю из конверта письмо от великого князя Сергея Александровича, который в завуалированной форме сообщает мне, что дело с княжеским титулом застопорилось, но он дожмет ситуацию. Зато сдвинулся вопрос с привилегией на лечение сифилиса. И правда, нужные документы из Министерства внутренних дел быстро находятся в общей куче, я чуть ли не зову Кузьму – послать за шампанским. Ближайший год только наше с Романовским товарищество имеет право в Российской империи лечить эту болезнь «по серной методе». Так и написано, без подробностей и деталей.
Выпить шампанского, честно признаюсь, хочется. Даже больше для того, чтобы снять гул в голове. Но опохмел ведет к запою – это старое, известное правило. А в запой мне нельзя, слишком много дел надо завершить до отъезда в Берлин. Поэтому перебарываю себя, начинаю утренний обход пациентов. Как же, те, кто дома боится пережить последствия процедуры, могут у нас расположиться под круглосуточным наблюдением специалистов. И недорого, совсем чуток перекрывая стоимость люкса в «Англии».
С находящимися на излечении всё в порядке: лихорадка ровная, в меру мучительная. Никаких гнойно-септических осложнений не наблюдается. А у нас ведь масляный раствор, самый стремный, пожалуй. Каждый день идешь на обход и ждешь обнаружения красноты и припухлости на чьей-нибудь ягодице. К тому же сера в виде мелкодисперсной взвеси, не раствора. Но господь любит идиотов. Равно как и детей с пьяницами. Пока милостив.
Приперся Кузьма. С насквозь фальшивой обеспокоенностью.
– А я уже ноги сбил, искал вас, барин, – начал он песню «Дайте денег, я же хороший». – Пришел сюда, говорят, нету, вчерась как поехал в институт к Николай Василичу, так и не вертался. Я туда, бают, вчера поехали праздновать. Набрался храбрости, пошел на квартиру, сказали, на работе. С утра не емши, забегался.
– Хватит врать. Сидел у Склифосовских, чаи гонял с их прислугой. Вон, крошки в усах застряли.
– Ну так всё равно, – ничуть не смутился слуга. – На извозчика тратился, рупь почти.
– Квасу мне принеси. Холодного. Будешь надоедать, ничего не дам. Быстро!
Ага, метнулся молнией. Сочувствие к болезному барину проявляет.
Сижу, пью квас, никого не трогаю. Был бы примус, чинил, а так – письма перебираю. Вдруг дверь открылась, и новый приступ подлой гиперакузии накрыл меня. Что ж так громко? Вот только проходить вроде начало, и нате.
– Кто главный? – завопила дамочка весьма серьезного возраста.
Судя по платью и прочим приметам, не меньше чем на жену действительного статского тянет. Если оставить только вопли, максимум на торговку семечками на привокзальной площади. Полновата, нос картошкой, глаза злые. Вот сейчас рот откроет и расскажет про наркоманов и проституток. Бабка у подъезда, только одета богаче.
– Я главный, – встал я навстречу. – Доктор медицины Баталов, к вашим услугам. Проходите, присаживайтесь, мадам…
– Третьякова Лидия Гавриловна, – торжественно объявила себя пришедшая. – Вдова товарища министра земледелия и государственных имуществ!
– Какое у вас ко мне дело, госпожа Третьякова?
– Я проживаю в этом доме, во второй квартире!
– Очень приятно, соседи, значит. Я – в седьмой.
– Кто вас хоть пустил? У нас тут только пристойные люди проживают!
Ничего у нее заходцы с самого начала. С трудом сдержался:
– Вот так вышло, что пустили. Чем могу быть полезен?
– Я требую, чтобы вы освободили наш дом от своего присутствия!
Ого, да тут опасная общественница. Делать ей нечего, вот энергию и направляет на всякие непотребства. Даже разговаривает с традиционно летящими изо рта брызгами.
Та самая похмельная астенизация привела меня в состояние легкого пофигизма и желания слегка похулиганить. Главное, чтобы жертва сама отрезала себе пути к отступлению. А то сейчас обрисуй ей весь расклад, скажет, что поздравить зашла.
– Вы – банда жуликов! Я требую, чтобы вы убрались из нашего дома! Как тут тихо и спокойно было! Развели содом и гоморру! Заразу в дом тащите! Я это так не оставлю! Сейчас же напишу жалобу в полицию! И домовладельцу! Да я до его величества дойду!
– С полицией не знаю, вам придется самостоятельно разбираться. Домовладельцу? Слушаю вас. Потому что дом приобретен мною. Что касаемо его императорского величества, то не далее как вчера император вручил мне орден, в том числе и за эту нашу работу.
Я погладил крестик награды, на который до сих пор вдова товарища министра не обращала внимания. Впрочем, сейчас ее тревожило другое. Похоже, типичный приступ «медвежьей болезни». Очень уж громко заурчало у нее в животе после слов о милости с самого верху. Она что-то пробормотала, уже на ходу, и ринулась вон. На первый раз прощу, а будет кровь портить, так у меня рычагов давления на нее гораздо больше.
Выбегая, не в меру ретивая соседка чуть не сбила с ног следующую посетительницу. Нет, решительно надо пресекать эту вольницу. Посадить какого-нибудь цербера, чтобы не мешали рисовать вензеля на конвертах входящей корреспонденции. Когда приеду из Германии, пусть меня встречает секретарь, как у всех нормальных руководителей. Все, решено. Вызову Должикова.
– Здравствуйте, Евгений Александрович, – поприветствовала меня стоящая на пороге дама.
– Госпожа Бестужева! Проходите! Сейчас прикажу подать… Вам чай? Кофе?
Я и вправду был рад ее видеть. Красавицей не стала, но нос под вуалью смотрится вполне пристойно, и лицо не выглядит таким перекошенным. Живой символ нашей нынешней работы. Тот самый камешек, повлекший за собой лавину.
Блин, интоксикация до добра не доводит, я уже думаю, как персонаж третьесортного романчика.
– Нет, ничего не надо. Я к вам заходила на днях, но не застала. Вот сегодня повезло.
– Какими судьбами?
– Была в Петербурге, услышала про вашу больницу и приехала сдать анализ.
– Конечно, сейчас я распоряжусь.
– Вы меня неправильно поняли, Евгений Александрович. Я уже сдала кровь. Приезжала за ответом.
– И? Каков результат? – спросил я.
Хотя вопрос риторический. Судя по улыбке и розовым щекам, всё в порядке. Уж я не знаю, что там делал Дмитрий Леонидович, но ему удалось почти на коленке сотворить какое-то подобие реакции Вассермана. Какая-то бычья кровь обрабатывалась, с чем-то реагировала. Я не специалист, понимать перестал почти сразу. Но метод работал, хотя Романовский отзывался об анализе весьма презрительно, мол, только нужда заставила выпустить в свет такой несовершенный продукт.
– Отрицательный. – Антонина Григорьевна даже полезла в сумочку, дабы продемонстрировать мне бланк.
– Я вас поздравляю! – обрадовался не сказать как. – Позвольте, я познакомлю вас с господином Романовским, который открыл возбудителя болезни и вместе со мной разрабатывал лечение.
– Даже не знаю, стоит ли, – смутилась Бестужева.
– Кузьма! – крикнул я. – Пригласи Дмитрия Леонидовича!
С Романовским мы вчера виделись после награждения, но он только поздравил и сразу вернулся сюда, на Моховую.
– А пока позвольте мне поблагодарить вас за спасение моей жизни, – торжественно произнесла Антонина Григорьевна, доставая из сумочки конверт. – Здесь чек. Я жертвую эти деньги на ваши дальнейшие изыскания. И не вздумайте отказываться. Это от чистого сердца! – И вдруг расплакалась. – Не обращайте внимания, – отмахнулась она, вытирая слезы. – Просто я так рада, вы не можете представить.