Шансы на успех Микулич видел в том обстоятельстве, что второго близнеца сохранять не надо. Сросшиеся в нижней половине грудной клетки организмы не были равноценными. Второй являлся бесполезным довеском, недоразвитым физически и ментально. Личность там отсутствовала изначально и самостоятельно жить способна не была. Хотя тазовые органы работали, выделялась моча и кал через общий кишечник.
Что хорошо, не надо разделять печень. Отсечь лишнее в области легких, можно даже замахнуться на пластику ребер из донорского материала. Приживутся ли они без иннервации? Вторая бригада делает пластику живота и формирует кишечник. И сосуды! Нет им числа! Это только кажется, что всё просто: махнул секционным ножом, чтобы побыстрее, ушил рану – и готово. Да начать с выделения кожного лоскута для пластики – самого простого и лежащего на поверхности…
Задача меня увлекла. Какие там празднования – обед нам принесли в кабинет, я и не заметил, что ел. С самого начала взял на себя роль адвоката дьявола и рассказывал о грядущих неудачах того или иного этапа операции. Хорошо знать то, что другим неведомо. Но энтузиазм коллеги и это преодолел. Терять было нечего – ждать, когда балластная половина погибнет от пневмонии или полиорганной недостаточности, потянув за собой близнеца, смысла не было. Родителей у шестнадцатилетних Пётрека и Яноша не имелось: мать погибла при родах, отец сразу сдал близнецов в приют, потому что средств содержать их не было. Обучить их чему-то удавалось с трудом – даже Пётрек, который умел разговаривать, едва себя обслуживал. Была ли тому виной врожденная скудость ума или он приобрел ее, будучи запертым почти всю жизнь – сие неведомо. Да и разницы никакой для хирурга нет.
И вроде я смог убедить Микулича, что лучше всё же дождаться аппарата икс-лучей и пойти на авантюрную операцию хотя бы с минимальным объемом обследований, а то сейчас в нашем распоряжении только термометр, сфигмоманометр, часы с секундной стрелкой и барометр на стене. И то последний я присовокупил для количества. А, да, еще глаза и руки. И немного мозгов, потому что будь их больше, Иоханн бы такое не предлагал, а я бы не соглашался ни в какую.
А вечером мы всё же пошли и отпраздновали. Совсем немного, потому что я устал как собака – сначала дорога, а потом напрягать то, чем думаю. Так что поели каких-то очень вкусных колбасок, выпили по паре кружек пива, и я даже толком не дослушал, какой великолепный дом купил себе мой товарищ. Одна только проблема: каждый день за шестьдесят километров не наездишься, и наслаждаться приобретением получается большей частью на выходных.
Я лег спать с твердым желанием встать, только когда мочевой пузырь лопаться начнет. Ну или лежать надоест, всё зависит от того, что раньше наступит. Но у Господа на этой неделе очень специфическое чувство юмора, и разбудил меня какой-то гад. Он крайне вежливо скребся в дверь, и я в конце концов подумал, что это точно не кошка.
Так как мои планы порушились, то сначала я хотел послать скребуна куда подальше, но потом вспомнил, что в гостях, и почти вежливо сказал, что завтракать не буду. Просто других поводов к столь ранней побудке не придумал.
– Пан профессор, герр Микулич просит вас подойти по срочному делу, – донесся из-за двери знакомый голос.
Видать, сильно волнуется, потому что смешал в одном предложении и польское, и немецкое обращения. Как же, такой стресс, профессора будить. Для юного ассистента почти то же, что императора потревожить.
– Сейчас, оденусь и подойду, – недовольно буркнул я в ответ.
А что сделаешь, зовут, придется идти. Вряд ли чай пить, точно что-то серьезное.
– У Яноша воспаление легких, – огорошил меня Микулич.
– И тебе доброго утра, – ответил я. – Вот так резко? Ну, давай посмотрим вместе…
Сомнений после осмотра не осталось: в этом скрюченном тельце жизнь кончалась. Деваться было некуда, и я согласился на срочную операцию. В конце концов, ради нее меня и пригласили. Вряд ли получится вытащить Пётрека, но по крайней мере попытаемся.
Блин, даже операционный стол, и тот на ходу пришлось изобретать. Потому что надо уместить рядом оба тела, обеспечить доступ двум бригадам хирургов, да так, чтобы работать можно было. Ужас и кошмар. Мы лезем в темноте по неизвестной местности, да еще и на скорости. Так не делается! Это же серьезная большая операция, ее готовить надо не один день, а не так вот, чуть ли не на кухонном столе мясницким ножом! На что я подписался?
Мне как гостю дали право выбора. Я взял живот. Не люблю я торакальную хирургию. Она для меня как нелюбимая женщина. Что ни сделает, ты уже заранее недоволен.
И операционная чужая, даже предбанник – и тот не такой. Всё не так! Единственный плюс – освещение не подкачало. Я посмотрел по сторонам на моющих руки хирургов. Небось, их тоже потряхивает, потому что уверенности хватает только у одного человека. Но меня ведь пригласили не панику сеять! Я отошел в сторонку и попробовал сосредоточиться. Медитация поначалу не шла, а потом… как прорвало, и мне казалось, что с каждым вдохом по телу разливается новая порция покоя и силы. Энергия «ци» прошла сверху вниз, даря полную уверенность. Руки я мыл в абсолютно замечательном состоянии.
Вошел в операционную почти одновременно с Микуличем. Поискал взглядом икону. Есть. Посмотрел на Иоханна. Тот долго говорить не стал.
– Господа, нам предстоит тяжелый, но благородный труд. Постараемся сделать всё так, чтобы потом не было стыдно. Евгений? Скажешь что-нибудь?
– Приступим, помолясь, – ответил я привычно, перекрестился и шагнул к столу.
Чтобы я еще когда-нибудь… Да что себе врать – конечно, соглашусь. Такой шанс, может, раз в жизни выпадает. И я прекрасно понимаю Микулича, который этих близнецов поил, кормил и ухаживал за ними кучу времени, пока не дождался такого же безумца, согласного не поболтать о теоретической возможности, а взять и сделать. И так, чтобы живой остался. Это я угадал.
Вышел я из операционной походкой робота Васи, на несгибающихся ногах. Спина колом стояла, но, блин, я был доволен. Пациент операцию перенес. Видать, наверху на него какие-то планы есть. Даст бог, выживет. Микулич обещал держать в курсе.
Собственно, в Бреслау меня больше ничего не держало. Пора уезжать. И так вояж затянулся слегка. Отоспаться – и домой. Ну, разве что денек понаблюдать еще за Пётреком. Сейчас пацан получит послеоперационный уход сполна: стрептоцид горстями, капельницы без перерыва, уборка в палате с лучшими доступными антисептиками.
В статью, которую наверняка напишут ассистенты Микулича при его деятельном участии, я вмешиваться не стану. Я это делал не ради славы, скорее, чтобы себя испытать. Известности и так хватает.
– Господин профессор! – Кто-то дернул меня за плечо, и от неожиданности я чуть не упал. – Давайте я помогу вам дойти до флигеля, там отдохнете.
И вовсе я не сплю, это такая форма медитации с посапыванием и похрапыванием. Я попытался встать, и только помощь этого славного малого не дала мне позорно упасть. Ноги работать отказались – девять часов за столом не шутка. Ничего, сейчас в ванну залезу, сразу легче станет.
– Послушайте, а как вас зовут? – спросил я парня, страхующего меня от неприятностей.
– Збигнев Новак, господин профессор.
– Захочешь пройти стажировку у меня, напиши. Обещаю, спать будет некогда.
– С огромным удовольствием, господин профессор.
Хорошо же, когда никто не мешает, правда? Мне всегда нравилось, если не тикает будильник, не ходят рядом с кроватью в сапогах и не обсуждают новости голосами птицы под названием одноусый звонарь. Сам я его не слышал ни разу, но читал, что вопль радости у него сто двадцать пять децибел. Короче, поспал я вволю, по-богатырски. Экзамен на начальника пожарного отряда сдал.
Кузьма как под дверью ждал: не успел я зевнуть вволю, как тут же вошел, доложил:
– Извольте умываться, барин. Вода готова, тепленькой принес, чтобы бриться, значится, сподручнее.
– Говори, чего надо, – буркнул я.
Предварительные ласки после излишней услужливости Кузьмы можно и пропустить – сто сорок шесть процентов, что просить что-то будет, ну или набедокурил где. А так – сразу спросил, тут же и узнал. А что надо в пределах должностных обязанностей, он и так сделает.
– А вы вот вчерась убогих разрезали. Говорят, кровищи было… как на скотобойне… Вот, значится.
– Продолжай.
– Так я и говорю, мол, барин мой аккуратно режет, не допустит такого…
– Денег не дам. Ни копейки.
– Да я и сам кому хошь дать могу, у меня есть! – гордо поднял нос к потолку Кузьма. – Барин, а давайте останемся на денек еще, – заискивающе попросил он, скорчив довольно мерзкую физиономию. Наверняка считал, что такое выражение лица у него самое умильное. – Вам же всё равно, а тут вон места какие кругом… Дома старинные, мосты опять же…
– Нашел кого? До сих пор красоты тебя мало интересовали.
– Так это… Есть тут вдова одна. Я вчера ходил на рынок – посмотреть, то да сё. Ну и познакомились… Она из Бердичева…
– Еврейка?
– Да нет, барин, хохлушка! Нешто я не спросил?
А что, можно и задержаться. Меня отсюда никто не гонит, адрес мой кому надо известен. По нынешним временам пара-тройка дней – и не срок вовсе, так, мелочи жизни. Компания приятная. Для очистки совести могу и лекцию прочитать, студентов здесь как собак нерезаных. Опять же, Микулич. Мы вчера, как говорится, спина к спине целый день простояли, но особо бесед не вели, не до того было. А ведь с ним общаться… Король хирургов, на все времена. Он даже если ничего нового не подскажет, но проследить хотя бы за ходом его мысли… Да и просто расслабиться хочется. Потому что за последнее время… Мешки не таскал, но эмоционально… Лучше бы мешки, если честно.
– Вы ж тоже живой человек, поймите, – заблажил Кузьма, не совсем правильно восприняв мои раздумья. – У вас, вон, и барышня из больницы, и даже вот…
Тут он замолчал, поняв, что наговорил лишнего. Будто тумблером кт