13
Когда проехали Три Реки, у «головы» правого песка Демьян развернул облас и причалил к берегу.
— Что тут, остановка? — спросила девушка.
— Да, ночевать будем. Место хорошее.
Он помог девушке сойти на берег.
— А чем хорошее место? — спросила она, оглядывая округу и разминая одеревеневшие ноги.
— Просторно тут, — пояснил он. — Как море. Много воды, место открытое. Ветерок всех комаров сдует.
— А воды почему много здесь?
— Тут река на три рукава разбегается, — сказал он и показал рукой. — Вон правый рукав. Вернее, тут все рукава сходятся. Поэтому много воды.
— А мы по какому рукаву проехали-то?
— По среднему — по недавней прорве.
— Ах, да, — догадалась девушка, вспомнив бурно клокотавшие водовороты, мимо которых пронеслись с бешеной скоростью. — Самый прямой рукав?
— Да, — коротко ответил Демьян.
Он быстро и незаметно обжил стоянку. Нарубил рогульки для таганка и колышки для пологов и навеса, развел костер, а чуть в сторонке — дымокур от комаров. Потом принес еловый лапник на подстилку и большой лист свежей бересты. Приволок колоду-плавник с загогулиной посередине. Загогулину выровнял топором — сразу стол и сиденье. Из обласа вытащил берестяный кузовок с посудой и провиантом, котелок и полог. И каждой вещи определил место на стоянке, чтобы все было под рукой.
— Ловко как-то у вас все получается, — сказала девушка.
— Так это… жизнь, — улыбнулся он. — Моя жизнь.
— А мне что делать? Все вы сами…
— Главное ваше дело — поддерживать огонь. Если огонь есть — что еще нужно?..
После чая он съездил «возить блесну». Плавал в тихой заводи невдалеке от стоянки. Девушка видела, как расходились волны по реке. Блеснил он до тех пор, пока не попалась щука. Из щуки он сделал подовушку — распластал, посолил и на колышках с двух сторон поджарил на слабом огне. Вечерний чай пили с подовушкой — сочной, горячей, с хрустящей корочкой и привкусом дыма лесного костра.
Солнце село.
После ужина молча посидели у костра — каждый думал о чем-то своем. Потом Демьян не спеша соорудил из лапника две лежанки, воткнул колышки у изголовья и ног и попросил у девушки полог.
— Нет у меня полога, — сказала она.
— Как это нет?! — опешил Демьян. — Дома-то, в поселке, как спали?! В чем спали?!
— Да оставила я полог. Галке оставила.
— Какой Галке? — не понял он.
— Да девушке, которая на мое место приехала.
— Как же теперь быть… — бормотал Демьян, соображая, каким образом он дал такую большую промашку, что не спросил перед отъездом свою попутчицу о самых необходимых вещах; где теперь полог возьмешь, когда лишний лоскуток-то ткани по всей Реке не найдешь. Обнищал народ в войну. Обнищала страна, не до тряпок сейчас. У оленных людей легче меховой полог найти, нежели ситцевый. Вот так дело…
— А без полога… — заикнулась девушка.
— Ну-у… — усмехнулся Демьян. — Утром следа от человека не останется.
— Так у вас же полог, Демьян Романович? — она кивнула в сторону его лежанки.
— Есть.
— Двое влезут?
— Можно, конечно… — смущенно пробормотал он.
— Я не кусаюсь! — сказала она и засмеялась беззаботным смехом.
— Я тоже… — выдавил он.
— Тогда в чем же дело?! — она перестала смеяться. — Может, ваши обычаи… иль законы не позволяют…
— Теперь комар — главный закон! — засмеялся и Демьян, поборов свое смущение. — Какие там обычаи…
С этими словами он начал укладывать лапник с одной лежанки на другую, пошутил:
— Теперь веток больше стало — мягче будет постель!..
— Не старики — бока не отлежим, — заметила она.
Зная повадки таежных комаров, Демьян старательно заправил края полога под постель. Затем приготовил дрова и растопку на утро и притушил костер.
Легли.
Демьян вплотную пододвинулся к боковой стенке полога, на свою сторону, и закрыл глаза. Он боялся, что не сможет уснуть — сердце билось как-то по-особенному, шумно и тревожно, как преследуемый зверь, пытающийся обойти западню. Старики, коль узнают, что он спал в одном пологе с русской женщиной из города, посмеются, конечно, беззлобно: теперь, мол, тебе, Демьян, на охотничьей тропе удачи не видать. Ведь придумал же кто-то и когда-то такую глупость. Ну, с удачей-то мы еще посмотрим, это дело будущего, решил Демьян. А вот комарам-то — кому-кому — удачи уж точно не будет сегодня! Пусть лезут через полог!.. Прислушался, но не уловил даже дыхания девушки, словно ее не было рядом. Спит, наверное, подумал он. И тут с плотно закрытыми глазами он увидел ее на песке после купания. Он увидел уходящие за горизонт удивительные линии ее тела. Он еще плотнее зажмурил глаза, но она все не исчезала. Не хотела уходить. И вдруг он понял, что теперь никто не помешает ему смотреть на нее. Он видит с закрытыми глазами. И нет его вины в том, что он видит с закрытыми глазами. Он обрадовался своему открытию и, возможно, засмеялся совсем по-детски. Но своего смеха, конечно же, не услышал. А линии, между тем, все расходились, становились продолжением песка, воды, леса, неба… Эти линии он видел в деревьях, в травах и листьях, в облаках. Он видел их везде, на что бы ни перевел взгляд. И, словно в волшебной сказке, она сама стала частью ярко-золотистого песка, частью леса, неба, солнца… И он, утомленный целым днем езды, не заметил, как явь перешла в сон. В кругу удивительно прекрасных линий, между небом и землей, он уже витал во сне…
Утро было пасмурным.
И пришло оно очень быстро. Демьяну показалось, что он не успел закрыть глаза — и уже наступило утро, будто вовсе не было ночи, сна и головокружительных линий. Но голова слегка кружилась — значит, все это было наяву ли, во сне ли. И он насмешливо подумал о себе в третьем лице: «Еще ночь поспит — так совсем голову потеряет…» А без головы какой охотник?! Какой человек?! Эх, и сказать нечего…
Встала и девушка.
— Комары не беспокоили? — спросил Демьян. — Как спали?
— Ой, да великолепно! — улыбнулась она. — Какие там комары, когда спала как убитая…
— Первый день пути самый тяжелый, — говорил Демьян. — Это всегда так. Потом привыкаешь, легче становится.
— Да не пугает меня дорога! — воскликнула она. — Вот еще чего бояться!..
Он сначала развел костер и дымокур, повесил над огнем котелок и лишь после этого спустился к воде умыться. Потом он свернул вещи и сложил их в об лас — оставил на стоянке только кузовок с провиантом. Пока он готовился к отплытию — вскипел чай, сели завтракать. И тут пошел дождь — вялый такой, неуверенный, то закапает, то опять перестанет.
— Вот ваш вчерашний дождь, Демьян Романович! — вспомнила девушка его вчерашнее опасение.
— Пришел-таки. Думал, может, стороной обойдет…
— Наверное, скоро перестанет, — предположила она.
— Нет, это долгий дождь, — говорил он, оглядывая небо. — Со всех сторон ровные облака, чистого неба не видно.
По всем приметам выходило, что дождь зарядил надолго. Быть может, на день. А возможно, и на два-три дня. Приятного маловато, соображал Демьян. В душе он всегда поругивал погоду, если она портилась не в положенное время. Ладно осенние дожди — это их время. Ладно февральские вьюги — это их месяц. А большие летние дожди к чему? Ни природе, ни человеку, ни зверю-рыбе. Из-за лишних дождей может и ягода не уродиться, может травостой погибнуть. Да мало ли всяких неприятностей!
А перед отплытием Демьян и вовсе огорчился. Он увидел, как вздрогнули ресницы девушки, когда она потянулась к своему веслу, — будто ударили её.
— Руки! — приказал он, шагнув к ней.
Она недоуменно пожала плечами.
— Руки! — повторил он.
Она протянула руки тыльной стороной вверх. Он немного наклонил голову, чтобы получше рассмотреть руки: узкие загорелые кисти, длинные, чуть согнутые в суставах пальцы, пахнущие каким-то лекарством.
Руки как руки. Лишь у запястья правой руки, словно островок, чернела родинка. Он задержал взгляд на родинке, будто припоминал, где мог видеть такой островок, потом взял ее руки и повернул их ладонями вверх — на ладонях и пальцах кровавые мозоли. Он завороженно смотрел на кровавые мозоли. Кровь темными сгустками запеклась под кожей. Он вспомнил, как у него впервые появились такие мозоли. Мать-покойница посадила его гребцом на корме, и они направились облавливать озеро в верховье реки Древесной. То было в начале июня тысяча девятьсот сорок второго года.
Сорок второй запомнился ему крепко.
Ему казалось, что в памяти он мог бы восстановить до мельчайших подробностей каждый день этого года. Этот год еще запомнился тем, что был долгим как вечность.
Сейчас он держал руки девушки, смотрел на ее кровавые мозоли. Мозоли расплывались. Перед его глазами промелькнули тысячи видений. Годы, дни, мгновения жизни…
Наконец он не то простонал, не то выдохнул хрипло:
— Э-эхх!..
Она резко выдернула руки.
Он машинально спросил:
— Боль есть?
Она ответила резко:
— Нет!
Он вспомнил саднящую боль. Она появляется, когда мозоли начинают кровоточить. И эта боль особенно жгуче усиливается к ночи: остаются одни весельные мозоли. Лежишь, и кажется, что, кроме них, ничего на свете не существует. Это особые мозоли и ноют по-особому.
— Лекарство какое есть? — спросил Демьян.
— Какое там лекарство! — усмехнулась она. — Если медик — так с аптечкой, что ль, должен ездить!..
— Ладно, думать будем, — солидно проговорил он.— Может, что придумаем…
— Так заживут.
— Заживут, конечно, — согласился он. — Но зачем лишнюю боль делать?..
Он отнял у девушки весло и положил за спину, на корму.
— Пусть весло отдохнет, — пробормотал он себе под нос. — Вчера целый день гребло — устало, наверное.
Дождь все накрапывал. Дождь мелкий и нудный. А «дождевой одежды» никакой не было. Почту и другие вещи Демьян накрыл тиской — полосой из вываренных кусков бересты, сшитой руками покойной матушки. Девушке тоже выделил кусок бересты — все же какое-никакое укрытие от дождя можно соорудить. Сам же под берестой не спрячешься — грести плохо. И он надел свою малицу-шинель. А история малицы уходит опять же в войну. Возвращение каждого фронтовика было большим событием для всех жителей Реки. В конце сорок пятого вернулся и дядя Василь, двоюродный брат отца. Все, с чем он приехал