– Не думаю, что Атли и Лель сильно расстроятся.
– Они нет, а вот Мяун очень даже. Снова будет ворчать, что блины остыли, а варенье заветрилось.
– Тогда тебе лучше поторопиться, – лукаво улыбнулась Василиса.
– Ну уж нет! – Кирши прильнул к её губам.
На завтрак они всё же опоздали. Как и предсказывала Василиса, ни Лель, ни Атли не расстроились – они прекрасно проводили утро за увлекательной беседой о видовых различиях между русалками и мавками. Вернее, Лель вдохновенно рассказывал, а Атли с интересом слушал, да так внимательно, будто речь шла не о заурядной нечисти, а о чудесных тайнах Вселенной. Как и предсказывал Кирши, Мяун с порога принялся ворчать, что каша, которую он для них приготовил, стараясь изо всех своих домовецких сил, давно остыла и растеряла великолепие вкуса. Василиса, усаживаясь за стол, всё ещё взбудораженная утренними ласками Кирши, рассеянно подумала, что завышенное чувство собственной важности у домовых, видимо, какая-то особая видовая черта. И если Тирг обожал самого себя от усов до кончика хвоста, то Мяун чрезмерно гордился своей работой.
– …нельзя сравнивать этих существ. Мавка – утопленница, оттого и нет у неё рыбьего хвоста. Русалки же, с их великолепными серебристыми хвостами, – не следствие дурной смерти, а творение самой природы. Они совершенно разные, но и те и другие по-своему прекрасны. Они разумны, а потому не станут вредить людям, если человек не будет представлять угрозы. Тут, как говорится, за зло – вилы, за добро – дары.
При слове «дары» Василиса чуть не подавилась кашей, уколотая почти позабытым воспоминанием.
– Слушай, Лель, так случилось, что мы случайно… накормили мавок в местной реке, – вклинилась в разговор Василиса. – И одна из них подарила мне за это жемчужину.
– Ого! – Лель оживился, поворачиваясь к ней всем телом. Глаза его взволнованно заблестели. – Твоей мавке не меньше пяти сотен лет, раз она смогла выносить жемчужину. Это очень редкое явление! Могу я взглянуть?
Василиса оглянулась на Кирши, тот извлёк из мешочка на шее, в котором прятался Тирг, – чародейка решила, что так хранить её будет надёжнее, – крупную желтоватую жемчужину и протянул Лелю. В руках целителя жемчужина тут же засветилась.
– Собирает мою магию, как интересно! – Он поднёс перламутровый шарик к глазам, словно мог что-то разглядеть внутри. – Мне про такие чудеса доводилось только читать.
– Мавка сказала, что если я её съем, то верну утраченное. Что это значит?
Лель задумался, продолжая разглядывать жемчужину.
– Сложно сказать. Если мавка не сказала ничего более определённого, то это может оказаться всё, что угодно. Возможно, найдёшь потерянную пуговицу, а возможно… не знаю…
– Мою магию? – с надеждой спросила Василиса.
– Или вернёшься в своё прежнее тело, которое мы с Кирши сожгли, – мрачно заметил Атли.
– То есть я могу умереть, если её проглочу? – По спине Василисы пробежал липкий холодок.
– Не исключено, если смотреть под углом, который предложил Атли. Вряд ли мавка желала тебе зла, но из-за того, что смысл сказанного слишком размыт, то и исход предсказать сложно, – ответил Лель и вернул Василисе жемчужину. – Магию ты вернёшь и так, а подарок пока сохрани. Думаю, ты поймёшь, когда он тебе понадобится. Поймешь, что именно захочешь вернуть.
Василиса покатала жемчужину на ладони, ещё тёплую от рук Леля, и вернула обратно в мешочек.
– Разве не странно, что мавка мне её дала? Просто за… еду?
Лель непринуждённо пожал плечами:
– Жемчужины вроде этой растут в мавках сотнями лет. Возможно, она ещё старше, чем я предположил. А древние существа довольно непредсказуемы. Они мыслят совсем не так, как мы. То, что для тебя пустяк, для неё может быть очень важным, и наоборот. Так или иначе, мавка посчитала обмен равноценным.
– Откуда она вообще взялась в мавке?
– Никто не знает. – Лель положил себе в тарелку ещё каши и плюхнул сверху ложечку малинового варенья. Несмотря на худобу, ел целитель за двоих, чем несказанно радовал Мяуна. – Но поговаривают, этот жемчуг – осколок человеческой души мавки, который оброс перламутром, чтобы не исчезнуть окончательно. И это размышление, кстати, снова отправляет нас к вопросу о ценности дара. Все мы по-разному распоряжаемся своими душами. И для каждого из нас они по-разному ценны. Кто-то цепляется за свою душу, за свою жизнь до последнего, кто-то готов пожертвовать ею во имя любви, свободы или ненависти, а кто-то с радостью обменяет её на обычный медяк.
– Как же можно душу обменять на медяк? – Василиса посмотрела на Леля с сомнением. – Нужно быть последним дураком.
– Разве? – Лель улыбнулся.
– А разве нет?
– Кто знает. Может, этот медяк спасёт кому-то жизнь?
– Или это просто медяк, – хмыкнула Василиса.
– Или это просто медяк, – согласился Лель. – Но человек свободен поступать с собой так, как считает нужным, и не нам с тобой его судить.
Атли бросил на Леля долгий, полный тепла взгляд, а тот самозабвенно продолжил есть кашу, запивая чаем и не обращая на него никакого внимания. Бывают такие люди, которых невозможно не любить, которые одним своим присутствием дарят надежду, уют и умиротворённое спокойствие. Лель был таким, и Василиса понимала, что Атли в нём видел – тихую гавань, абсолютное принятие, безусловную нежность – всё то, что Кирши не мог ему дать, и то, что было так нужно его израненному сердцу. Атли тянулся к нему, будто к свету, а Лель принимал его так легко, будто иначе и быть не могло.
Наевшись, Лель лёг прямо на лавку, положив голову к Атли на колени, и забросил ногу на ногу. Тот покраснел до самых кончиков ушей, но с места не сдвинулся. Василисе стоило больших усилий сдержать смешок.
– Досчитаю до ста, и идём заниматься твоими чарами, – сказал Лель, прикрывая глаза, будто разморённый на солнце кот.
– А потом – меч в руки и к нам с Атли, – подхватил Кирши. – Сегодня начнём пораньше, чтобы освободить вечер.
На Атли он упорно не смотрел, будто того и не было в комнате, и по-прежнему при нём почти не разговаривал и совсем не улыбался. Василисе и вовсе казалось, что существует два разных Кирши, один – его она называла «расколдованный» – тот, что ласкает её самой очаровательной на свете улыбкой, когда они остаются наедине. И другой – «заколдованный» – колючий, молчаливый, в которого превращается Тёмный на виду у Атли. Впрочем, Василиса надеялась, что со временем они смогут это преодолеть. Ненависти уже не осталось, но на её место ещё ничего не пришло. Теперь они с Атли были на равных, и, возможно, когда-нибудь на месте связующей нити клятвы появится другая, та, которую они сплетут по своей воле.
Василиса тряхнула головой и улыбнулась, поймав себя на мысли, что рассуждает точно как Лель. Вот же чубась хвостатый, успела понахвататься.
Каждое утро Волк вёл Атли в лес.
Лес звал его и манил, древний, как сам Великий Волк, он казался зверю не столько опасным, сколько почти родным. Словно Волк вернулся в давно покинутый дом. Легенды Северных Земель гласили, что Отец всех оборотней, Великий Волк, родился именно тут, в Тёмных Лесах. Лишившись дома, любимой, одинокий, закованный в тело зверя, навеки потерявший человеческий облик, он ушёл на север. И там, среди безмолвных снегов и поющих ветров, Великий Волк сотворил свою первую стаю. Одни говорили, что он обратил в зверей первых людей, другие – что даровал человеческий облик волкам. Никто уже не помнил правды, но с тех пор в каждом оборотне жили Волк и человек, и каждый оборотень искал себе стаю.
Атли вышел на задний двор и стянул рубаху. Волк нетерпеливо переминался с ноги на ногу, желая вырваться на свободу. Заслышав шаги, они оба обернулись. Атли напряжённо выдохнул, Волк радостно завилял хвостом. На выходе из пещеры стоял Кирши. В руке он держал лук, на поясе висела катана, а за спиной – колчан со стрелами.
– В силки уже давно никто не попадался, а Мяун попросил раздобыть дичи. Иначе мы съедим всех его кур, – пояснил Тёмный, перехватив вопрос во взгляде Атли. – Даже лук со стрелами откуда-то выудил.
– Ты же не любишь стрелять. Я попробую кого-нибудь поймать, внизу к реке часто приходят олени.
– Чтобы ты по дороге сгрыз половину туши? – усмехнулся Кирши и поправил колчан. – Знаю я твою охоту. Если хочешь, пойдём, будешь выслеживать добычу.
Атли недоверчиво покосился на Кирши. Тот сощурился и мотнул головой, как бы говоря: «Ну? И чего?»
– Ты… предлагаешь поохотиться вместе? – спросил он.
– Так ты будешь снимать штаны или как? – поторопил его Кирши и ступил на тропу, что вела в глубину леса.
Атли проводил его удивлённым взглядом. С того момента, как он разорвал клятву, кажется, это был их самый долгий разговор. Стянув штаны, Атли повёл плечами, чувствуя тягучую волну дрожи, которая быстро захватила тело. Мышцы приятно свело, Атли довольно заурчал, и, встав на четыре лапы, зверь нырнул в чащу.
Волк был взбудоражен и, словно домашний пёс, радовался близости и хорошему расположению духа Кирши, но чувствовал настороженность и волнение Атли и оттого держался немного поодаль. Ещё ни разу они не охотились вместе. Сражались рука об руку, потели на тренировках, но не охотились. Волк практически подпрыгивал от радости.
– Куда? – спросил Кирши, останавливаясь.
Волк потянул носом воздух, пытаясь уловить мускусный запах оленя. Пахло хвоей и сыростью. Далеко – надо подойти ближе к реке. Кинув на Кирши короткий взгляд, Волк сошёл с тропы. Он то и дело водил левым ухом, проверяя, идёт ли Кирши следом. Тот шёл, практически бесшумно даже для волчьего слуха.
Волк опустил голову, замечая тонкую ленту знакомого запаха. Олень проходил тут совсем недавно, а ещё – Волк наморщил нос – воняло трупами. Гули тоже прогуливались неподалёку. Вот тебе и причина пустых силков.
Волк развернулся, уверенно следуя за оленьим духом. У реки добычи не оказалось, но один пасся в чаще. Огромный, белоснежный с поросшими зелёным мхом рогами и красными глазами – таких Атли ещё не встречал. Олень вскинул голову, будто почуяв приближение охотников, но не сдвинулся с места.