43. Разговор в приходском доме
Как только Фелин отправилась в Резиденцию, Пенн отложил письмо и посмотрел на Селендру.
– Что нашло на Эйвана, что он потащил Даверака в суд? И что нашло на тебя, что ты присоединилась к нему? – Он казался крайне раздраженным, даже напуганным.
– Ты же согласился, что Даверак не имел права есть столько отцовского тела, сколько он съел, – ответила Селендра испуганно. – Ты был в ярости.
– Это другое. Это семейные раздоры. Лично я, да, я согласен, Даверак не имел права. Я и возражал против этого тогда же. Но, Селендра, – затевать суд, выносить сор из пещеры… Это может выставить нас в самом неудобном виде. – Пенн посмотрел на нее с отчаянием. – Можно ли убедить его отозвать иск?
– Ты можешь, конечно, его попросить, но, похоже, он настроен очень решительно, – сказала Селендра. – Эйван больше других пострадал от действий Даверака.
– Я должен написать ему тотчас же и отказать в поддержке, – сказал Пенн. – Ты должна сделать то же самое, отозвать свою подпись.
Селендра склонила голову.
– Эйнар тоже подталкивает меня к этому, – сказала она, касаясь письма, которое только что получила. – Она говорит, что мы не сможем общаться, если я этого не сделаю.
– Ну, конечно, нет, – сказал Пенн.
Селендра почувствовала, как слезы подступают к глазам, и опустила морду.
– Я не смогу не видеть Эйнар, – сказала она, и слова застревали у нее в горле.
– Тогда напиши и отзови свою подпись, – настаивал Пенн.
– Видимо, надо это сделать. Но… Бедный Эйван.
– «Бедный Эйван»?! Эйван все это начал. Он не понимает, какие беды это может принести. Они хотят, чтобы я рассказал им все, что отец говорил на смертном ложе, – произнес Пенн, шлепая письмом по колену. – Отвратительно. Возмутительно. Невозможно.
– Почему? – спросила Селендра.
– Почему? – Глаза Пенна беспокойно метались из стороны в сторону. – Его личная жизнь, мое положение. Это немыслимо.
– Я понимаю, – сказала Селендра, хотя, не зная всех обстоятельств исповеди, она совсем не понимала, почему Пенн не может просто рассказать им, что они хотят знать.
– Я должен сам незамедлительно написать им, – сказал Пенн. Он выскочил за дверь, сжимая в когтях воображаемое перо.
Селендра вернулась к наполовину съеденному барану. Больше она его не хотела. Она едва была в состоянии есть с тех пор, как Шер… с тех пор, как спасли Вонтаса. С Шером они не виделись после их возвращения. Она не бывала за пределами приходского дома. Пенн и Фелин обращались с ней очень хорошо, думая, что это испытание в пещере истощило ее. Они оба выразили ей свою благодарность, и Фелин заставила Вонтаса тоже поблагодарить ее. Никто не заставлял ее делать то, что она не хотела. Она даже смогла избежать службы Перводня, который случился накануне, хотя Пенн пришел в ее спальню и молился вместе с ней. Она не возражала. Селендра не хотела пренебрегать богами, более того, особенно она искала милости Джурале. Она не хотела идти в церковь, потому что не хотела видеть Шера.
Один из слуг заглянул в дверной проем, чтобы понять, не пора ли уже убирать кости.
– Я закончила, – сказала Селендра.
Довольный слуга подскочил, радуясь объедкам. Селендра поднялась на ноги, взяла письмо Эйнар и отправилась присматривать за драгонетами.
Няня перевязывала коготь Вонтаса, а Герин помогал, развлекая Вонтаса во время процедуры. Обнюхав рану и убедившись, что запах все еще чистый, Селендра оставила их за этим занятием.
Эймер в одиночестве готовила на кухне дурно пахнущее зелье. Другие слуги все еще убирали столовую.
– Это для Вонтаса? – спросила Селендра.
– Это для того, чтобы рана не загнивала, – объяснила Эймер. Но тут она остановилась и нахмурилась. – Что случилось, Селендра?
– Ничего, – сказала Селендра, пытаясь не пролить слезы из фиалковых глаз. – Я получила письмо от Эйнар.
– Что с ней?
– Она кажется несчастной. Эйван вызвал Даверака в суд, и это ее беспокоит. Даверак обрел огонь, смотри.
Эймер не умела читать, поэтому Селендра могла спокойно показать ей рисунки из письма.
Эймер рассмеялась и оттолкнула лист.
– Прочти мне его, – сказала она.
Селендра прочитала, пропуская поддразнивания насчет Шера, которые, она знала, сестра написала любя, но которые теперь она ощущала как острое копье в своей нежной груди. Когда она закончила, Эймер потрясла головой.
– И она ни словечка не написала для меня? И на то, что в своем письме ты упомянула, что я передаю ей привет, она ответила замечанием, что «весь институт рабства – это неправильно»?
– Да, это так, – сказала Селендра. – Я думаю, что она права. Это несправедливо, но так устроен мир. В нем столько всего несправедливого. – Она вздохнула.
Эймер слегка согнула крылья в путах.
– Так какую несправедливость жизнь преподнесла тебе? – спросила она с большой долей добродушия. Она очень любила Селендру.
Селендра оглянулась, чтобы убедиться, что никто из других слуг не зашел в кухню незамеченным.
– Похоже, что числа сыграли против меня с твоим зельем, – сказала она, понижая голос.
– Ты уверена? – спросила Эймер.
Селендра жестом показала на свой безнадежно золотой бок.
– Кто это был? Он к тебе прикасался?
– Шер, – созналась она шепотом.
– Благородный Бенанди? – переспросила Эймер. – Да ты высоко целишь, моя драгонеточка!
– Все было совсем не так! – запротестовала Селендра. – Я никогда не думала о нем в этом смысле, пока он сам не сказал прямо. Я думала, что он помолвлен с Геленер Телсти.
– И его мать, я уверена, тоже так думала, – сказала Эймер и ухмыльнулась. – Ты, значит, не заранее это спланировала? Он застал тебя врасплох? Это может быть достаточной причиной, чтобы не зардеться.
– От Фрелта я такого тоже не ожидала! – сердито прошептала Селендра.
– Нет, но Фрелт навалился на тебя, и он-то этого ожидал. А Шер прислонялся к тебе?
– Нет. Он подошел очень близко, почти касаясь, но фактически не прислонился. – Глаза Селендры мечтательно завертелись, когда она вспомнила об этом.
– Он тебя вообще касался когда-нибудь?
– Он протянул коготь, но не коснулся им меня. Он был много ближе, чем драконам полагается, Эймер! Он был совсем рядом, в каком-то футе.
– В следующий раз пусть подойдет еще ближе, – посоветовала Эймер. – Это может быть зелье, а может быть, и нет. Приласкайся к нему, как ты это делаешь с сестрой, и посмотрим, не заставит ли это тебя зардеться.
– Я не думаю, что у меня будет другая возможность, – сказала Селендра. – Я велела ему уйти. И как ты только что сказала, он Благородный Лорд, а я всего лишь сестра священника. Он подумает об этом и будет рад, что я его оттолкнула.
Слезы полились как раз в этот момент.
– Ну, когда ты не плачешь, чтобы остаться золотой, ты плачешь, чтобы стать розовой, – сказала Эймер.
Селендра поперхнулась.
– Это не смешно, – сказала она, но не могла удержаться от смеха.
– Если ты ему небезразлична, он попытается снова, – сказала Эймер успокаивающе. – Дай ему возможность, будь ближе к нему. Прикоснись к нему. Ты ничего не потеряешь, даже если не окрасишься.
– Разве что мое достоинство, – сказала Селендра.
– И сколько за это нынче дают на рынке? – спросила Эймер.
– Но если я не поменяю окрас, я не смогу принести ему детей. Будет очень неправильно выходить замуж, если я не могу их иметь.
– Никто никогда не слышал о том, чтобы выйти замуж и остаться драконицей, – сказала Эймер громко, поскольку слуга, который убирал в столовой, вернулся на кухню с кучей дочиста обглоданных костей.
– Отнесите это зелье Чтен’ Вонтасу, пожалуйста, Чтен’ Селендра, оно готово. И если будете писать Чтен’ Эйнар, скажите ей, что мне интересно будет узнать больше из того, что она написала.
Селендра взяла горшок с зельем и вышла.
44. Разговор в шляпном заведении
Фелин прикидывала, пока летела домой, что следует рассказать мужу и золовке о ее разговоре с Благородной. Она хоть и защищала Селендру, насколько осмеливалась, но не понимала, как начать с ней этот разговор. Что касается Пенна, Фелин не знала, как он это воспримет. Его положение священника прихода Бенанди зависело от Благородной, оно обеспечивало ему и дом и доход. Он может рассердиться на свою сестру за причиненные неудобства, а на саму Фелин за то, что не согласилась на все, что хотела Благородна. Было бы проще не затрагивать эту тему ни с одним из них. Однако оба заметят отсутствие приглашений из Резиденции, и какие-то объяснения потребуются.
По возвращении домой она застала Селендру играющей с драгонетами. Фелин не стала ничего ей рассказывать, а Селендра тоже помалкивала.
К тому моменту, когда Пенн вышел из кабинета, вытирая чернила с когтей, у Фелин было достаточно времени, чтобы обдумать свою стратегию. Она отвела его в парлорную.
– Благородна хочет держать Шера и Селендру подальше друг от друга, – сказала она ему.
– Что такое? Почему? – Мысли Пенна все еще были заняты кознями Эйвана и чем они угрожают его занятиям.
– Кажется, она думает, что Шеру начинает нравиться Селендра, – сказала Фелин.
– Шеру? Нонсенс. Все барышни Тиамата готовы броситься к его ногам, с чего бы ему обращать внимание на такое бледное создание, как Селендра? – недобро спросил Пенн.
Фелин ожидала такой реакции, поэтому просто развела лапами.
– Кто знает, откуда в голове Благородной берутся подобные идеи? – сказала она. – Тем не менее какое-то время мы не будем посещать Резиденцию для общения. Ты, разумеется, продолжишь ходить наверх – один, чтобы делать то, что должен, – и я тоже буду. От семейных же обедов и тому подобного мы воздержимся, пока Шер не уедет.
– Если это то, чего Благородна хочет, – сказал Пенн, хмурясь. – Она что, действительно вообразила такое о Селендре?
– А что, ты считаешь, она слишком молода?
Пенн не хотел обсуждать с женой инцидент с Фрелтом, поэтому просто пробурчал что-то в ответ. После этого оба пообедали, оставаясь в том совершенном согласии, которое складывается у многих драконов в браке.