Из десятка бойцов, набившихся в штабную палатку, каждый хоть раз да работал с Хвостом. Кто-то от случая к случаю, другие числились в списках отряда на постоянной основе. На памяти Лиски, командир впервые собрал в одном месте всех. И все пришли с оружием – в углу наскоро сколоченная пирамида с дробовиками и карабинами.
Она познакомилась с Хвостом полгода назад и стала его любовницей. Связь не затянулась – партнёры расстались, проведя вместе около месяца, но за это время Хвост успел привлечь девушку к своей работе. И с тех пор регулярно поручал её сопровождать беглецов-«зеленушек», которых переправляли в Лес замкадные активисты-правозащитники.
В том числе – и волонтёры «Гринлайта». Обычно контактов с ними избегали, справедливо полагая, что где организация – там неизбежно и провокаторы, и агенты спецслужб. Но на этот раз задуманное было не по силам группе: требовался другой уровень организации, другие средства, а действовать предстояло не только в Лесу, но и за МКАД.
– Василиса!
– Здесь.
Хвост отлично знал, что Лиска терпеть не может своего полного имени, но на людях обращался к ней только так – «Василиса». Поначалу девушка злилась, потом привыкла.
– Шмотки для «зеленушек» готовы? А то придётся голыми…
– Тридцать комплектов, как условились. Безразмерные. Сандалии тоже есть, плетёные – заказали у фермеров в Боброхатках. – Сама проверила?
– Сама.
– И напоследок! – Хвост повысил голос. – Каждый из вас получит по два «слизня».
Шум в палатке сразу стих. Люди смотрели на командира с недоумением и даже страхом.
– Слизни, значит? – кто-то в задних рядах длинно выругался. – Это что же, нам за МКАД больше шагу не ступить?
«Слизни», продукция Обителей, напоминали популярные некогда игрушки «лизун» в виде комка силиконового геля. Будучи пришлёпнутыми к ране, они почти мгновенно останавливали кровь, выполняя, заодно, функции обезболивающего и антисептика. Ярко- зелёные «живые компрессы» стоили очень дорого, и имели один, зато очень серьёзный недостаток – после первого же применения у пациента с вероятностью девяносто процентов развивался Зов Леса в самой тяжёлой форме.
– Ну-ну, больше оптимизма! – отозвался Хвост. Он нацепил перевязь через плечо. В её кармашках помещались толстостенные стеклянные баночки с притёртыми крышками – «слизни» не терпели контакта с металлом.
– Надеюсь, обойдётся без раненых в наших рядах. А вот подопечным может и достаться, что при прорыве, что в Лесу, по дороге. Но «зеленушкам» путь за МКАД так и так заказан, так что применяйте «слизни» без колебаний. Главное – довести живыми. Неиспользованные сдавать мне. Кто вздумает зажать – пусть пеняет на себя, уши отрежу!
ХIII
– …Зелёный Прилив застиг старика в Гнесинке, прямо на занятиях – он вёл класс по скрипке. Студенты усадили его в машину и повезли из города. Профессор вырывался, требовал, чтобы заехали к нему домой, за «Страдивари»…
Напраники устроились на большом трухлявом бревне, за околицей. Егерь не пожелал обсуждать дела в трактире – «видал, как трактирщик перед Треном лебезил? Клык на холодец, стучит ему! Тут все стучат друидам, прихвостни чёртовы…» – и отправился на свежий воздух в поисках местечко поукромнее.
Бич сорвал с кустика ветку и стал меланхолически обдирать.
– Говоришь, он жил в районе Маяковки?
– Да, в паре кварталов от площади. Большой восьмиэтажный дом, квартира окнами на Тверскую.
– Тверская – это хорошо. Меньше, чем за сутки доберусь.
Егерь провёл в пыли несколько линий, подумал, добавил ещё одну.
– Вот, студент, гляди: отсюда до Белорусской, дальше в обход. Тверская-Ямская сплошь заросла, не пробиться. Это самый сложный участок, а дальше, за Маяковкой, начинается Ковёр. Под ним весь центр между Садовым и Москвой-рекой.
Егор сверился с блокнотом.
– Профессорский дом на углу переулка, выходящего на Тверскую. Балкон над крайним слева эркером, пятый этаж.
– Это хорошо, что дом высокий. – кивнул Бич. – А то в старой застройке Ковёр нередко покрывает дома целиком, вместе с крышей. И хрен туда пробьёшься без бензопилы. А где её взять?
– У Лёхи-Кочегара. Он хвастал, что у него на тендере старая «Дружба», дрова пилить. Переделал на биодизель – ничего, тянет.
Бич покачал головой.
– Переть на себе от Белорусской? Это тебе не «Хускварна» двенадцать кэгэ, не считая горючки, и к тому же, здоровенная и неуклюжая! Да и Лёха жук известный, нипочём такую полезную вещь не отдаст, это не револьвер!
Тут Бич был прав. Владелец паровозика не отличался щедростью, хотя и был способен порой на широкие жесты. При недавней встрече он, узнав, что напарник старого знакомца остался без оружия, презентовал тому «Таурус-Магнум» сорок четвёртого калибра. Егор и сейчас таскал его при себе – привык к надёжной, в стиле Дикого Запада, тяжести набедренной кобуры.
– Кстати, о револьверах – ты свой штуцер дома оставил?
– А чего его зря таскать? – удивился Бич. – Я ведь не охотиться собирался, думал – смотаюсь туда-сюда, и всё. А тут ты со своей скрипкой!
Отправляясь в Петровскую Обитель, он вооружился лупарой, укороченной «тулкой», принадлежавшей когда-то его отцу. Африканский, штучной работы штуцер-трёхстволка, полученный в уплату за изъятый из Третьяковки «Чёрный квадрат» Малевича, дожидался владельца в подвальном «схроне».
– Когда думаешь выйти?
Егерь носком башмака затёр нарисованное.
– Тянуть незачем, завтра с утра и двину. Надо только к местному кузнецу зайти, заказать кой-какую снарягу для Ковра. Заодно, пусть сделает новую рукоять для пальмы. Не люблю ходить по Лесу без неё. А Умара я с тобой отошлю, мне так спокойнее будет. Куда ты один, увечный-то?
Егор осторожно ощупал рёбра. После ухода Трена егерь погнал трактирщика за чистым холстом и горячей водой, и наложил на пострадавший бок пахучий травяной компресс.
– Ты-то куда теперь? – спросил Бич. – Можно договориться с челноками – переправят вас с Умаром к Шмулю, будешь там как сыр в масле. А я сгоняю Яську за Евой, она тебя мигом в порядок приведёт.
Шмуль, бывший писатель-фантаст, застрявший в городе после Зелёного Прилива, держал поблизости от Щукинской Чересполосицы заведение, именуемое в просторечии «шинок». Его клиентами были егеря и самые отчаянные барахольщики, вроде известных всему Лесу «партизан» – кроме них, мало кто рисковал соваться в этот район.
– Ева? – удивился Егор. Прежде напарник этого имени не упоминал. – Это ещё кто?
Бич переломил ветку пополам.
– Ева-то? Это, Студент, личность. Когда-то она работала у вас в МГУ – между прочим, вместе с вашим Шапиро. А потом у них что-то там не склеилось, и она подалась в Лес.
– У них? Так они…
– Было, вроде…. Дело давнее, сразу и не упомнишь. Так я о чём: у Евы раньше была довольно тяжёлая форма Эл-А, но она сумела как-то приспособиться. То ли друиды ей помогли, то ли кто ещё… Пришла, значит, в себя, оклемалась и подалась в егеря. Нас тогда ещё мало было, а баб так и вовсе ни одной – вот её и прозвали Евой. Так-то её зовут Евгения, Женя.
– Ты вот сказал – «дело давнее». А когда это было?
Егерь повертел ветку в руках, с треском переломил и отбросил.
– Да уж лет десять прошло. Кстати, они с Шапиро до сих пор общаются. Видел у него «определитель фауны Леса»? Так это она его составляла. Ева вообще тётка толковая. Егеря ей верят: тварь какая порвёт, или ещё что – сразу к Еве. Снадобьями нас снабжает для аптечек, мазями. По своим, особым рецептам.
До трактира оставалось шагов двести. Султанка, радостно тявкая, выскочила из ближайшей калитки и заскакала вокруг напарников на трёх лапах, виляя хвостом.
– Снадобья, говоришь? – Егор на ходу потрепал собаку по лохматому загривку. – Это вроде тех, которыми ты в шинке лечился? – Угу, они самые и есть. Ева в лесной фармакологии разбирается не хуже друидов. А кое в чём – так и лучше.
– Другим врачам егеря не доверяют?
Бич отозвался не сразу.
– Ну, не то чтобы… просто они многого не понимают. Чтобы лечить егеря надо самому быть егерем. Ева – она Лес исходила вдоль и поперёк, в такие места забиралась…
– Вроде Щукинской Чересполосицы?
– Туда тоже. И что находила – приспосабливала к медицинским целям. Так что для людей, для тебя, или, скажем, Шмуля, не вся её наука годится. Она для нас, егерей.
«Для нас»?
Егор от неожиданности споткнулся. Ребра отозвались резкой болью.
– Погоди… как это – «для людей не годится»? А вы, егеря кто – не люди?
– Почему не люди? – Бич пожал плечами. – Да ты шагай, Студент, чего встал-то… Люди, конечно, кто ж ещё? Аватарки, сильваны – тоже люди, что бы они себе там не воображали. Но – другие. И мы, егеря, другие. Лес нас под себя перекраивает, кого сильнее, кого слабее, но обязательно. Иной и сам не заметит изменения. А когда заметит – всё, назад пути нет, живи, как знаешь…
– Это ты о Зове Леса? Который от всяких порошочков происходит?
– Не… – помотал головой егерь. – То есть и он тоже, хотя и не у всех. Тут, Студент, другое, тут изменения коренные, глубинные. Я-то сам плохо знаю, тебе бы с Евой поговорить. Да только не станет она с тобой разговаривать, клык на холодец! Вылечить – вылечит, но откровений от неё не дождёшься. Не тот характер.
Трактир встретил их скукой, тишиной и малолюдьем. Давешний наплыв клиентов давно схлынул. Умар ещё не вернулся. Трое челноков приканчивали в углу обед, да пара местных беседовали за неизменными кружками сидра – вот и вся публика. Владелец заведения поспешивший, было, навстречу гостям, наткнулся на неприязненный взгляд Бича, выдавил что-то вроде «пойду, распоряжусь насчёт горячего…» и слинял на кухню. Давешняя девчонка приволокла, стуча деревянными башмаками, две объёмистые глиняные корчаги и водрузила перед егерем.
– То-то же… – пробурчал тот и жадно схватил ближайшую. – Ух, холоднющий!
Он хлебал долго, жадно, проливая пузырящуюся жидкость на рубаху. Егора больше не тянуло на хмельное, но он всё же, он плеснул себе янтарного, пахнущего яблоками и корицей напитка. Не сидеть же, как сыч, с пустой кружкой? Некомпанейски получится, нехорошо.