– Эй, господа хорошие!
Чекист, нацелившийся было улечься на мягкую подушку мха, поднял голову, нашаривая «Маузер». К расположившимся на привал барахольщикам рысил по тропке какой-то тип. По виду из дружбинских, мелкий, неказистый, с острыми чертами лица. Командир прищурился – где-то уже он его встречал…
– Стой, холера ясна, стреляю! Руки в гору!
Яцек (была его очередь стоять в охранении) вскинул обрез и сноровисто передёрнул затвор. Тип замер и послушно задрал руки. Вы чё, хлопцы, вы чё, не надо! Винтаря-то уберите, я ж, того, рассказать хотел… Председатель наш, у которого вы давеча были – он всё врёт, сволочь…
Точно, вспомнил Чекист, он же видел этого типа на Речвокзале тот отирался возле «партизан» после беседы с Кубиком-Рубиком. И это очень, очень подозрительно, особенно в свете полученного «особого задания»…
Яцек уловил, как напрягся командир и незаметно подмигнул Мессеру. Тот уже стоял рядом, ухмыляясь и поблёскивая фиксой.
– Шо, фраерок, на бугра своего стукануть решил? Ну, давай, стучи, а мы послушаем. И порешаем, как с тобой быть…
И потянул из сапога финку. Тип побледнел, громко испортил воздух – «партизаны» глумливо загоготали – и, не опуская рук, повалился на колени.
Мессер брезгливо ткнул его сапогом.
– Да ладно, я ж шуткую. Не обделался? Обзовись, чьих будешь?
– Здешний я… Х-хорёк. – пролепетал гость.
– Да я вижу, что не медведь. – добродушно отозвался Чекист. «Партизаны», окружившие гостя, снова заржали – любили в отряде незатейливые шутки.
– Ну, выкладывай, Хорёк, всё, как на духу. Послушаем, что у тебя имеется. А то, может, ты бесполезный совсем – тогда, извини, в расход.
Хорёк позеленел не хуже аватарки, затрясся – сомлел. Мессеру пришлось даже встряхнуть его за шкирку.
Не прошло и десяти минут, как «перебежчик» сдал дружбинского председателя со всеми потрохами. Говорил он без остановки, умоляюще прижимая руки к впалой груди, захлёбываясь и брызгая слюной.
– Ну что, бойцы? – Чекист потянулся, предвкушая весёлое дело. – Подержим председателя за вымя?
Мессер, парень азартный, готовый в любой момент, по его собственному выражению, на «любой кипиш, кроме голодовки», чуть не затанцевал на месте.
– Закон, командир, всё по понятиям! А ежели этот барыга в отказ пойдёт – я его на ленточки…
Стальная рыбка выскользнула из рукава, протанцевала между пальцами ушлого жигана, и нырнула обратно.
– Всё б тебе живорезить… – Яцек жевал травинку и смотрел в такое редкое в Лесу небо. – Чисто цыган, пся крев….
– Что?! Кто цыган? За ща цыгана ща ответишь, падла конопатая!
Смуглый, чернявый, и впрямь, неуловимо смахивавший на цыгана Мессер совсем было распустил пальцы веером, но под ленивым взглядом Обреза стушевался, угрюмо пробормотал:
– Чё сразу цыган-то…
– Хорош балаболить! – Чекист не зря был командиром «партизан». – Выступаем ночью. Суслик проведёт огородами, чтобы тихо…
– Я Х-хорёк…
– Да хоть Хомяк, млять! Хотя – нет, не хомяк. Щеками не вышел. В общем, проведёшь.
– Ненене… – Хорёк съёжился, безуспешно пытаясь отползти в кусты. – Меня председатель потом убьёт!
– Так то потом. – осклабился Мессер. – А мы сейчас. Тебя как, по кадыку, или в печень?
– Ну, ты чего, братишка, чего… – Сапёр, голубоглазый парень с наивным, почти детским лицом, подсел к Хорьку, приобнял его за плечи. – Они ж только так, пугают. Никто тебя резать не собирается, не бойся. Тебя как звать по жизни?
– И-игорь. – «перебежчик» икнул.
– Игорёша, родной, я ж вижу, ты нормальный пацан. Помоги нам, а? Делов-то на рыбью ногу – провести задворками, в дверь постучать, да голос подать – мол, свой пришёл, отворяй! Чужим он посреди ночи не откроет, так?
– Т-так… мне, значит, ещё и говорить?..
– Ага. Ну что, сделаешь? Я в тебя верю, Игорёша.
XVII
– Он же обещал выбрать время так, чтобы рядом не было бронемашин! Он обещал!
Лиска уткнулась лицом в мох и рыдала, не замечая щекочущих прикосновений к коже – у корней клёна, возле которого они остановились чтобы перевести дух, приткнулся разворошённый неизвестными вандалами муравейник.
– Ну, что уж теперь… – мужчина неловко погладил Лиску по волосам. – Война – дело такое: я в скольких операциях участвовал, а не помню ни разу, чтобы всё шло в точности по плану. Знаешь, вырвешься, а потом сам понять не можешь: «Как это, а? Ведь все должны были лечь, а мы – вот они, живём, дышим…»
Это был тот человек, который выскочил как чёртик из табакерки и спас её от верной смерти. Он – и его спутник, тщедушный с виду, а на самом деле быстрый, как кобра, белобрысый парень, вооружённый куском арматурины. Лиску чуть не стошнило, когда стальной прут, войдя в глазницу ЧОПовца, проломил затылок и высунулся наружу – весь в крови и лохмотьях мозговой ткани. Потом оба помогали загонять «зеленушек» в пролом стены, обшаривали под аккомпанемент стрельбы жилые корпуса в поисках забытых… и вместе с ней уткнулись в асфальт, прижатые очередями с появившегося невесть откуда броневика. Им ещё повезло – пулемётчик отвлёкся на разбегавшихся в луче прожектора зеленушек и косил их очередями, пока выскочивший из-за отбойника Юрген не кинулся к машине с подрывным зарядом. Каким-то чудом пулемётчик его заметил, но турель развернуть уже не успел…
Юрген всё равно погиб, его разорвало взрывом – то ли второпях напутал с установкой взрывателя, то ли сознательно пожертвовал собой. Парня с арматуриной подстрелил выскочивший из горящей машины автоматчик, а вот Лискиному спасителю повезло – у стрелка перекосило патрон и пока он, матерясь, терзал затвор, мужчина, взвалив на спину раненого спутника, побежал к деревьям вслед за девушкой и уцелевшими «зеленушками». А потом – садил из карабина убитого бойца, целя по слепящему диску прожектора- искателя подоспевшего бронетранспортёра. Трассеры мелькали между деревьями, срезали ветки, с хрустом стукались в стволы, вокруг верещали в панике зеленушки – но прожектор всё-таки погас, и сразу стало темно. Лиска, пригибаясь, бросилась в спасительную черноту. За спиной злобно грохотал КПВТ, раненый, которого волокли на спине, глухо стонал, и некому было забрать Хвоста с развороченным крупнокалиберными пулями животом. Он так и остался у кромки Леса, ползал, вопя от боли, путаясь в собственных кишках, пока обшаривавший обочину солдат не избавил его от страданий скупой, на два патрона, очередью.
– Всё, я в порядке… – Лиска вытерла заплаканные глаза рукавом и огляделась.
Поляна для привала была намечена заранее. Здесь спасённых «зеленушек» предполагалось переодеть – синтетическое барахло, выданное в спецсанатории, расползалось на глазах. Дело это оказалось нелёгким, особенно с теми, у кого Зелёная Проказа зашла достаточно далеко. Их приходилось одевать, как маленьких детей, осторожно вдевая руки в рукава и терпеливо застёгивая пуговицы.
– Ну, как обновка?
Спаситель потопал ногой, обутой в плетёную из лыка сандалию.
– Сойдёт для сельской местности. Мне бы Ботаника переодеть…
– Возьми ещё комплект, там с запасом. Как его рана?
– Хреново. – мужчина потемнел лицом. – Лёгкое навылет. Видел я такие раны, приходилось. Нужен медик, аптечка с антишоковым, иначе не донесём.
Лиска склонилась к парню. Тот хрипел, в простреленной груди булькало, но это не помешало заметить, как стремительно набухает отёком лицо, заплывают глаза, а губы, на которых вздувались кровавые пузыри, превращаются в уродливые оладьи.
– Эл-А. Ещё четверть часа, максимум – отёк гортани и всё, конец. В сочетании с такой раной ни единого шанса, даже трахеотомия не поможет.
Она повернулась к спасителю.
– Ты что, не знал, что у него тяжёлая форма?
Мужчина сплюнул и злобно выругался.
– Откуда, мать его?.. Нас сюда только два дня как… а, неважно. Что делать-то?
– Пуля точно прошла навылет? Выходное отверстие видел?
– Видел. Даже клочком тряпки заткнул. Слушай, хоть индивидуальные пакеты есть? Вы что, с голым задом на дело пошли?
Она уже не слушала.
– Если, и правда, навылет – тогда есть шанс. Посади его, я сейчас…
И одну за другой выколупнула из кармашков портупеи баночки со «слизнями».
– Я и сама не ожидала, что так подействует! Нет, что слизни залечивают раны – это нормально, для того они и предназначены. Но чтобы снять действие Эл-А!?
Виктор приподнял голову Ботаника и подсунул под затылок сложенную куртку. Отёк на лице стремительно спадал – можно сказать, от него не осталось следа, лишь лёгкие припухлости вокруг глаз напоминали о недавней смертельной угрозе.
– Теперь твоему другу путь назад заказан. – продолжала девчонка. – Слизни – они, знаешь ли, чем сильнее лечат, тем крепче привязывают. Зов Леса, слыхал?
– А как же. Депресняк, апатия?
– Это для обычных случаев, с этим ещё можно жить… какое-то время. Тут покруче будет: клык на холодец, как говорит один мой знакомый, стоит ему хоть шаг ступить за МКАД – свихнётся или сдохнет от мигрени. Так и объясни ему. Если выживет, конечно.
Виктор недоумённо покосился на собеседницу. «Клык на холодец» – это была излюбленная фразочка его старого друга. Того самого, что забрал в Лес страдающую Зелёной Проказой дочь.
«Может, она его знает? А, чем чёрт не шутит – может и её тоже? Народу в Лесу мало, вполне могли и встретиться….»
– Обязательно объясню. – он встал и отряхнул колени. – Кстати, меня Виктор зовут. Виктор… э-э-э… Палыч.
Она подняла глаза, зелёные, в лёгких золотистых искорках.
– Палыч, значит? Ничего, годится. Будешь Палычем. Слыхали, ребята?
Устроившийся рядом боец что-то согласно промычал – в зубах у него была зажата полоса ткани, другой он заматывал голову «зеленушки». Оба кармашка для баночек со слизнями на его перевязи были пусты.
– А я – Лиска… то есть, Василиса. – продолжала девчонка. – Лиска – это для краткости, ещё в школе так звали. Сам-то ты кто? На «зеленушек», вы с другом не похожи. Работали в спецсанатории? Санитарами?