Сергей попятился к эскалаторам. Существо надвигалось медленно, неотвратимо, словно древний многобашенный танк на скорчившегося в окопе новобранца. Было в нём что-то знакомое, что-то, попавшееся на глаза совсем недавно, буквально только что…
Это же медведка, сообразил ошарашенный егерь. Ну, точно: копия тех двух, сожранных Пятнами и пасюками, только увеличенная до размеров малолитражки.
Луч жужжалки упёрся в антрацитово-чёрный фасеточный глаз размером с арбуз.
Реакция последовала мгновенно – голова с громким костяным щелчком втянулась под панцирь, тварь опустила переднюю часть тела, подставляя врагу броню. Широченные, похожие на лопаты, конечности, вооружённые прямыми, длиной в руку, когтями угрожающе поднялись.
Д-ду-дут!
Лупара кашлянула дуплетом. Картечь с визгом срикошетила от хитина. Надо было бить в глаза, подумал егерь, втискивая в стволы новые патроны. Только как в них попасть, если панцирь у медведки такой толстый, что взять его может только бронебойная пуля?
Он едва успел отшатнуться – голова–клюв метнулась из укрытия, целя ему в грудь.Челюсти клацнули в нескольких сантиметрах от тела и втянулись под броню.Чудище медленно двинулось вперёд, загребая когтистыми лапами воду. Правая конечность при этом зацепила ближайшую колонну, с треском выворотив кусок облицовки.
Д-ду-дут!
Ещё дуплет – с тем же результатом. Латунные гильзы булькнули в воду.
Спина упёрлась в будку дежурного. Дальше – только пятиться, вслепую нащупывая ногами ступени, раз за разом разряжая стволы в подползающую тварь. И даже если эскалатор не зияет брешами из провалившихся ступеней, даже если путь наверх не преградят древесные корни, пробившие свод галереи – наверху тупик, сплошной непроходимый завал на месте разрушенного вестибюля.
А это – верная смерть. Медведка не остановится. Картечь её не берёт, а лишь оставляет на хитине россыпи белёсых звёздчатых отметин.
Значит, наверх нельзя. Надо отступать в тоннель, туда, где стоит поезд. Забраться на крышу вагона – и тогда есть шанс, что громоздкая тварь попросту застрянет в узком промежутке между вагонами и потолком.
Она не застряла. Чудовищные когти сминали металл, словно это были перегородки из прессованного картона. Медведка лезла вперёд, нанося пятящейся жертве удар за ударом головой-клювом, и получая в ответ снопы картечи. Обмен любезностями продолжался, пока очередной выпад медведки не угодил в приклад лупары, расколов его в щепки. Сергей перехватил рогатину (всё это время он зажимал её подмышкой) и ударил, целя под хитиновый козырёк.
Он попал. Медведка вздыбилась, выворачивая древко из рук, и с пронзительным верещанием подалась назад. Сергей на четвереньках – встать не позволял низкий потолок – кинулся в другой конец состава.
Вагон, ещё один, второй, третий… Вот и последний, а за ним – чернота тоннеля.
Это конец, понял он. Кирдык. Бабалумба до смерти. Удар рогатины не убил хитиновую погань, только разозлил – не пройдёт и пары минут, как медведка будет здесь. На платформе вода доходила до середины бёдер, а значит, здесь будет с головой. Плыть? Догонит в два счёта, и он даже не сможет напоследок швырнуть в гадину изуродованную лупару.
Егерь нашарил рукоять кукри – пропадать, так с музыкой! – и вспомнил про «шайтан-трубу».
Загнать в ствол последнюю бутыль, вставить холостой патрон было делом нескольких секунд. Сергей подпустил медведку на пять шагов, дождался, когда выдвинется из-под панциря заострённая башка – и нажал на спуск.
Порция жидкого пламени расплескалась по хитину. Тварь, оглушительно затарахтев, попятилась, и в оранжевых сполохах выгорающего биодизеля егерь разглядел в стене тоннеля затопленную почти по притолоку дверь – ход в боковой технический коридор.
«…шанс! И другого не будет…»
Он прыгнул с крыши вагона. Ушёл в воду с головой, нащупал ногами дно, сильно оттолкнулся, вынырнул, отплёвываясь – и увидел прямо перед собой медведку. Гадина шевелила наростами на кончиках щупалец-антенн, примериваясь для разящего выпада.
Из последних сил Сергей рванулся в проём, но рама «Ермака» зацепила за притолоку, не пуская дальше. Он завопил от ужаса, заколотил руками по воде. Бесполезно – рама держала крепко.
Удар, скулу ожгло болью. Хитиновое острие врезалось в стену в сантиметре от его головы, пробороздив кожу и осыпав лицо бетонной крошкой.
«…второй раз не промахнётся…»
Он ухитрился извернуться, в отчаянном усилии высвободил рюкзак – и за мгновение до удара протиснулся в спасительную темноту. Задыхаясь, проплыл по коридору, хватаясь за идущие по стенам кабели, и только метров через десять позволил себе остановиться, глотнуть воздуха из узкого, едва поместиться голове, зазора между потолком и поверхностью воды.
Позади, в тоннеле, разочарованно щёлкала клювом медведка.
XXI
– Не дрыгайся, соска! – повторил голос. – И придуркам своим скажи, чтобы стволы бросали!
Оба бойца уже стояли спина к спине – приклады у плеч, взгляды шарят по зарослям. Виктор по-кошачьи мягко откатился за корень, и заклацал затвором.
Никого. Только поскуливают в стороне от костра «зеленушки».
– Что ж вы такие упёртые… – продолжал невидимый с нотками скуки– Было же сказано – не дрыгаться! Ну, значицца, сами и виноваты…
Кусты с хрустом раздвинулись, из мрака выступила тёмная фигура. Высокая, нелепо скособоченная, широко разведённые руки с крючковатыми пальцами. Постояла, качнулась вперёд и зашагала – рвано, судорожно, ныряя всем телом, будто навстречу сильному напору ветра. Боец с перевязанной рукой опустил карабин и попятился.
В отсветах костра Лиска разглядела лицо гостя – и обмерла от ужаса. Землисто-серое с лиловыми прожилками, безвольно отвисшая нижняя челюсть, чёрный язык болтается в провале рта. И – глаза! Вернее, глазницы, из которых выпирает белёсая губчатая, похожая на раздавленный гриб, масса.
Т-дах!
Пуля ударила отвратительного гостя в грудь, но тот будто её и не заметил. Качнулся назад, выпрямился и, пока боец терзал затвор – в три шага пересёк поляну и, неестественно далеко выбросив руку, вырвал оружие у владельца. Второго бойца, так и не успевшего выстрелить, пришелец снёс взмахом другой руки – нечеловеческим, неестественным, словно палкой, прикреплённой к телу на шарнире. Сила удара была такова, что бедняга улетел через всю поляну, к завывающим от страха «зеленушкам».
Т-дах!
Т-дах!
Т-дах!
Виктор, встав на колено, торопливо опустошал магазин. При каждом попадании от пришельца летели клочья, но это, похоже, ему не вредило – монстр развернулся и пошёл на нового противника.
Т-дах!
Т-дах!
Затвор щелчком встал на задержку и Виктор, выматерившись, вскочил на ноги. Карабин он перехватил за ствол, как дубину.
– Ну, иди сюда, зомби хренов…
Из темноты метнулось вытянутое в прыжке тело – и сбило мужчину с ног. Он извернулся, пытаясь уйти в сторону перекатом, но другая тень, движущаяся вполне по-человечески, подскочила к нему и взмахнула прикладом. Тупой удар, и Виктор растянулся на земле.
Большая собака – это она прыгнула из кустов – обнюхала лежащего и подняла башку, корноухую, в болезненных проплешинах и торчащих клоках шерсти. Глаза у неё были как у той, первой твари – вытекающие из орбит сгустки губчатой субстанции.
Кошмарное существо беззвучно ощерило клыки. В лицо Лиске ударила густая волна трупного смрада.
Это было уже слишком. Ноги подкосились, и девушка мешком осела на траву.
Она пришла в себя от холодной струйки, льющейся на лицо, на шею, за воротник. Разлепила глаза – над ней стоял незнакомый мужик и поливал её водой из круглой, обтянутой кожей, фляги.
Девушка осторожно приподняла голову. Сколько времени она провалялась без чувств? Не слишком долго – вокруг только-только начал растекаться серенький рассвет.
– Что, соска, понравились тебе грибные?
Обнаружив, что пленница пришла в себя, владелец фляги довольно осклабился. Теперь Лиска могла его рассмотреть. Средних лет, в густой, до глаз, бороде. Брезентовая куртка, двустволка на плече – типичный для Леса облик фермера.
– Только зря ты размечталась – продолжал, скабрёзно ухмыляясь, фермер. – У их, грибных, енто самое дело не работает, сгнило. А у меня – очень даже работает. Хошь убедиться?
И тут же изобразил жестом как у него работает «енто самое».
«..Грибные? Это он о ком?…»
– Эй, колхозник! Тронешь её – найду и порву!
Виктор сидел возле едва тлеющего костра со стянутыми за спиной руками. Голова его была залита кровью. Струйки, кое-где уже подсыхающие, сбегали на лоб и щеки, заливали правый глаз.
Чуть дальше лежали валялись вниз два уцелевших бойца, тоже замотанные верёвками. Один из них извивался, пытаясь высвободить руки.
Колхозник подошёл к нему, пнул и повернулся к Виктору.
– Это кто ж у нас тут блеет? – осведомился он – Ты, болезный, скоро сам станешь грибным – а туда же, угрожаешь…
И ткнул большим пальцем за спину. Лиска обернулась – и заледенела от страха и отвращения.
Посреди поляны нелепой покосившейся статуей торчал давешний зомби. Она снова увидела то, что, складками выпирало из его глазниц – и едва сдержала рвотный позыв.
«Ну, уж нет! Больше эти сволочи моей слабости не увидят!»
– Я тебя в любом виде порву. – пообещал Виктор. – Хоть в грибном, хоть в ягодном. Сдохну, а порву!
– Сдохнешь-сдохнешь, уж будь уверен! – с готовностью посулил владелец фляги. – Но, сперва к делу тебя пристроят, как и остальных. Так что, ты давай, говори, потешься напоследок! Грибные – они у нас молчаливые, что люди, что собаки. Ни лаять, ни говорить не умеют!
– Зато ты, Семён Васильич, гляжу, шибко разговорчивый. К Хозяину в подвал захотел?
Говорил крепкий парень, одетый в кожаную, прошнурованную на груди и боках безрукавку. Бритая налысо голова носила, как заметила Лиска, следы грубо сведённых татуировок. На руки же парень времени тратить не стал – от кончиков пальцев до плеч они были покрыты переплетающимися символами самого брутального вида.