Лесу известно. Случись что, чем прикажешь отбиваться – ножом и такой-то матерью? Разодрал куртку на полосы, замотал ноги, выломал дубину покрепче – и поковылял.
– Ноги-то сильно покалечил? – посочувствовал Егор. – Вон как хромаешь…
– А, ерунда, к утру заживёт. – отмахнулся Бич. – Видел бы ты меня, когда я на Белорусский заявился! Путейцы меня приняли, тряпки кровавые с ног срезали, промыли. Ну, я мазь из аптечки достал, обработал. Полегчало, ёпть…
– Это та мазь, что Ева готовит?
– Угу. Смазал, значит, ступни – не такие уж глубокие раны оказались, так, ссадины, – замотал чистой холстиной… Путейцы мне исапоги выдали, только вот ноги в них не влезли, и тогда – вот!
Он вытянул ноги в огромных войлочных ботах на резиновой подошве.
– С тех пор в них и рассекаю. Ну, довезли до Лужников…
– Что, прямо в этих говнодавах до ГЗ и топал? – ухмыльнулся Егор.
– Что бы ты понимал! Это же «прощай молодость», писк советской обувной моды столетней давности. А что, удобно и не жмёт! А до ГЗ я наскоряк дошёл через Метромост.
– Да ладно? – удивился Егор. – Как же ты туда…
– Нам, казакам, нипочём, что бутылка с сургучом! – непонятно выразился Бич. – Вот так. Дорожное полотно, которое поверху идёт, разрушено – со стороны Лужников здоровенные тополя вылезли, всё в хлам разворотили – так я пошёл прямо ко входу на станцию. Явился весь такой модный, в ботах, и говорю: «пропускайте мол, я и плату приготовил: один жёлудь, как положено».
– И что, пропустили?
– А куда бы они делись? Смотрели, ясное дело, волками, но, чтобы нарываться на конфликт после решения Обители? Нет, брат, шалишь, не настолько они оборзели! Пропустили, как миленькие.
– А мне ты велел золотолесцев избегать. – недовольно заметил Егор. – В обход заставил тащиться, аж по Мичуринскому. А сам…
– Ну дык, Студент, тут дело такое… – Бич помедлил. – Сам посуди, кто ты, а кто я? Нет, ты парень хороший, надёжный, лучше напарника не сыскать. Но только для Золотых Лесов ты даже не ноль без палочки, а ноль голимый. Со мной они шутки шутить не рискнули бы, знают, что вижу их насквозь. А тебе запросто могли организовать какую-нибудь подставу, они на это мастера, сам, небось, убедился. Доказывай потом, что ты не шипомордник…
Егор пожал плечами, отвернулся и с независимым видом уставился в стену.
– Ты чё, Студент, обиделся? – расстроился егерь. – Не стоит оно того, забей. Успеешь ещё и авторитетом обзавестись и врагов нажить. Кстати…. – он хитро сощурился, – я там, на Метромосту, твою бывшую встретил.
Егор разом забыл о задевшей его фразе.
– Лину, что ли? И как она?..
– Да, вроде, жива-здорова. Драила шваброй перрон. Сама – в мокрой маечке в облипку, лифчика, как водится у золотолесских баб, нет, штанишки закатаны выше колен – пэрсик! На меня глянула глазищами своими, чуть насквозь не прожгла!
Егор задумался.
– Перрон, значит, драила? Это что же её, в наказание?…
– Да, какое там… – Бич махнул рукой. – За то, как она набарагозила, ей кое-что посерьёзнее полагается. А это – считай, вынесли общественное порицание. Ну и швабра – чтобы подумала на досуге, как правильно жить. А вообще, такими кадрами не разбрасываются. Глядишь, ещё и в ГЗ вернётся, в библиотеку. Или, где она там трудилась?
Егор сдержал усмешку: егерь откровенно его подначивал. Знал, прохвост, что Татьяна, нынешняя его подруга, ради которой он и подбил напарника на рискованную вылазку, заведует библиотекой а Лина когда-то была её подчиненной. Она же их и познакомила, если, можно, конечно, назвать знакомством две-три ехидные фразы, отпущенные по адресу невзрачной внешности начальницы.
– А скрипку-то как ухитрился сберечь? – спросил он, чтобы сменить тему.
– Сам удивляюсь. – пожал плечами егерь. – Я ведь, когда наверх выбрался, хотел глянуть что с ней. Так не поверишь, побоялся! Думал, там одни щепки. И только когда ехали на дрезине, собрался с духом. Достал, размотал – целёхонька! «Ермак» весь изодран, на мне живого места нет, ружьишко – в хлам. А скрипке хоть бы хны, только футляр мальца поцарапан. Ничто её не берёт, ни купание, ни тряска, ни медведка эта грёбаная. Вот что значит, работа мастера!
Егор осторожно притронулся к футляру. Насчёт царапин напарник, пожалуй, преувеличил. Кожа кое-где протёрта чуть ли не насквозь, лак на дереве облупился – но это всё не последствия недавних приключений, а следы трёх с лишним веков, миновавших с того дня, когда великий кремонец положил в него только что законченный, ещё пахнущий лаком инструмент.
– Ладно, пошли, обрадуем твою библиотекаршу. – Бич поднялся, слегка охнув – ссадины на ногах давали о себе знать. – Только гляди, Студент, как бы она на радостях со скрипачом не сбежала! Останешься на бобах – придётся возвращаться к шмаре этой золотолесской: «прими, мол, назад, любимая, осознал, исправлюсь…»
– Не сбежит! – Егор широко улыбнулся. – Как ты говоришь: клык на холодец!
– Видал, как библиотекарша раздухарилась? – Бич довольно ухмылялся. – Вот что значит – волшебная сила искусства! С места вскочила, визжала, хлопала – «браво, бис, бис!» Потом глазки этому скрипачу строила, а тот ей насчёт поужинать при свечах намекал, видать – на предмет приобщения к прекрасному. А я гляжу: Студент напрягся, на музыканта косится, недобро так, зубом цыкает. Ну, всё, думаю, кирдык, зарежет!
Скрипку вручили законному владельцу перед самым концертом. А когда опустился занавес и публика устала, наконец, аплодировать, Татьяна затащила Егора с Бичом и увязавшегося за ними завлаба Шапиро за кулисы.
– Среди университетских девиц повальное безумие. – согласился Яков Израилевич. – Любая готова по первому зову скрипача выскочить из трусиков. Ну, ещё бы – смазливый, мировая знаменитость, и, как говорят, без постоянной подруги. А как играет – сказка!
– …ага, Венского Леса. – подхватил егерь. – Вот уж не думал, что ты, Яша, такой ценитель классической музыки!
– Станешь тут ценителем… – отмахнулся завлаб. – Мы в ГЗ живём, в общем, скучно – кроме книг да шахмат, развлечений, почитай, нет. Наружу, дальше смотровой площадки, мало кто рискует выбраться – Эл-А, будь она неладна… Остаётся кино на старых плёнках и танцульки под радиолу, да ещё студенты изредка устраивают концерты самодеятельности. Естественно, такое событие ставит всех на уши!
Навстречу по коридору пронеслась стайка студенток. Лица у девиц разрумянились, шальные глаза брызгали искорками веселья и вожделения. Егерь крякнул – за любой из нарядов без разговоров выставили бы из всякого приличного концертного зала. Заведующий лабораторией экспериментальной ксеномитологии проводил девиц задумчивым взглядом.
– Куда он делся, кстати?
– Егор-то? – Бич с трудом оторвал взгляд от увлекательного зрелища длинных, дивных очертаний, ножек в чулках-сеточках (паучий шёлк, сумасшедший спрос в мировых столицах моды!) Повёл свою библиотекаршу в общагу. Надо думать – получать заслуженную награду.
– Жалеешь, что рисковал ты, а награда достанется другому?
– Не, она не в моём вкусе. И потом – я же альтруист, это всем известно.
– А если серьёзно?
– А если серьёзно – когда я в прошлый раз переправлял из Леса произведение, с позволения сказать, искусства – да ты о нём слышал, «Чёрный квадрат» Малевича – у меня душа радовалась. Этой супрематической мерзости не место рядом с нормальными людьми, а уж тем более, в Лесу, где и без него всякого хватает. Чернолес, истуканы эти жуткие на Болотной, Мёртвые Плеши, да мало ли? Скрипка же – дело совсем другое…
Они остановились в длинном, отделанном светлым мрамором, холле. Лифты действовали круглосуточно, правда – не поднимались выше двадцать второго этажа.
– Так вот, о скрипке… Послушал я, и понял – ну не хочу, чтобы её увозили, клык на холодец, не хочу! В Замкадье живую музыку ценить давным-давно разучились, Пусть бы лучше здесь играла, здесь – нужнее. Вон, пассия Студента тоже скрипачка…
– Ну, ты, сравнил! – хмыкнул завлаб. – Татьяна, конечно, девочка умненькая, консерваторию закончила – но чтобы раскрыть Страдивари нужен са-авсем другой уровень. В её руках это будет рядовая поделка, тогда как тот парень…
– Ну, раз так, то и говорить не о чем. – легко согласился егерь. – Давай, жми кнопку, поехали.
– Кстати, ты медведку в свой «Определитель» внесёшь?
– Ту, что на тебя в метро напала? – осведомился Шапиро, отпирая дверь лаборатории. На двенадцатом этаже, где располагалась кафедра ксеноботаники, было темно и пусто – сотрудники в полном составе убыли на концерт заезжей знаменитости.
– Её самую. Мне же, как первооткрывателю, полагается название придумать, верно? Я предлагаю: «сумун».
– А на кой его придумывать? – пожал плечами завлаб. Медведка – она и есть медведка, только здоровенная. Вульгарный «крикет гигантус».
– Кто-кто?
– Гигантский сверчок, говорю. «Крикет гигантус» на латыни. Медведка – она ведь сверчок, только подземный. С точки зрения биологии ничего нового. А ты – «сумун»! Слово-то какое выискал…
– Сверчок? Не лейте мне в уши, как говорит Шмуль. Где ты видел у сверчка такую харю? Точно говорю, вылитый сумун!
– Ай, брось… – Шапиро отпер сейф, извлёк оттуда большую пыльную бутылку. Порылся в ящиках стола и присоединил к бутылке лимон, пару лабораторных мензурок и свёрток в промасленной бумаге, от которого одуряющее пахло копчёной гусятиной. – Харя тебе со страху померещилась. К тому же, что ты там мог разобрать с фонариком-динамкой?
– Угомоните своих талантов, Яша! Вот прижмёт к стенке такой «крикет» – всех подробностей разглядите, хоть с фонариком, хоть с голой задницей! А «сумун», это, к вашему сведению, огромный жук из старой фантастической книжки. Правда, он там, кажется, в море жил – зато хищный, как та тварюга[8].
– Н-да? – с сомнением покачал головой Яков Израилевич, полагавший себя большим знатоком фантастики. – Что-то я такой книжки не припомню…