– Ты же уверял, что Чёрные Выбросы случаются только в Марьиной Роще. Ошибочка, выходит?
Вместо ответа Бич сорвал с куста акации тонкую веточку и принялся ковыряться в зубах. Егор терпеливо ждал. За эти полчаса он довёл напарника до истерики расспросами о предстоящей казни.
– Я, Студент, говорил, что только в Марьиной Роще попадаются участки Мёртвого Леса, а это, как говорят в Одессе, две большие разницы.
– Так они и возникают после Чёрного Выброса!
– А Волга впадает в Каспийское море. – Бич сломал щепку, потрогал зубы языком, сплюнул. – Сколько можно объяснять: в Марьиной Роще идёт естественный процесс. Лес таким образом избавляется от излишков негативной энергии. Кто-то называет это явление Прорывом, кто-то – Чёрным Выбросом. Находятся психи, которые ищут места, где Выброс должен случиться, и сами, добровольно, туда лезут. Таких называют мертвопоклонниками.
– А это, значит, неестественный?
– А это – по приговору. В чём в чём, а в излишнем гуманизме хозяева Петровской обители до сих пор замечены не были. Чёрный Выброс, который они вызовут – особый, гораздо сильнее естественных. Так что не сомневайся, оба огребут по полной.
Поляну окружала цепочка больших, спрятанных в траве чаш. Егор украдкой рассмотрел одну – и с удивлением обнаружил, что чаша не вырезана из дерева и не вылеплена из глины. Это был гриб с сильно загнутыми вверх краями шляпки – необычайно прочной, покрытой толстой, лаково блестящей кожицей. На его глазах друид наполнил чашу из меха прозрачной голубоватой жидкостью, поднёс посох – и чаша вспыхнула призрачно-зелёным огнём.
Исполнение приговора назначили на два часа пополуночи. «Ди пхи юй чхоу, Час Быка – сказал, узнав об этом, Бич – китайцы считают, что Земля была рождена как раз в это время.»[11] Егор вопросительно посмотрел на напарника, но комментариев не последовало. Вместе с прочими зрителями (караван «ссыльных» успел покинуть Грачёвский парк) они устроились подальше от круга пылающих чаш – и приготовились ждать.
Ожидание не затянулось. Прозвучали два гулких медных удара, и на поляну вывели Блуднояра и Хорька. Они шагали, словно сломанные куклы – механически, переставляя ноги, словно их дёргали за нитки. Руки безвольно свешивались вдоль тел. Мертвенно бледная, безжизненная кожа, вместо зрачков – слепые белки на восковых масках лиц.
– Они вообще живы? – прошептал Егор..
– Живы. Пока. Замолчи свой рот, Студент, имей терпение…
Идущие следом трое друидов нацелили свои посохи в спины приговоренным. Егор понял, что они и есть кукловоды – те, кто дёргает за невидимые нити, привязанные к ногам живых марионеток.
Друиды остановились, не дойдя трёх шагов до чаш. Обречённые продолжили своё жуткое движение – и шагали, пока не замерли в центре круга. Новые удары, густые, медные; друиды разом вскидывают посохи и начинают выкрикивать слова – гортанные, звенящие в такт гонгу: «Фурмид!.. Фохлак!.. Досса!.. Кли!.. Оллам!..»
– Ритуал наложения проклятия из кельтских легенд. – дыхание Бича щекотало ему ухо. – Имена спутников древнего поэта-колдуна, бросившего вызов какому-то там злодею. Каждый произносит своё проклятие: Фохлак – на одежду врага, Досса – на оружие; Кли – на семью, Оллам – на него самого.
Егор с удивлением покосился на напарника – чего-чего, а лекции в такой момент он никак не ожидал.
– Ты-то откуда знаешь?
– Из книжек. – злобно прошипел егерь. – Знаешь, такие, на бумаге, с буковками. Ни разу не пробовал читать?
Но Егор его уже не слышал. Слова падали ему в мозг тягучими каплями раскалённой смолы. И с каждой каплей гонг в вышине гремел всё яростнее.
«..вот, сейчас…»
Звуки разом исчезли и на поляне вырос столб чёрного света. Именно чёрного – не фиолетового, не багрового или тёмно синего. И это была не тьма, не отсутствие света, как такового: наоборот, столб освещал всё вокруг, ясно, отчётливо, как в пасмурный день. Огоньки чаш-грибов по прежнему светились по его контуру острыми синими язычками. Трава, деревья, одежда людей – всё сохраняло естественные цвета. Это было невозможно, противоестественно, это шло вразрез со всем законами оптики, физики, любой существующей науки или здравого смысла – но это было.
И вдруг всё стало прежним. Ночное небо в точках звёзд, синие огоньки, отблески на лицах, листве, оружейной стали. И угольно чёрный провал посреди поляны, на фоне которого резко выделялись два неподвижных силуэта.
– Уходите! – Трен вздел посох над головой. – Бегите за мной, человеки, не дайте ему коснуться себя!»
Егор, оцепенев от страха, понял, что границы чёрного круга неспешно ползут сразу во все стороны – неравномерно, выбрасывая, словно громадная угольная амёба, щупальца-ложноножки. Он подхватил с земли рюкзак и кинулся вслед за ярким огоньком на кончике посоха Трена. Замелькали в руках людей факелы, зажужжал фонарик-динамка егеря, а он бежал, спотыкаясь, пока не упёрся в заросшую проволочным вьюном чугунную, на кирпичных столбах, ограду церкви.
Бич остановился. Грудь его ходила ходуном.
– Далеко эта дрянь расползётся?
Друид шагнул вперёд, люди за его спиной жались к ограде Егор краем глаза увидел Мехвода и Чекиста, на руках у которых висел совершенно обессиленный Виктор. Трен концом посоха провёл черту по земле. Егор на полном серьёзе ожидал, что она вспыхнет призрачным светом, порастёт колючим кустарником или ощетинится металлическими жалами. Черта и черта, не очень-то и заметная в пыли.
– Мертвый Лес простоит месяц-полтора…
Нна этот раз друид не вещал, не пророчествовал, не заклинал, а говорил нормальным, мягким, вполне человеческим голосом.
– Потом растения, кусты, трава – всё рассыплется, и это место превратится в Чёрную плешь, а месяца через три-четыре – зарастёт. Так будут стёрты следы Зла, которое тут поселилось. А пока – не приближайтесь к нему, если не хотите лишиться того, что делает вас человеками!
– А те двое – уже лишились?
Егерь, не снимая рюкзака, согнулся, уперев руки в колени – восстанавливал дыхание после заполошного бега.
– Вы их с собой заберёте, как Порченого?
На этот раз в голосе Трена звучала горечь.
– Чёрный Выброс выдул из них субстанцию, которую вы, человеки, называете душой. Над тем, что заняло её место, не властны ни мы, ни, тем более, они сами.
– И кто ж тогда властен?
Егор поморщился. Он уже знал ответ.
XXXIV
– Слушай, я чисто не врубился: зачем их отпустили? недоумевал Мехвод. – Лес над ними властен, то-сё… Да они хуже бандеровцев и такие же твари: один маньяк и живорез, другой стукач, иуда! Их бы обоих к стенке и – «взвод, пли!»
– Лучше повесить. – выдал мысль Чекист. – После войны таких вешали.
– Верно! – поддержал начальство Мессер. – западло патроны на них, петушар, переводить! В параше утопить, и все дела…
Ева усмехнулась.
– Есть вещи похуже смерти, уж поверьте. Друид ведь не шутил, когда говорил, что из них душу выдуло.
– И что, друиды их так взяли и отпустили, бездушных? А ежели пристукнут кого?
– Честно говоря, я только байки на этот счёт и слышала. Подозреваю, отпустили их нарочно, чтобы все видели, каково это – наказание Обители. Но точно, повторюсь, я не в курсе.
– Ну-у-у, раз уж вы не знаете… – разочарованно протянул Мехвод.
С некоторых пор авторитет Евы – "товарища военврача", как называл её Чекист – взлетел в отряде на недосягаемую высоту.
– Уж не знаю, что там у них с душами… – Командир "партизан" встал с рюкзаков, потянулся. После бессонной, полной ужасов и беготни ночи, они завалились спать прямо возле церковной ограды. – …не знаю, что с их душами, а только с деревьями этот Чёрный Выброс обошёлся круто. Гляньте, какая фигня!
– …не знаю, что с их душами, а только с деревьями этот Чёрный Выброс обошёлся круто. Гляньте, какая фигня!
Граница Мёртвого Леса (так Трен, а вслед за ним и опытные в таких делах егеря назвали почерневший кусок парка) пролегала в паре десятков шагов от бивака. Она надвое рассекала густой малинник, и удивительно было видеть с одной стороны границы нетронутые, буйно-зелёные кусты, в наливающихся красным завязях, а с другой – непроницаемую черноту, ветви и листья, будто выточенные из кусков антрацита.
– Только не вздумай прикасаться. – посоветовал Егор. Он не стал вставать с расстеленного пробкового коврика и блаженствовал, закинув руки за голову.
– Тронешь – куст рассыплется, будешь ты с ног до головы в этой пыли.
– Она чё, в натуре, ядовитая? – опасливо осведомился Мессер. На всякий случай, он держался от чёрной черты подальше.
Егор пожал плечами.
– Вроде, и нет. Но, если руку в неё сунуть – почувствуешь, как кожа холодеет. Жизнь из тела вытягивает, понял?
– Так, может, и не совать? Ну его к херам, а?
– Во-во, правильное решение. Не пей водицы Иванушка, козлёночком станешь!
– Чё, мля? Ты кого козлом назвал?.. Да я…
– Я не в том смысле. Трогать, говорю, не надо, чего не велено – и будет тебе счастье.
– Хорош понторезить, Мессер. – пробурчал едва продравший глаза Яцек. – Поспать не дают, пся крев… Хотел же оставить тебя в том клятом подвале! Был бы сейчас как те два урода – тихий и почерневший. И спать не мешал бы…
Мессер моментально усох. Он один не присутствовал при показательной расправе, поскольку был очень занят – с упоением шарил по подземельям грачёвской усадьбы. Как Яцеку удалось выдернуть его оттуда в самый последний момент, так и осталось тайной.
На этом беседа увяла. Утреннее солнышко жарило всё сильнее. Из-за толстенного бревна доносился могучий сдвоенный храп – Бич и дядя Вова добирали часы сна после суматошной ночи.
– А Кочегар где? – спросил после долгой паузы Чекист.
– Они с парнями огнемёт к железке потащили. Сказал – будет ждать нас там к полудню вместе с «зеленушками».
– Они в пустой хате четвертную бутыль самогонки надыбали. прогудел Мехвод. – Вроде, рябиновой. Звали попробовать.