– С чего вы взяли, что я…
– Не врать, мамкина норка! – взревел Бич. – Я заметил, как ты расспрашивал и Лиску, и Чекиста и других. К Студенту, вон, подкатывал…
– Было. – кивнул Егор. – Интересовался, как бы, между прочим, что нам известно о работах Порченого.
– Вот видишь! Ты и к Трену с вопросами сунулся, дурачок… Думал, мы тут лохи педальные, ничего не заметим?
Мир вокруг Егора вдруг встал на дыбы, опрокинулся, и он гулко ударился о настил – физиономией вниз, в грязные, истоптанные доски. Твёрдое колено вдавилось между лопаток, в затылок упёрся стальной, леденящий кожу кружок.
«… «Таурус». Вот болван, положил кобуру на рюкзак и даже не разрядил…»
– Если кто дёрнется – вышибу мозги. – холодно предупредил Ботаник. – Мне терять нечего.
– Зато нам есть чего. – голос егеря звучал сухо. – Пойми, парень, я против тебя ничего не имею. В конце концов, мы с вашим РИИЛом не воюем. Просто сведения эти … короче, никому тут не надо, чтобы твоё начальство заполучило «грибных зомби» и творило с их помощью в Лесу чёрт знает что. И уж тем более, мы не хотим подставлять Яшу Шапиро, который первым это осознал – и спутал вам расклады. Если бы не паскудник Вислогуз…
– Эй, мужики, вы чё там затеяли? – раздалось из рубки. Колено ещё жёстче впечатало Егора в настил. Грохнул выстрел, со звоном посыпались стёкла. Металлический кружок у затылка возник снова – только теперь тёплый, пахнущий сгоревшим порохом.
– В следующий раз буду бить на поражение. – холодно сообщил Ботаник. – Ну что, будем договариваться? Предлагаю: вы отдаёте рюкзаки, оружие, и высаживаете меня. Вздумаете преследовать – пожалеете.
– Может, и пожалеем. Только у меня другое предложение.
– Слушаю.
– Ты медленно – медленно, понял? – кладёшь ствол и садишься, где сидел. И начинаем разговор заново, но уже без ужимок и прыжков.
Егерь говорил медленно, размеренно, избегая излюбленного «одесского» жаргона.
– И вы всерьёз думаете…
– Думаю. И тебе советую подумать. Даже если ты всех тут положишь, далеко всё одно, не уйдёшь. Это Лес, парень, и ты в нём – чужак, новичок, младенец. А хоть бы и ушёл – поверь моему большому и невкусному жизненному опыту, в покое тебя не оставят. Ты ведь сам сказал, что наружу путь закрыт, верно? Значит, придётся остаться здесь. Видел, что друиды с людьми вытворяют? Так это ещё цветочки.
Жёсткий кружок у затылка дрогнул.
– И… что же мне делать?
Егерь всплеснул руками и шумно выдохнул.
– Наконец-то правильный вопрос! Кстати, я дико извиняюсь: как вас зовут на самом деле?
– Владимир… Володя.
– Послушайте совета, Вовочка: заканчивайте этот гармидер и ловите ушами моих слов, как говаривал старина Шмуль…
Егор перегнулся через ограждение. Внизу, в густом пологе вьющейся растительности, проглядывали кое-где обломки асфальта. Дрезинам здесь приходилось плестись по-черепашьи, и пассажиры, вооружившись длинными шестами, раздвигали фестоны проволочного вьюна и плюща, свисавшего с верхних ярусов эстакады. Раз в три-четыре дня путейцы гоняли по этому участку особую дрезину-очиститель, оснащённую приспособлениями на манер косилок, но неугомонная ползучая флора в считанные часы отвоёвывала оставленные позиции. Участок МЦК возле Москва-Сити являл собой один из уровней сложной, многоярусной транспортной развязки. И всё это инженерное великолепие, некогда восхищавшее гостей мегаполиса, было затянуто многими слоями зелени, и издали походило на огромную зелёную подушку, из которой торчали к небу башни-небоскрёбы, обвитые титаническими удавами древолиан. Многие башни неплохо сохранились – к примеру, Меркурий-Тауэр до сих пор радовала глаз медными сиянием уступчатых фасадов.
– У белок есть легенда: где-то там… – егерь ткнул пальцем в башню Федерации, – обитает целая община. Люди застряли на верхних этажах после Зелёного Прилива, и не смогли спуститься. Так с тех пор и живут – в башне.
– И что, до сих пор не проверили? – удивился Егор. – Уж кому- кому, а белкам это раз плюнуть!
Бич пожал плечами.
– Не так всё просто. На средних этажах полно всякой нечисти, типа гнездовий пауков-птицеедов – будто бы отсюда они и расползаются по всему Лесу. Так что овчинка не стоит выделки.
– Неужто даже Яська не соблазнилась? – недоверчиво сощурился Егор. Неугомонный нрав «личной» почтовой белки напарника был хорошо известен. – Чтобы она – да обошла такую вкусную загадку?..
– Вроде, пробовала разок.
– Ну и что?
– Молчит, как рыба об лёд. Я уж и так, и эдак – порожняк.
Егор кивнул. Если Яскино любопытство чему и уступало – то это её упрямству. Переубедить белку удавалось немногим.
Стемнело, сразу, вдруг – дрезина нырнула в узкий зелёный тоннель, возникший на месте платформы «Деловой центр». Пассажирам пришлось срочно ретироваться под защиту будки – плети лиан и низко нависающие ветки с силой хлестали по дрезине со всех сторон. Машинист затравленно озирался – местные обитатели, отличающиеся дурным нравом, ядовитыми жвалами и изрядными размерами, частенько брали на абордаж протискивающийся сквозь зелёную клоаку транспорт, силясь добраться до вкусной человечины. На глазах Егора здоровенная, размером с волкодава, суставчатая тварь свалилась на платформу откуда-то сверху – и от дуплета из егерьского «хаудаха» брызнула во все стороны неаппетитными ошмётками.
Стало светлее – дрезина миновала узость и катила по мосту через реку. «Отбой боевой тревоги!» – зычно гаркнул машинист и прибавил скорость. – Вы, двое, марш наружу – скиньте с платформы эту пакость…»
Он никак не мог простить пассажирам стрельбу, устроенную Ботаником, когда пуля из «Тауруса» вдребезги разбила ветровое стекло и едва не задела путейцу голову. Конфликт пришлось гасить с помощью изрядной жмени желудей, которую Бич без счёта ссыпал в заскорузлую, глубокую, как экскаваторный ковш, ладонь «потерпевшего».
– Не ожидал, что ты его так быстро уговоришь…
Егор, опершись на поручни, любовался уплывающими назад башни Москвы-Сити.
– А что ему оставалось? Наш Вова не дурак: прикинул, просчитал расклады и понял, что других вариантов нет. Даже если бы он нас завалил – всё одно, жить ему не дадут. Не егеря, так путейцы достанут, или зверьё сожрёт по дороге. А тут – какой- никакой, а шанс.
Предложение, сделанное «засланному казачку» оказалось, мягко говоря, неожиданным. «В Лесу тебе оставаться нельзя. – убеждал его Бич. – Даже если мы тебя спрячем – а тебе оно надо, жить под замком? – нет никакой гарантии, что до тебя рано или поздно не доберутся. И тогда ты, друг ситный, выложишь всё, что знаешь. А вот уйти вместе со ссыльными грачёвцами в Шукинскую Чересполосицу – это выход. Парень ты подготовленный, офицер, захочешь – в два счёта поставишь их всех по стойке «смирно». Если, конечно, не нарвёшься по-глупому. Держи ушки на макушке, и будешь даже там в полном шоколаде. Глядишь, ещё и спасибо скажешь: как-никак, целый новый мир, неизвестный, неразведанный, человеческая нога не ступала! А жить там можно, не сомневайся. Друиды, конечно, те ещё уроды, но в подставах не замечены. Если говорят «пригодно для людей» – значит, так оно и есть, клык на холодец!»
К удивлению Егора, Ботаник довольно быстро согласился – правда, потребовал, чтобы его снабдили хоть каким снаряжением и оружием.
После такого грех было жадничать. Егор отдал «засланцу» рюкзак со всем содержимым, забрав только пачку патронов к «Таурусу». Егерь добавил к «приданому» немало полезного, включая запасной комплект одежды, большой складной нож, моток тонкого стального тросика с кошкой-тройчаткой, и чуть ли не половину своей аптечки. «Остальное не пригодится. – буркнул он, рассовывая по карманам цветные пузырьки и коробочки с мазями. – Это наше, егерьское, другим без надобности…»
Забрал он и любимую фляжечку из британского пьютера – «коньяка там почти нет, да и вообще, жирно будет…»
– Что-то ты расщедрился… – Егор наблюдал, как Ботаник ловко спускается по насыпи. Тяжёлый рюкзак висел у него на плече. – Вон, даже карабин не пожалел…
– Было бы чего жалеть! – беспечно отмахнулся Бич. – В Лесу этих мосинок хоть ж. й жуй. А ему пригодится.
– Ненадолго. Патроны пожжёт – что дальше?
– Придумает, что. Парень моторный, куда хошь без мыла пролезет.
– Вот я и вижу, пролез…
Карабин и нож они отдали Нгуену. Егерь-вьетнамец встретил дрезину в Покровском-Стрешневе и принял ссыльного с рук на руки. «Пока поживёт у меня в хибаре, дождётся когда те, из Грачёвки прибудут. – сказал он. – Оружие и вещи возле Разрыва верну, когда уходить будут. А сейчас незачем.»
При этих словах Ботаник скептически хмыкнул. «Решил, что жизнь таки удалась, и собрался в бега? – немедленно отреагировал Бич. – Вот тебе совет, паря: засунь эту идею глубоко в дупу и никогда не доставай, как бы она там не зудела. Это ведь только мы со Студентом такие мирные, можно сказать, гуманные. А Нгуен шутки шутить не станет – он их отшутил в Токийском Болоте, когда резался с бандитами-мяо. Или ещё раньше, дома, во Вьетнаме, где головорезы из «Змеи»[13] назначили цену за его голову. Так что, если хочешь подольше пожить молодым и красивым – сиди, как мышь под веником, и веди себя, как он скажет.
Нгуен сделал вид, что ничего не слышал – маленький, щуплый, в неизменной соломенной конической шляпе и с карабином «Тигр» на плече. «Засланец» же, выслушав предупреждение Бича, задумался. На вьетнамца-провожатого он косился с опасливым уважением.
Проводы заняли не более четверти часа, и дрезина покатила дальше, мимо небоскрёбов Москвы-Сити, через Добрынинский мост – и притормозила напротив Сетуньского стана.
Машинист-путеец высунулся из будки:
– Ну что, баламуты, здесь сойдёте, или везти до Лужников?
– Высади чуть подальше, на Бережковской набережной. – отозвался егерь. – Оттуда как-нибудь дотопаем.
Дрезина проехала ещё около километра и остановилась возле индийских башенок Лужнецкого моста. Напарники сбросили с платформы сильно полегчавший багаж, расплатились с путейцем, помахали руками караульным-сетуньцам – и неторопливо пошли по тропе, тянущейся вдоль улицы Косыгина. Егор шагал легко, весело впереди, над густыми купами Мичуринского сада, возвышался, маня усталых путников, знакомый шпиль ГЗ.