Дверь отворилась, и в гостиную вошел мальчик лет десяти. Он был очень хорош собой: каштановые волосы и гладкая, еще детская кожа. Элин увидела знакомые черты.
– Привет, меня зовут Билли Вэндем, – представился он.
Элин потрясенно уставилась на него. Сын – у Вэндема есть сын! Теперь ей стало понятно, почему лицо мальчика показалось ей знакомым – он похож на своего отца. Как ей не пришло в голову: мужчину, такого, как Вэндем – обаятельного, доброго, красивого и умного, – обязательно берут в оборот еще до того, как ему исполнится сорок лет. Ну и дура: вообразила, что она первая женщина, которой он понравился. Элин залилась краской от стыда за свою глупость.
– Здравствуй, – спохватилась она. – Меня зовут Элин Фонтана. – Они с Билли пожали друг другу руки.
– Никогда не знаешь, когда папа придет домой, – сердито сказал Билли. – Надеюсь, вам не придется долго ждать.
Элин еще не до конца пришла в себя.
– Не беспокойся, я не тороплюсь…
– Хотите выпить или еще чего-нибудь?
Он был очень вежлив, так же как его отец, причем официальность его слов обезоруживала собеседника.
– Нет, спасибо, – поблагодарила Элин.
– Мне пора ужинать. Извините, но я должен оставить вас здесь одну.
– Ничего, ничего.
– Если что-нибудь понадобится, позовите Гаафара.
– Спасибо.
Мальчик ушел, и Элин села в растерянности. Она была озадачена, как будто в своем собственном доме нашла дверь, ведущую в комнату, о существовании которой она раньше не знала. На каминной полке Элин заметила фотографию и подошла к ней, чтобы посмотреть поближе. Она увидела красивую женщину лет двадцати с небольшим, аристократического вида, с едва заметной надменной улыбкой. Элин понравилось платье, которое было на женщине: шелковистое, ниспадающее свободными складками с ее элегантной фигуры. Прическа и макияж у нее вне всякой критики. Глаза женщины показались Элин настораживающе знакомыми: такими же глазами смотрел на нее Билли. Так это была мать Билли – жена Вэндема! У него, конечно, могла быть только такая жена – классическая английская красавица с высокомерным взглядом.
Элин поняла, какая она дура. Такие женщины становятся в очередь, чтобы выйти замуж за Вэндема! А он, конечно, всех их отвергнет и женится на египетской куртизанке! Она заново прокрутила в уме все, что различало их: он был британским подданным, а она – египтянкой; он был респектабельным мужчиной, а она – женщиной с сомнительной репутацией; он был христианином, а она – иудейкой; у него было воспитание, а она вышла из александрийских трущоб; ему было под сорок, а ей – двадцать три. Список можно было продолжить.
За рамку фотографического портрета была засунута сложенная страница, вырванная из журнала и пожелтевшая от времени. На ней была та же самая фотография. Элин разобрала, что страница вырвана из журнала под названием «The Tattler». Она слышала об этом журнале: его обычно читали жены каирских полковников, поскольку он сообщал сплетни и подробности лондонской жизни: о вечеринках, балах, благотворительных обедах, открытии картинных галерей и жизни королевской семьи. Портрет миссис Вэндем занимал почти всю страницу, а внизу под фотографией было написано, что Анжела, дочь сэра Питера и леди Бересфорд, была помолвлена с лейтенантом Уильямом Вэндемом, сыном мистера и миссис Джон Вэндем из Гейтли, графство Дорсет. Элин сложила вырезку и засунула ее обратно за рамку.
Семейная картина была совершенно ясной. Привлекательный британский офицер, надменная красавица жена, умный и обаятельный сын, красивый дом, деньги и семейное счастье.
Она начала бродить по комнате, боясь увидеть еще что-нибудь неожиданное. Обстановку, конечно, выбирала миссис Вэндем – вот откуда этот холодный, безжизненный стиль. Рисунок штор был подобран в тон сдержанному цвету обивки мебели и элегантных полосатых обоев. «Интересно, как выглядит их спальня? – подумала Элин. – Наверняка в таком же выдержанном вкусе. Основным цветом, наверное, является зелено-голубой, который называется „цветом нильской воды“, который ничего общего не имеет с грязной и мутной нильской водой. А кровати у них две или одна? Об этом я никогда не узнаю».
У стены стояло небольшое пианино. Интересно, кто на нем играет? Наверное, иногда по вечерам миссис Вэндем садится за него и наполняет комнату звуками Шопена, а Вэндем сидит вон в том кресле и смотрит на нее влюбленными глазами. А может быть, Вэндем аккомпанирует сам себе, когда поет романсы своим сильным тенором? Вероятно, у Билли есть учитель музыки, который заставляет его играть гаммы после школы? Она просмотрела ноты, лежавшие перед пианино на вертящемся табурете. Вот и Шопен – альбом вальсов.
Наверху, на крышке пианино, лежала книга. Элин взяла ее и прочла первую строчку:
«Прошлой ночью мне приснилось, что я вернулась в Мандерлей».
Она с интересом прочитала еще несколько строк. Неужели Вэндем читает эту книгу? Надо будет попросить ее у него – хорошо будет иметь вещь, принадлежащую ему. С другой стороны, он не похож на человека, увлекающегося чтением романов. А у его жены брать книгу она бы не хотела.
Вошел Билли. Элин быстро положила книгу на место, почему-то почувствовав себя виноватой, как будто она подглядывала. Билли заметил ее движение.
– Книга – дрянь, – сказал он. – Это про какую-то глупую девчонку, которая боялась экономки своего мужа. Там вообще ничего не происходит.
Элин и Билли сели напротив друг друга. Совершенно очевидно, что Билли пришел развлекать ее. Он был Вэндем-отец в миниатюре, за исключением своих ясных серых глаз. Она спросила:
– Значит, ты ее читал?
– «Ребекку»? Да. Мне не понравилось. Но я всегда дочитываю книги до конца.
– А что ты любишь читать?
– Детективы. Я прочел все книги Агаты Кристи и Дороти Сэйерз. Но американские мне нравятся больше – например, Ван Дайн и Раймонд Чандлер.
– Неужели? – Элин улыбнулась. – Я сама люблю детективы. Все время их читаю.
– Ну да?! А кто ваш любимый сыщик?
Элин задумалась.
– Мегрэ.
– Я о таком не слышал. А как фамилия писателя?
– Жорж Сименон. Он пишет на французском, и некоторые его романы уже переведены на английский. Действие почти всегда происходит в Париже. Они очень… сложные.
– А вы можете дать мне почитать? Так трудно найти новые книги. Я перечитал уже все, что есть дома и в школьной библиотеке. Я, конечно, меняюсь книгами со своими товарищами, но они любят, знаете, истории о приключениях школьников во время каникул.
– Хорошо, – сказала Элин. – Давай меняться. А что ты мне дашь? Я не читала американских детективов.
– Я дам вам Чандлера. Американские детективы гораздо ближе к жизни, знаете ли. Мне ужасно надоели истории об английских загородных домах и их обитателях, которые не способны и муху убить.
Странно, – подумала Элин, – мальчик, для которого английский загородный дом является частью его повседневной жизни, вдруг заявляет, что романы об американских сыщиках «ближе к жизни».
Она помолчала, затем спросила:
– А твоя мама читает детективы?
Билли ответил кратко:
– Моя мама умерла в прошлом году на Крите.
– О! – Элин прикрыла рот ладонью и почувствовала, как кровь отхлынула у нее от лица. Так, значит, Вэндем – вдовец!
Минуту спустя ей стало стыдно за эту радостную мысль, и она сразу прониклась жалостью к мальчику.
– Билли, это ужасно. Мне очень жаль.
В их разговор о книжных убийствах неожиданно вмешалась настоящая смерть, и ей стало не по себе.
– Что поделаешь, – промолвил Билли. – Это ведь война.
Он опять стал похож на своего отца. На какое-то время, пока он болтал о книжках, его захватил мальчишеский энтузиазм, но сейчас маска была снова надета – уменьшенный вариант той маски, которую носил его отец, – вежливость, сдержанность, поведение заботливого хозяина. «Это ведь война». Он явно повторял чужие слова, которые взял себе на вооружение. Интересно, его пристрастие к «настоящим» убийствам, противопоставляемым им «событиям в загородном доме», появилось после смерти матери? Вот он сидит, ерзает и оглядывается по сторонам – наверное, сейчас предложит ей сигареты, виски или чай. Трудно найти слова для взрослого человека, которого постигло такое горе, а в случае с Билли Элин чувствовала себя совершенно беспомощной. Она решила переменить тему разговора.
Результатом этого явилась неуклюжая фраза:
– Я полагаю, что, поскольку твой отец работает в генштабе, ты получаешь больше известий об этой войне, чем все мы.
– Наверное, это так, но обычно я не совсем понимаю, о чем идет речь. Когда он приходит домой в плохом настроении, это значит, что мы проиграли очередное сражение. – Он начал было кусать ногти, но затем засунул руки в карманы. – Я хотел бы быть старше.
– Ты хочешь на войну?
Он бросил на нее гневный взгляд, как будто думал, что она дразнит его.
– Я не из тех ребят, которые думают, что война – это как в ковбойских фильмах.
– Я уверена, что ты так не думаешь, – пробормотала она.
– Просто я боюсь, что немцы победят.
«Эх, Билли, – подумала Элин. – Будь ты лет на десять постарше, я бы влюбилась в тебя».
– Ну не так уж все страшно, – успокоила она. – Они же не чудовища.
Билли недоуменно взглянул на нее: «Зачем она сюсюкает с ним?»
– Они сделают с нами то, что на протяжении пятидесяти лет мы делали с египтянами, – сказал мальчик.
Это еще одна отцовская цитата, она была уверена в этом.
– Только тогда окажется, что все было напрасно, – добавил он.
Билли опять стал кусать ногти, в этот раз уже без стеснения.
«Что напрасно? – спросила себя Элин. – Смерть его матери? Его собственные попытки казаться храбрым? Двухлетняя война в пустыне, свидетелем которой он был? Европейская цивилизация?»
– Но ведь еще ничего не случилось, – возразила она тихо.
Билли посмотрел на часы, стоявшие на каминной полке.
– Мне в девять надо ложиться спать.
Как-то вдруг он опять превратился в ребенка.