— Его надо раздеть. Дед, помоги!
— Ты чего делаешь-то? Ты понимаешь, кого раздевать собралась? Господина и мужчину! Ты лекарь, что ли?
— А здесь есть лекарь? Если мы сейчас ему не поможем, — кивнула на раненого, — он до приезда лекаря не доживёт.
— Он и так не доживёт, — тяжело вздохнул Пекас. — Глянь, как господину досталось — с дыркой в животе никакой лекарь не поможет.
Раненый застонал и на миг приоткрыл глаза. Осмысленный взгляд выражал столько муки и страданий, что я поняла — он нас слышал.
— Улька, пошли уже, не трогай ты его. Ведь нас в его смерти обвинят. Скажут, что я напал, а ты помогала, иначе откуда бы нам на этом месте взяться.
В словах Пекаса было рациональное зерно. Управляющего я видела, он произвёл впечатление хитрого и жёсткого человека. Если в гибели господина надо будет кого-то обвинить, то мы с делом — самые подходящие кандидатуры.
— Что на самом деле случилось с господином? Дикие звери напали?
— Думаю, кабан это, секач его подрал. Хорошо, что до смерти не затоптал. Хотя, чего хорошего уж теперь. Нет, Улька, не нужен господину лекарь, смотри бледный какой — к утру с великими богами встретится.
Как к утру! Молодой, красивый мужик! Даже сейчас он оставался привлекательным. Высокий лоб, рельефные скулы, широкие плечи. Если ещё и с характером неплохо, то просто грех разбрасываться таким генофондом! Но, какой бы ни был характер, всё равно нельзя оставлять его одного. Если Пекас прав, и жить господину осталось несколько часов, с ним рядом кто-то должен находиться. Хотя бы для того, чтобы принести стакан воды.
— Пекас, а что ты про верёвку говорил? — вспомнила я.
— Повесят нас, если обвинят в гибели господина, — тоскливо пояснил Пекас. — Если и поверят, что спасти хотели — не поможет. Скажут, не так несли, не так везли, да ещё и в охотничьем домике самовольничали. Кого-то же надо будет наказать? А кого? Секача не найдёшь, как есть выходит, что только мы с тобой остаёмся.
Печально, но боюсь, что дед прав. Нас запросто могут обвинить в чём угодно. Господина мне было жалко, но и нас с Пекасом тоже. А ещё Феню, которая останется одна и уж теперь точно будет проклинать меня до конца жизни. Она ни на минуту не усомнится, кому принадлежала светлая идея поехать в лес.
— Пекас, возвращайся домой, — решилась я. — Фене скажешь, что я от тебя сбежала.
— Зачем?
— Ну кто меня, дурочку, поймёт? — усмехнулась я. — В лесу ты не был, господина не видел, из замка сразу за дровами отправился.
— Так нету дров, как я их в темноте рубить буду?
— Ты отправился, но пока доехал — стемнело. Ещё и по лесу немного поплутал, в темноте же не видно, где телегу оставил. Уезжай, дед, подумай о Фене. Как она без тебя?
— А ты?
— Я останусь. Если господин не доживёт до утра, вернусь в село. Если великие боги будут милостивы к нему, то утром пойду в замок, за лекарем. Но в любом случае тебя здесь не было.
Пекас, видимо сомневаясь, угрюмо посмотрел на господина. Уезжал бы уже скорее, что ли! Мне надо переодеться, смыть кровь с ладоней, пересмотреть сундук-аптечку. Мне очень не хотелось, чтобы господин отправился в чертоги великих богов. Мне-то он здесь нужен, живой и желательно здоровый, способный снять с меня ненавистную алую ленту.
— Поторопись, деда, — попросила я. — Фене от меня привет передай, объясни ей, что терять мне нечего — замуж за Савву я своими ногами не пойду.
Я всё-таки уговорила Пекаса. Не знаю, что заставило его меня послушать, а не попытаться силой утащить из охотничьего домика. Может быть, человеколюбие — как оставить раненого одного. А может, он, наконец, понял и поверил, что выдать меня замуж не получится ни при каком раскладе. Когда Пекас уехал, я в первую очередь занялась собой. На моей одежде столько микробов, что никаких секачей не надо. Одежды в гардеробной было много, но вся мужская. Я выбрала белую, нежнейшего полотна рубашку, подвернула рукава. Полы доходили мне до колен, и рубашка вполне могла сойти за широкое платье, но, вероятно, с телом Ульки я приобрела и её взгляды на приличия. Чтобы не сверкать голыми коленками, натянула тонкие, тоже белые, штаны. А ничего, между прочим, штанишки! И длина мне подошла, даже подворачивать не надо, и пояс на шнурке. Я подпоясалась найденным здесь же длинным шёлковым шарфом и занялась, наконец, раненым. Он был жив, не стонал, но и не приходил в сознание. В сундуке-аптечке я копалась по наитию. Раз мать моя была травницей, вполне возможно, что и мне с генами передались какие-то знания. Или не с генами, не важно. Я понюхала пучок коричневой незнакомой травки. Почему-то я знаю, что она от боли. Да, точно от боли, пахнет болотом и сыростью.
А вот этот пучок, старательно упакованный в полотно, надо заварить как снотворное и успокоительное. Мазь, накрытая промасленной тряпочкой, наносят на мелкие раны. Знания всплывали в моей голове из самых дальних глубин памяти. Господин застонал.
Я присела рядом, положила ладонь на его повязку — сама не знаю, зачем. Но то, что произошло потом, вызвало у меня тихий вскрик. Я почувствовала, как ладонь разогревается и тепло от неё впитывается в тело господина. Как вода в губку! Отдёрнула руку, внимательно осмотрела. Что сейчас было? Неужели подозрения в моих возможностях имеют под собой основание? Я что — ведьма? Вот бы здорово было! Это же сколько возможностей, одна метла чего стоит! Кота можно завести, у всех уважающих себя ведьм есть чёрный кот.
Господин опять застонал и что-то тихо забормотал, судорожно вздыхая. Я нежно приложила на больное место обе руки. Похоже, на эмоциях малость перестаралась — раненный вскрикнул. Тепло всё впитывалось и впитывалось, а я чувствовала, как слабею. Сначала стало сложно сидеть рядом с господином, и я опустилась на пол. Потом положила возле раненого голову — мне невыносимо хотелось закрыть глаза. Потом меня начало потряхивать и, пытаясь согреться, я обхватила себя руками. Лицо господина уже не было таким бледным. Нет, румянец не появился, но пугающая синева под глазами исчезла. Получается, ему лучше? Больше я ни о чём подумать не смогла. Кое-как, спотыкаясь о свои же ноги, доплелась до ближайшего диванчика, завернулась в толстое покрывало, которое лежало на диване для украшения, и уснула.
Глава 15
Во сне я видела маму. Оказывается, она была очень красивая, с такой же как у меня, пушистой косой и фиалковыми глазами. Мама ласково улыбнулась, протянула руку и поправила мне на лбу непослушный локон.
Я вздрогнула, открыла глаза. С кровати на меня неотрывно смотрел господин. Понятно, почему я проснулась — от его прожигающего взгляда кто угодно сон потеряет.
— Кто ты? — требовательно спросил он.
Это вместо «спасибо, красна-девица, спасительница и хранительница моя»? Я, может быть, вчера чуть сама вместо него не померла, а он меня взглядами прожигает так, что пятки дымятся!
— Ульна, господин, — как можно скромнее и пугливее сказала я.
— Откуда взялась?
— Нашла вас вчера, господин. Специально к вам шла с прошением, а вы вота — раненый лежите и дышите через раз.
«Вота» я специально вставила, чтобы не выходить из образа. Впрочем, может быть, не стоит особенно стараться? Это Пекас и Феня знали меня с детства и могли распознать попаданку, а господин видит меня впервые, откуда ему знать, как разговаривает деревенская девушка Ульна? Раненый прижал ладони к лицу, вероятно, пытаясь вспомнить, что произошло. Надо бы ему ссадины обработать, а то вчера не до того было. Или не надо? Теперь сам справится?
— Не помню, — признался он. — Я возвращался с охоты, решил, что утром уеду в замок. На меня напал кабан-одиночка, я даже оружие вытащить не успел.
Кажется, при господине был нож, большая палка, которою Пекас назвал рогатиной и лук. Всё вместе Пекас тоже привёз в охотничий домик. Это оружие? Он ножом от кабана собирался отбиваться?
— В моих лесах не водятся кабаны, секач откуда-то приблудился, — с трудом сказал господин. — Но меня это не оправдывает — ужасно глупо пострадать на охоте, имея я при себе оружие. Да ещё в собственном лесу!
Между прочим охота — вообще довольно опасное занятие, в моём мире тоже бывают случаи, когда на охотников нападают дикие звери. И не всегда встреча заканчивается хорошо для человека. А господину вместо того, чтобы тратить силы на самобичевание, хорошо бы помолчать и поесть горячего. Мне горячее тоже не помешает. Есть хотелось так, что сводило живот.
Я встала, поправила одежду. Сейчас умоюсь и за дело — раны смазать, еду приготовить, посмотреть, что там в сундуке-аптечке найдётся обезболивающего.
— Бесстыдница! — господин от гнева аж глаза ладонью прикрыл. — Зачем ты надела мою одежду? Сними немедленно!
— Совсем? — усмехнулась я.
Нет, ну вы посмотрите на него! Вчера готовился к знаменательной встрече с предками, а сегодня ему моя одежда не нравится.
— Что? — не понял господин и руку убрал. — Что ты сказала?
— Я сказала, что женской одежды в доме нет. Лечить вас в своей я не могла, потому что она грязная и кишит микробами.
— Чем? У тебя на коже насекомые?
Всё-таки надо быть осторожнее со словами.
— Нет, со мной всё хорошо. Но я испачкалась в вашей крови, когда стала вам помогать, поэтому пришлось переодеться в то, что нашла, — терпеливо, как ребёнку, объясняла я. — Позволите вам помочь? Или сходить в замок, за лекарем?
— Пешком далеко и долго.
— Я знаю. Ничего, дойду. Как я могу называть вас, господин?
— Граф Венсан, к вашим услугам, — на губах графа заиграла тонкая улыбка. — Ты знахарка? Целительница?
— Не знаю, — честно призналась я. — Мне очень хотелось вам помочь, хотелось, чтобы вы не умерли от раны. Но почему вы так быстро пришли в себя — я не знаю.
Очень даже знаю, но тебе не скажу! Ты меня за свои штаны с рубахой готов с землёй сравнять, а что будет, если ты узнаешь про мою непонятную силу? Пожалуй, никогда ещё в этом мире я не была к костру так близко.
— Ульна, раз ты попираешь все моральные правила, хоть штаны нормальные надень, — тихо засмеялся граф. — Хотя, должен признать, что в мужском исподнем ты выглядишь неотразимо. Я бы даже сказал — феерически! Так это трусы такие, что ли? Белые мужские труселя? А почему длинные? Если на мне они как коротенькие брючки, то графу будут до середины голени.