Последний дом нас приятно удивил — он в самом деле сохранился значительно лучше остальных. Не слишком большой, но просторный, печь, полы, крыша — всё, хоть и грязное, пыльное, в паутине и мышиных пометках, но вполне целое.
Окон три, что порадовало Феню. Подпол большой и чистый.
— Куда тебе такой подпол? — Феня пожала плечами. — Ладно, есть не просит, лишь бы не дуло. Крыльцо Пекаса попрошу сегодня поменять, пока мы порядок наводим.
— Феня, я сама буду убираться. По условию испытания мне никто не должен помогать.
— Даже я?
— Да. Я могу нанять людей и заплатить им деньги, по безвозмездную помощь принять не могу.
Феня вздохнула, сложила руки на груди, задумалась.
— Ульна, а давай я у тебя чего-нито куплю? Помнишь, ты полотенце долго расшивала? То, с цветами? Ну, которое я ещё у тебя отобрала и сказала, что на этакое безобразие ниток жалко.
Полотенце не помню, но работы Ульны я видела — ниток, действительно, жалко. Талант вышивальщицы нам с девушкой не достался.
— Вот его и куплю! — обрадовалась Феня. — Оно мне теперь нравится, потом сама доукрашаю. Дам тебе медяшку, а ты мне ею за помощь заплатишь.
Я улыбнулась. Как хорошо, что великие боги простили Феню. Когда пойду в храм — принесу им за это дары. В храм я пойду, когда будет, что нести.
— Нет, Феня, так не пойдёт. Мы не будем обманывать.
Та грустно вздохнула и согласно покачала головой.
С приданым решили разобраться потом, когда я наведу чистоту. Чтобы определиться, в чём я нуждаюсь больше всего.
Я отмывала дом до позднего вечера. Когда стало совсем темно и фонарь Пекаса только отбрасывал мутные тени, пошла домой. Надеюсь сейчас, пока дом ещё не пригоден для жилья, мне можно несколько дней поночевать у деда. Родной дом впустит меня внутрь?
Впустил, спасибо, великие боги. Я поужинала холодной похлёбкой и легла спать.
До конца недели я мыла, чистила, драила, конопатила мхом щели и даже сама поменяла доску на ступеньки. Пекас мне объяснил, как лучше сделать. Получилось криво, я посадила в ладонь две занозы и ударила по пальцу молотком. Но теперь не боялась сломать ногу, поднимаясь на крыльцо. Можно переезжать.
К моему готовому приданому дед давал скотину, любую на выбор, и столько птицы, сколько я смогу содержать.
— Заботы, сама знаешь, с птицей немного, — хозяйственно рассуждал дед. — Утречком не позднись, часиков до пяти насыпь зерна запаренного, да воды налей. Вечерком опять. Яйца смотри, чтобы по всему двору не несли, сажай курей в старую корзину. А то у Фени одно время все соседское коты паслись, как коровы на пастбище. Яйки наши подъедали. С бычками тебе, девке, тяжеловато одной будет, как бы не переломилась. Но продавать жалко — я столько кормил. Дорого не продашь, хорошо, если только-только затраты отобьёшь. Может, лучше дать тебе поросят с десяток? Управишься? На круг получится вполне себе хозяйство. Дюжины две кур, джина гусей и утей столько же. Поросяток больших и маленьких с пяток, свинку взрослую возьми, крыть её у нас будешь.
— В смысле — крыть? — не поняла я.
От усталости ломило руки и ноги, глаза закрывались сами собой, но я терпела. Понимала, что вопрос с приданым надо решить поскорее. У деда полно своих забот, а одна я всё это добро к себе не перетащу.
— Ульна, ну она весною тебе поросяток с чего приплодит? Сама, что ли? — засмеялся дед. — Борова надо, а боров у нас — вся деревня хвалит. Поросята от него родятся крупные, здоровые, визгливые — красота, а не свинушки. И в помёте всегда хорошее количество, чтобы и не мало, и не задохлики худосочные.
— Деда, а как её к вам везти-то? На чём? Телегу нанимать?
Пекас весело расхохотался. Я рада, что жизнь налаживается и он больше не сердится на Феню. Меня дед пытался одарить как можно щедрее, наверное, стараясь замолить свои прошлые грехи. Но всё рано, такая забота грела мне сердце.
— Где такое видано — свинью по деревне на телеге катать! Чай, не на ярмарку. Привяжешь на верёвку и веди, хворостину только возьми подлиннее и верёвку покрепче. Свиноматки, они, как все бабы — без греха не могут. Или в луже ляжет — идти откажется, или побежит.
Я представила себя с хворостиной в руках. Через всё село бодро несётся пара центнеров свинячьего мяса, а за ней, на верёвке, едва успеваю перебирать ногами я.
Местным радости будет до Дня зимних ночей. А если я ещё и навернусь по дороге…
Глава 26
В дом вошла Феня. Поставила на лавку ведро с молоком, сняла фартук, поменяла платок.
— Пекас, лавку ей надо, да пошире. Ульне у себя спать негде, — заметила она. Посуды добавить — хоть и одна будет жить, но всё равно там мало. Плошки, чугунки, ковшик.
Феня налила в кружку молота, достала краюху хлеба, отрезала большой кусок. Всё положила передо мной.
— Пей, Ульна, пей, детка. Я знаю, ты любишь, — улыбнулась она.
Молоко я не просто любила — я его обожала. Не ту невнятную белую жидкость, которую продают в магазине, а настоящее молоко. Тёплое, жирное, после которого стакан надо мыть с мылом, иначе на стенках останутся разводы. Приезжая в командировку или в отпуск в населённые пункты, где жители держали коров, я первым делом советовалась с квартирной хозяйкой — у кого лучше покупать молоко. На слово обычно не верила, сначала брала то у одной, то у другой, совсем немного, на пробу. Как заправский дегустатор, я на вкус чувствовала свежесть, жирность, и наличие воды. Жирность в процентах назвать не могла, зато могла понять — сняли уже сливки или нет. Но стоило мне определиться, и я, до самого отъезда, становилась постоянным и благодарным клиентом.
Себе Феня налила в глубокую плошку и присела рядом. Покрошила в плошку хлеба, попробовала и довольно облизнулась.
— Кушай, Ульна, тюрю. Вкусная!
Нет уж, я лучше в прикуску. Ещё бы не вкусная — на парном молоке!
— Феня, я не знаю, можно мне или нет, — жалобно сказала я. — Я же за него не заплатила.
— Ты так-то уж плохо про великих богов не думай, — возмутилась Феня. — Неужто кружкой молока тебя угостить нельзя? Разве я не хозяйка?
— Как вы его пьёте? — брезгливо передёрнул плечами Пекас. — Младенческое пойло.
Это молоко — пойло? Да в нём столько полезного, что я сходу и не перечислю. Аминокислоты, витамины, минералы. Один кальций чего стоит!
— Ты, Пекас, коровку ей нашу дай, — сказала Феня. — Чтобы с первого дня доилась. Тёлку молодую мы по осени покроем — гладишь к весне и у нас молоко будет.
— Зачем оно? — отмахнулся дед. — Порося и без того хорошо растут, бычка вторая корова родит, а может купим, как в этом году.
Стоп. Что-то я не поняла, как это — зачем?
Внезапно вспомнила, что ни у нас, ни у графа в подполе, я не видела молочных продуктов. Они их что, не едят?
— Фенечка, из молока же много чего вкусного можно сделать, зачем ты его поросятам выливаешь?
— Дык бычок-то подрос, куда ему, такому лбу, мамку сосать? Под живот не влезет. Коровушка доится, не на землю же выливать.
— Зачем на землю? — ахнула я.
— Куда ещё? — пожал плечами Пекас. — Все равно завтра скиснет, тогда и поросям не отдашь — они от кислого животами маются.
Какие, однако, здесь нежные свинки!
— Ничего, Ульна, из него не сделать. Молоко — детская еда. Младенцам, к примеру, или маленьким деткам. Ещё бывает, что родила баба, а молока-то мало или вовсе нет. Тогда коровьим тоже можно младенчика кормить, только водой надо разбавить. Скисшее же никто не пьёт — от него всю ноченьку будешь животом маяться, да так, что спать некогда.
— То есть пить молоко, в любом виде — не запрещено? — на всякий случай уточнила я. — Но больше ничего вы из него не делаете? Даже сливки не снимаете?
— Жирнилку-то? Можно, только, знаешь, от неё животу тоже радости мало, — засмеялся Пекас. — Феня как-то сняла, было дело. Ну я и налопался с сырой брюквой да хлебом вприкуску. Ох, и пожалел потом.
Охотно верю. Думаю, что жалел Пекас как минимум сутки, если не больше.
— Значит, ничего из молока вы не делаете? — ещё раз уточнила я. — Но делать можно что хочешь, великие боги, жрецы и господин не запрещают?
— Да кто тебе запретит? — удивилась Феня. — Продукт-то твой. Хочешь — ложкой его ешь, хочешь — скотинке отдай, пусть она скушает.
Скотинке! Ценнейший продукт животноводства!
Я отставил кружку и выпорхнула из-за стола. Как они это делают? Надо встать, выпрямить спину, молитвенно сложить руки на груди и посмотреть на потолок.
— Спасибо, великие боги! — воскликнула я. — За вашу доброту и милосердие!
Феня с Пекасом переглянулись, дед тихо прошептал:
— Теперь поклон земной отвесь, и боле не приставай к богам. Они долгих речей не любят.
Я старательно поклонилась. Не любят так не любят, я тоже не люблю, когда люди долго и нудно доносят до меня одну единственную мысль.
— Феня! — воскликнула я, лихо крутанулась на пятках и расцеловала дедову жену в обе щёки. — Люблю тебя! Фенечка, милая моя, мы же теперь с тобой такое дело замутим — золотое дно! Мне граф велел хозяйство приумножить — я приумножу. Эх, ещё бы узнать, есть ли у вас патенты!
— Кто? — икнул перепуганный Пекас.
А я приплясывала в центре избы, лихо выбивая голыми пятками что-то, издалека напоминающее чечётку. Пятками, кстати, надо заняться, а то они у меня тонкие копытца напоминают — пробегай всё лето то в лаптях, а то и вовсе босиком. По траве и глине.
— Сыр! Вы знаете сыр? Творог? Ряженка? Сметана? — сканировала я.
Пекас и Феня синхронно качали головами, время от времени поглядывая друг на друга.
Даже если желудки местного населения на переваривают простоквашу (хотя кушать её с сырыми овощами — это ещё догадаться надо), сыр они примут хорошо. Без кефира вполне обойдёмся, ряженку я могу делать только для себя. Но! Самое главное! Это будет ноу-хау в молочной индустрии моего нового мира. Впрочем, о какой индустрии речь, если они молоко свинкам выливают. Конечно, те растут как на дрожжах.
— Всё это я буду делать из молока!