— Орехи! — обрадовалась я.
Как много они набрали, мне надолго хватит!
— Орехи, — кивнула Гринка. — Знаешь, я подумала, что ты такую прорву орехов неделю чистить будешь, вот мы и пришли тебе помочь.
— Спасибо, — вздохнула я. — Только, видишь ли… Не получится.
Я, конечно, благодарна и растрогана, но помогать мне нельзя.
— Да я знаю уже, — отмахнулась Гринка. — Всё село только о тебе и говорит. О тебе, о том, как от Саввы хочешь избавиться, как год тебе господин дал на испытание.
— Откуда информация? — удивилась я.
— Чего?
— Откуда, говорю, все знают?
Гринка звонко расхохоталась:
— Ой, Ульна, аж жалею, что раньше с тобой не знались. Ты в другом конце села жила, если и встречались, так сама ни с кем не заговаривала, быстро прошмыгнёшь мимо — и всё. Уж прости, я, как люди, думала, что глупенькая ты. А ты вон какая молодец! Только забыла, поди, что в селе шила в мешке не утаишь. Хоть как таи — всё равно вывалится. Девка вечером себя в щёку даст поцеловать, так утром у колодца бабы ей все, до последней косточки, перемоют и всячески осудят. У нас всегда все всё про всех знают. Ничего не скроешь.
Я бы поспорила. Кто устроил мне пожар? Кто расколотил всю посуду и испортил моё имущество? Куда, наконец, делись два моих жирных гуся и три красотки-курочки? Ну, и кто что знает? Я подозреваю Савву — больше некого. Но, как известно, не пойман — не вор.
— Как мне с вами расплачиваться? — сменила я тему.
— Покормишь? Если нечем, то взвару налей, — торопливо сказала Гринка, вероятно сильно подозревая, что лишней еды у меня нет.
— Налью и покормлю, со взвара как раз начнём.
Я выставила на стол манник. Дети смотрели на простенькую выпечку, как на невиданное чудо, младший то и дело облизывал кончиком языка пухлый розовый ротик. Гринка осторожно дотронулась до манника, понюхала исходящий от него ароматный пар.
— Сейчас съедим, — пообещала я детям и достала нож.
Гринка схватила меня за рукав: — Ой, Ульна, разве можно? Это же господская еда, я такого никогда не видела, — испуганно предупредила она.
Почему сразу господская? Продукты деревенские: яйца от моих курочек, муку мололи из дедова зерна, мёд я купила, обменяв на него будущие доходы.
Пекла манник я — тоже деревенская. Что тут, вообще, может быть благородного происхождения?
Мелкую крупу, которая заменила мне манку, селяне ели с удовольствием, добавляли к похлёбку и варили каши на воде.
— Великие боги благословят? — всё так же тихо спросила Гринка.
У них тут что, по каждому вопросу надо к великим богам обращаться? Нет, раз надо, то я не против, не мне устанавливать порядок общения с вышестоящими. Но как-то даже неловко отвлекать великих богов от дел по таким пустякам. Боюсь, им моя назойливость тоже не понравится. И без того от меня никакого покоя.
— Спросишь сама? — предложила я.
Гринка кивнула, поставила на пол корзину и молитвенно вытянула руки. Что-то прошептала, потом замерла, ожидая ответа.
Дети всё это время стояли тихо, как мышки, и не сводили глаз с выпечки.
Хрустнула румяная корма манника, и он вдруг развалился на несколько кусков. Я растерянно посмотрела на нож, которым собиралась резать. Я правильно поняла? Раз великие боги сами разделили манник на кусочки, значит, против него нет никаких возражений?
Переложила куски на блюдо, посчитала.
— Ровно десять, — сказала я. — Вас четверо, я пятая. Получается — всем по два?
Гринка отрицательно покачала головой.
— Извини, Ульна, не думала, что так выйдет, — виновато заметила она. — Только пирога твоего чудного всем по одному куску будет. Тебе, мне и моим детям.
— Их же трое?
— Их восемь у меня.
— Сколько? — ахнула я.
— Восемь, — смутилась Гринка. — Много, да? Но ведь великие боги столько дали, значит — не много.
Восемь детей! Восемь! Мамочка моя, представить страшно.
В моём мире тоже есть многодетные семьи, но я знаю только двоих таких мамочек. У одной четверо, и там всё понятно — две двойни. Первая — мальчики, вторая — тоже мальчики. Повторять рискованный эксперимент в третий раз их мать категорически отказалась, мотивируя тем, что и без того живёт и дышит, чтобы обслуживать пятерых мужиков.
Второй случай — моя коллега, многодетная мать с тремя детьми. В её случае всё как раз прошло по плану. Я не знаю точно, то ли они на какую-то землю претендовали, то ли хотели вложить в недвижимость материнский капитал, но рождение детей происходило осознанно и было тщательно рассчитано.
У всех остальных знакомых и коллег детей или не было вовсе, или один-два. Причём второй, как правило, оказывался незапланированным и нежданным.
Хотя я и сейчас не понимаю, как беременность может быть неожиданной. Разве, занимаясь тем, что её вызывает, люди не понимают возможных последствий?
— Чем ты их кормишь? — спросила я.
Гринка пожала плечами:
— Всем. Какая разница, одного-двух кормить, или восьмерых? Разве что чугунки у меня все большие, да похлёбку варю почаще.
В самом деле — мелочи жизни! Восемь пар обуви на каждый сезон. Восемь летних и восемь зимних одёжек, восемь шапок, варежек, носков, шарфов, тёплых штанов. Восемь чихов и восемь сопливых носов. Пока вылечишь первую партию — простудится неугомонная вторая.
Восемь кружек и восемь тарелок после каждого приёма пищи…
— Зато смотри, сколько помощников, — улыбнулась Гринка.
Кожура со свежих орехом снималась без усилий. Дети сначала закидывали в рот то, что почистили, но потом наелись и миска с готовым продуктом стала стремительно наполняться.
— Не пачкайтесь, — строго сказала малышке Гринка, вытирая сок с их пальчиков. — Он не отстирывается.
Мамочки мои! Точно!
Глава 42
В этом мире нет стиральной машины, нет посудомоек, утюгов, микроволновок и мультиварок. Вода находится в колодце, а удобства на заднем дворе. Кошмарный ужас. При такой жизни и один ребёнок — огромная и труднорешаемая проблема. Памперсов или их аналогов, уверена, тоже нет. Сколько сил и здоровья надо отдать матери, чтобы выжить хотя бы день?
Но, самое главное! Восемь кусочков души, которые надо отдавать каждый день, всю жизнь, пока ты дышишь. Потому, что иначе никак нельзя.
Останется ли что-нибудь для себя?
Я уважительно посмотрела на Гринку — сильная женщина, героиня без всяких сомнений.
Манник дети и Гринка оценили предельно высоко. Самый младший сын Гринки, пострелёнок лет пяти, успел ещё и от материного куска попробовать. Для остальных детей я завернула их долю в чистую тряпочку.
— Ульна, мне надо похлёбку из печи достать, а то перестоит. Я быстро, пусть ребята пока у тебя побудут, — попросила Гринка.
Я не возражала. Двое старших, пользуясь случаем, попросились погулять во дворе, а младший остался со мной.
Кажется, я отвлеклась только на миг, когда мальчик ударил по пальцам тупой стороной ножа. Зачем он его вообще схватил!
Ребёнок зашёлся в крике. Я не дала трясти кистью и выбежать из избы. Удар, несильный для взрослого, пятилетнему малышу причинил серьёзные травмы. Не надо быть медиком, чтобы понять, что три из пяти пальчиков малыш точно сломал. Они резко приобрели синюшность, нарушения были видны невооружённым взглядом.
— Аааааа! — кричал мальчик.
Глаза его расширись от страха и боли, лицо побледнело, по щекам градом катились слёзы.
Не раздумывая, я накрыла ладонью его ладонь и сосредоточилась.
Тепло пошло сразу, просто хлынуло от меня к нему, как приливная волна. Мальчик всё ещё плакал и судорожно всхлипывал, но я знала, что основную проблему решить удалось. Может, пальчики ещё и поболят немного, но тонкие хрупкие детские косточки уже срослись. Теперь бы самой не спалиться.
В дом, тяжело дыша, буквально ввалилась Гринка.
— Что? Что с ним? — она подхватила сына и принялась лихорадочно ощупывать.
— Ладошку ушиб, — объяснила я.
— Слышала! Я же за три двора услышала, как кричит! Сюда бежала, ног под собой не чуя. Маленький мой, милый мой, покажи, где болит! — она бросилась к сыну.
Ребёнок шмыгнул носом и протянул Гринке ручку. Пальчикам потыкал в зажившие места.
Гринка внимательно рассмотрела детскую ладошку, повернулась ко мне:
— Чуточку синяк появился, — сказала она. — Чего орал-то так?
Я пожала плечами:
— Маленький же, испугался, — как могла, объяснила я.
Гринка посмотрела на меня, на ребёнка, покачала головой. Не поверила? Или подозревает, что я чего-то не договариваю? Надеюсь, она не думает, что это я обидела её малыша. Впрочем, мальчик большой, можно же его спросить.
Волнительную тему мы как-то быстро пропустили. Мальчик цел — и хорошо.
Я решила, что ситуация будет забыта, но через пару дней ко мне пришла Гринка и прямо спросила:
— Ты моего сыночка вылечила?
Угу, так я и призналась. Нет уж, придётся молчать. Хотя бы потому, что мне нисколько не хочется испытать на себе незавидную судьбу талантливой деревенской знахарки. Стоит признаться — и народ будет толпиться у моего порога в поисках панацеи от всех болезней. Потом, как и предсказывал граф Венсан, меня заберут во дворец, а там и до тихой смерти недалеко. Придворным лекарям не придётся со мной долго возиться — в ядах я вообще ничего не понимаю и противоядия точно не найду.
— Нет, Гринка. Просто он не сильно ушибся, испугался больше.
— Врёшь. От испуга он так не кричит. Значит, правду говорят, что ведьмачка ты. Не подходи больше близко к моему дому! Ко мне не подходи, и на детей моих не смотри.
— Врут люди, — попробовала оправдаться я. — Гринка, я тебе что-то плохое сделала?
Она упрямо мотнула головой и потуже затянула платок. Только сейчас я заметила, что на обоих запястьях женщина надела широкие берестяные браслеты. Такие я уже видела.
Браслеты можно купить на любой ярмарке. Тонкую и широкую полосу украшают какие-то знаки, полоски, чёрточки и кривенькие рисунки, словно их исполнял ребёнок. Браслеты считались оберегом от ведьмавства и прочего лукавства.