– На работе? – удивилась Рада. – Но сколько же ей было лет? Она вроде давно на пенсии.
– Что ж, на пенсию не очень-то проживешь, – вздохнул Николай Андреевич. – Да и не такой человек была моя Терезочка, чтобы сидеть дома и телевизор смотреть. Она работала и мне покою не давала.
– Вы вместе работали, да? – спросила девушка, собирая со стола посуду.
Николай Андреевич оживился и принялся рассказывать про Музей Кёнигсберга, старшим научным сотрудником коего он является много лет, «и Терезочка там же работала, перешла к нам из Музея янтаря, а до этого она заведовала библиотекой, но там стало тяжело, и я взял ее в свой проект». Да и не возникло у нее никаких проблем, потому что начинала она именно как музейный работник, еще с Клаусом…
Рада мыла посуду, стоя вполоборота к раковине и поглядывая на дядюшку. Николай Андреевич вполне оживился, руки перестали дрожать, и на лице появился слабый румянец.
– Наш Кёнигсберг, детка, город поистине уникальный, – хорошо поставленным голосом человека, привыкшего читать лекции, говорил он. – а-да, я знаю, что там, в Москве, его называют Калининградом. Но мы здесь все больше живем прошлым: и ради туристов, да и многим местным жителям так больше нравится. Поэтому для нас он – Кёнигсберг. Этот город был столицей Восточной Пруссии, здесь имелись богатейшие коллекции предметов искусства, невероятной ценности библиотеки. Многое пропало в годы войны и еще больше было разграблено позже, но, ты не поверишь, кое-что мы продолжаем находить до сих пор! Несколько лет назад среди строительного мусора было найдено несколько ценнейших артефактов!
А на Северной горе, в одном из старых фортов, нашлись ценнейшие экспонаты музейной коллекции Восточной Пруссии, которые долгое время считались утерянными. И кто знает, сколько еще кладов сокрыто в фортах и тоннелях, которые тянутся под городом.
В дверь позвонили, и Рада вопросительно взглянула на дядю.
– Думаю, это Владимир, сосед мой. Не забывает меня, заходит регулярно. Идем, я вас познакомлю.
Николай Андреевич пошел в прихожую, Ирада, вытирая руки полотенцем, – за ним.
Владимир оказался очкастым, крепко сбитым мужчиной. Темные с проседью волосы, короткая, аккуратно подстриженная борода. Джинсы, кроссовки, спортивная куртка.
– Я в магазин, Николай Андреевич, вам купить чего-нибудь? – Тут он увидел Ираду. – Здравствуйте!
– Доброе утро, – отозвалась девушка, улыбаясь.
– А вот ко мне племянница приехала, – радостно пояснил старик. – Хозяйничает.
– Ну и хорошо, – кивнул сосед. – Вам теперь повеселее будет. Так что насчет магазина?
– Я сама схожу, спасибо, – вмешалась Рада, решив, что холостой мужчина все равно ничего путного не купит. Почему-то она сразу поняла, что Владимир холостой. И не только из-за отсутствия кольца на пальце. Бородач кивнул, сказал, что попозже занесет Николаю Андреевичу одну очень интересную статью, и откланялся.
Когда они вернулись в кухню, Николай Андреевич принялся рассказывать о Володе. Ирада кивала, но слушала невнимательно. Само собой, дядюшка подробностями личной жизни соседа не интересовался, знал только, что живет он один. Работают они в соседних отделах музея, и Володя, по словам Николая Андреевича, считается прекрасным специалистом, просто очень многообещающий ученый. Его докторская вызвала большой отклик в научной среде. «Да и нам с Терезочкой он почти как сын, столько лет рядом прожили…»
Николай Андреевич замолчал, вдруг взглянул на Раду как-то растерянно, покраснел, а потом неловко спросил:
– Ты надолго приехала? Рада растерялась и выпалила:
– Не знаю. Некоторое время они смотрели друг на друга, не зная, что сказать. Потом девушка вздохнула, села к столу и принялась рассказывать:
– Я уволилась с работы. Начальница меня невзлюбила, понимаете? И даже не начальница, а жена шефа, что самое обидное. То ли приревновала, то ли что. Может, просто потому, что я молодостью своей глаза ей мозолила. А еще я рассталась со своим… женихом. Он теперь с другой.
Ирада оторвала взгляд от скатерти и посмотрела на сидевшего напротив дядюшку. Тот походил на печального Вини-Пуха и, слушая ее, сочувственно кивал.
– Поэтому я взяла билет только сюда. Вернуться могу когда угодно. Давайте я у вас немножко поживу, помогу вам по хозяйству… А может, у вас есть свои родственники? – спросила она.
– Нет, – печально покачал головой Николай Андреевич. – Нет у меня никого.
– И у меня больше никого нет, – пробормотала Ирада, только теперь осознав эту печальную истину. Глаза мгновенно наполнились слезами. Она всхлипнула и торопливо схватила кухонное полотенце.
– Не плачь, детка. – Николай Андреевич встал и неловко гладил ее по плечу. – Я так рад, что ты приехала… так тяжко одному теперь, когда нет Терезочки. А вдвоем нам с тобой веселее будет. Да? Все же как-то вместе. Поживи, пока не надоем. А то, может, работу найдешь да и останешься.
Ирада хотела что-то сказать, но он замахал руками:
– Не стану загадывать и навязываться. Давай-ка недельки две отдохни. Тепло пока, погуляй по городу, к морю съезди. Вон у тебя и молодой человек образовался. Который провожал тебя… Ах я старый дурак, и комнату тебе не показал!
Николай Андреевич кинулся прочь из кухни, и девушка поспешила за ним. Он распахнул одну из дверей, и они вошли в залитую солнечным светом просторную комнату. Два окна, высокая кровать, большой письменный стол, на котором разложено много бумаг, но нет и следов беспорядка. Полки светлого дерева, заполненные книгами. Светлый же современный с панелями матового стекла гардероб. В углу трюмо с зеркалом, завешенным кружевной скатертью. Николай Андреевич на секунду застыл на пороге, потом решительно подошел к зеркалу и снял ткань.
– Вот, детка, – сказал он. – Будешь жить здесь. Хорошо?
Рада кивнула. Она принесла чемодан, открыла шкаф и освободила себе пару полок, просто поплотнее переложив вещи Терезы.
Прислушалась к себе и с удивлением поняла, что никаких неприятных чувств не испытывает. Когда разбирала мамины вещи, было тяжко и больно. Сейчас боли не было – она почти не знала тетю, видела ее всего несколько раз. Хотя после смерти мамы они сблизились, и Рада даже по электронным письмам чувствовала, что тетя переживает за нее. Грустно, да. Но одновременно девушке почему-то казалось, что все здесь ждало ее. И запах в комнате был свежий, то ли от мятных саше, то ли от цветов в палисаднике. Она привычно складывала джинсы и кофточки на полки и думала, что с удовольствием разберет тетины вещи, оставит себе что-нибудь на память – Николай Андреевич будет рад. Книги и письменный стол Терезы притягивали Ираду, но она решительно сказала себе, что сейчас не время. А вот дядюшка по телефону говорил о наследстве; что он, интересно, имел в виду? Не то чтобы ею двигал меркантильный интерес. Скорее любопытство. Тереза Арнольдовна сделала ей однажды подарок – медальон. Рада не стала касаться рукой груди, он здесь, где же ему быть. Странно, что дядя захотел его увидеть. Она вдруг замерла. Может, он не поверил, что она Ирада, племянница Терезы? И медальон стал своего рода паролем, после которого дядюшка явно перестал держаться настороженно. Как-то это странно. Но, с другой стороны, он пожилой человек, да еще научный сотрудник. Наверное, такие люди особенно склонны к чудачествам. Девушка пожала плечами и пошла в кухню. Дяди там не было, и она стукнула в дверь его комнаты:
– Николай Андреевич, можно?
– Да-да, детка, входи!
Ирада открыла дверь и вошла в комнату дяди.
И застыла на пороге. Она словно попала в другую квартиру. А может, не в квартиру, а в кабинет музейного работника. Здесь было лишь два предмета бытового назначения: старый кожаный диван с высокой спинкой и полочкой, служивший кроватью. Скатанный матрас с подушкой лежал в углу. Еще имелся старинный темный деревянный гардероб с резными дверцами и на толстых ножках-лапах. Письменный стол был огромен и завален бумагами, книгами и какими-то артефактами, от которых у девушки зарябило в глазах. Здесь не имелось телевизора – всю стену напротив дивана от пола до потолка занимали полки. Книги и папки с бумагами стояли в относительном порядке. Но все же это был другого уровня порядок, не как у тети. То тут, то там всунута сверху книга, просто потому что явно недосуг было вернуть ее на место. Стопка солидных фолиантов высится в углу, подобно сталактиту в пещере науки. В другом углу, между столом и шкафом, примостилось нечто вроде высокой массивной этажерки. На ней лежали странные вещи: большой неопрятный камень, словно вывороченный из фундамента дома, обломок металлической решетки от ограды, несколько диких камней, необработанные куски янтаря, обработанные куски янтаря, массивный орел то ли из бронзы, то ли из другого металла и много всяких вещей и вещичек поменьше. Рада позабыла, зачем пришла, и некоторое время просто бродила вдоль полок, рассматривая обломки ржавого металла и кучку намагниченных блестящих металлических шариков, застывших причудливой однобокой пирамидкой. А вот ваза – очень красивая, только видно, что она склеена из осколков. Наконец девушка остановилась подле этажерки и некоторое время разглядывала ее содержимое. Николай Андреевич, которому она, видимо, совершенно не мешала, бодро печатал что-то на компьютере. Ирада взяла в руки странный нож, который привлек ее внимание. Его рукоятка сделана из металла, но желтоватый этот металл обработан грубо и выглядит скорее как кусок шершавого дерева. На нем нет ни знаков, ни украшений. Гладкое лезвие ножа абсолютно черное: матовый, глубокий и не отражающий блики солнца цвет. Девушка невольно вздрогнула: предмет показался ей не только необычным, но и недобрым.
– Что это за металл? – спросила она, проводя пальцем по пластине ножа и почему-то опасаясь коснуться самого лезвия. – Он не отражает свет.
– Это не металл, детка, это камень. Обсидиан. Старинная вещь. Хотя, ты будешь смеяться, мы так и не смогли точно определить время изготовления этого ножа или, вернее сказать, ритуального кинжала. Надо углеродный анализ сделать, но это дорого. Вот если бы имелась группа предметов одной культуры, тогда руководство музея могло бы пойти навстречу и профинансировать. А единичная находка… Все, что нам удалось выяснить, – это, видимо, ритуальный нож для обрядов… ну, масоны такими пользовались, да и много кто еще. Хотя если принять его таким, каков он есть, то есть предположить, что рукоять не стилизована, а выполнена на пике мастерства того времени, то эта вещь восходит глубже – ко временам прусских языческих племен, живших в этих местах. Они поклонялись многим богам. Ну, как свойственно всем язычникам, они обожествляли силы природы и тому подобное. Вот, например, гора, где позже был построен королевский замок, считалась местом силы. Там, по некоторым данным, приносились человеческие жертвы темным богам.