Эллен взяла бежевый конверт и кивнула.
– Я удостоверюсь, что доктор Лэмборн получит его.
Отец Эми смущенно поблагодарил ее, не отрывая взгляда от собственных ботинок, и вышел за дверь.
14
Дыхание давалось ей с трудом. Хриплый, резкий вдох и шипящий выдох. Эллен наполнила миску теплой водой и бережно вытирала лицо Герти. Эта женщина подошла к концу своего жизненного пути, и Эллен была намерена сделать все, чтобы та покинула мир достойно, насколько это возможно. Гертруда Мэй Льюис поступила в сумасшедший дом с разбитым сердцем, не оправившись от смерти мужа. Ей больше не представилось возможности испытать любовь, и скоро она совершит свой последний путь. Эллен понятия не имела, что ждет ее на той стороне, но если существует рай – место, где воссоединяются с любимыми, – она проследит, чтобы по прибытии туда Герти выглядела наилучшим образом.
– Вот так вот, Герти, – приговаривала Эллен, вытирая ей щеки.
Потом, опасливо озираясь в сторону кабинета сестры, она вытащила из кармана пудру и начала ее наносить.
– Ты у нас будешь красавицей, когда встретишься с Эдгаром.
Герти лежала поверх двух подушек и смотрела в потолок. Когда прозвучало имя Эдгара, в ее глазах что-то еле заметно блеснуло. Затем Эллен достала пинцет и выдернула жесткие волосы у нее на подбородке. Далее пришла очередь лавандовой воды – ею Эллен помазала за ушами Герти. Наконец она причесала тонкие седые волоски и уложила их так, чтобы скрыть розовый череп.
– Вот, Герти, теперь ты красавица!
Эллен встряхнула одеяло и сморщила нос. Никакой лаванде было не справиться с вырвавшимся на волю запахом гниения. Эллен задрала ночную рубашку Герти. На костлявом бедре мок пролежень, а окружающие ткани почернели и нагноились. Она закрыла рот рукой, зажала нос и пошла за миской и тряпкой.
Обработав рану и нанеся цинковую пыль, взяла Герти за руку. Ладони у той были холодные, кожа – серая, а ногти – желтые и в бороздах.
– Мне так жаль, что система нанесла вам такой ущерб, Герти. Я знаю про Эдгара, он, уверена, был чудесным человеком. Вы были лишены счастливой жизни вместе, но сейчас он ждет вас, не сомневаюсь. Вы можете пойти к нему.
Герти лежала с закрытыми глазами, еле дыша, но на губах ее играла тень улыбки. У Эллен начали закрываться глаза. День был невероятно длинным, и ей был нужен сон. Она положила руки на кровать и опустила голову на сгиб локтя – подремать хотя бы несколько минут.
Неизвестно, сколько она проспала, но разбудило ее прикосновение к плечу. С трудом подняв голову, она увидела улыбающегося Дуги.
– Привет, – поздоровался он и присел на край кровати. – Ужасно выглядишь. Иди отдыхай, а я тебя здесь сменю.
Эллен потерла глаза.
– Ты пришел? Ты же сказал…
Он приложил палец к губам.
– Я подумал – да ладно, хуже не будет.
– Спасибо, Дуги, – выдохнула она. – Ты поговоришь с ней?
– Конечно, – кивнул он и повернулся к Герти. Эллен поразилась тому, с какой легкостью, искренностью и теплотой он говорил с пациенткой. У него был врожденный дар!
– Как ты, дорогая моя Герти? – спросил он, подмигнув Эллен. Она заметила, что он намеренно подчеркивает американский акцент, чтобы она его заметила. Эллен захотелось его обнять.
Он взял Герти за руку и провел пальцем по тыльной стороне ладони. Потом погладил по морщинистой щеке, все время повторяя ее имя. У Эллен захватило дух от того, насколько он был нежен.
– Спроси ее, помнит ли она тебя, – тихо попросила она.
– Я не Эдгар. Я сказал тебе, что не буду притворяться, – прошептал он на ухо Эллен. Он сказал это с добротой, но Эллен знала, что его не переубедить.
– Извини. Я что-то потерялась. Просто ты такой…
– Я всего лишь Дуги и по-дружески помогаю тебе.
– Я знаю и буду всегда благодарна за это.
Она смотрела на спящую Герти. Дыхание у той было слабое.
– Сейчас она кажется умиротворенной, да?
Дуги кивнул.
– Интересно, слышит ли она нас.
Не успел он договорить, как Герти открыла глаза и подняла руку. Она открывала и закрывала рот, скривив губы.
– Вот, попейте, – подала ей Эллен стакан воды, но Герти отмахнулась от него.
Совершив невозможное для себя усилие, она подняла руку и жестом позвала Эллен подвинуться ближе. Она наклонилась и приставила ухо ко рту Герти.
– Что, Герти? Вы хотите что-то сказать?
Где-то глубоко, в горле, рождались звуки. Голосовым связкам было очевидно трудно справиться с задачей, которую сейчас перед ними ставила Герти. Но, испуская последнее дыхание, она вымолвила первые слова за последние шестнадцать лет.
Эллен выпрямилась, осторожно закрыла глаза Герти и повернулась к Дуги.
– Она заговорила, – почти шепотом пролепетала Эллен.
– Что?
– Она заговорила, Дуги, – выдавив из себя улыбку, повторила Эллен.
– Что она сказала?
– Она сказала «спасибо вам».
Дуги раскрыл руки, и Эллен упала ему на грудь, спрятав лицо в его белой куртке.
– Спасибо, Дуги. Это все благодаря тебе.
15
Доктор Лэмборн провел рукой по подбородку, на котором уже ощущалась щетина – нужно будет купить но-вую бритву. Не успел он поправить галстук, как, шурша по ковру, открылась дверь. Доктор встал поприветствовать пациентку.
– Это Эми, доктор Лэмборн, – объявила медсестра и подтолкнула девушку в кабинет.
– Не надо меня пихать, я и без посторонней помощи способна пройти в дверь.
– Она в вашем распоряжении, доктор, – закатив глаза, сказала сестра.
– Пожалуйста, присядьте, – пригласил доктор Лэмборн, указав на стул напротив себя.
Она плюхнулась на сиденье. Глаза метали гром и молнии, и он порадовался, что между ними надежный барьер – массивный стол из красного дерева. За годы работы ему приходилось сталкиваться с самыми разными пациентами, не единожды на него нападали, но никто никогда не действовал на него так, как эта молодая девушка. В мгновение ока она лишала его самообладания. Он сжал ладони и положил их перед собой на стол. Если она заметит, что они дрожат, всем будет только хуже. Он сделал глоток воды и прочистил горло.
– Как вы себя чувствуете, Эми?
Она уставилась в потолок, закинула руки за голову и начала качаться на задних ножках стула.
– Уже месяц прошел, доктор Лэмборн. Почему вы держите меня здесь?
– Для вашей пользы.
– Но это неэффективно. Мне будет лучше дома. Отец сказал, что простил меня.
Доктор Лэмборн опустил взгляд на приоткрытый ящик тумбочки, в котором лежал бежевый конверт. На нем каллиграфическим почерком было написано «Доктору». Он закрыл ящик и повернул ключ.
– Расскажите о вашем самом раннем воспоминании, Эми.
– Зачем? Как это связано с происходящим?
– Просто сделайте мне приятно, – улыбнулся он.
Она вздохнула и сложила руки на груди.
– В чем разница между Богом и психиатром?
– Я не знаю, просветите меня, – сказал он, постукивая карандашом о блокнот.
– Бог не считает себя психиатром.
– Очень хорошо, Эми, – медленно кивнув, ответил он. Эти слова задели его гораздо больше, чем могло показаться.
Она намотала на палец прядь волос и усмехнулась. Выражение огромных карих глаз смягчилось, и лицо засияло удивительной красотой, которую он никогда не видел у пациенток сумасшедшего дома. Ее не портили даже залегшие под глазами темные круги.
– Давайте вернемся к нашей теме. Ваше самое раннее воспоминание?
Не говоря ни слова, она встала со стула и медленно подошла к окну. Она встала к нему спиной, словно не хотела, чтобы он был свидетелем ее чувств.
– Я была счастлива. По крайней мере, в самом начале моей жизни. Понимаю – вы ожидаете жалостливой истории о несчастливом детстве, в котором со мной жестоко обращались и были равнодушны, но все было совсем не так. – Она провела рукой по бархатной занавеске, гладя мягкий ворс. – Когда началась война, мне было всего два года. Я, конечно же, этого не помню, но помню ферму двоюродной бабушки, куда мы поехали жить. Только мама и я. Папа ушел на войну. Вы когда-нибудь кого-нибудь теряли, доктор Лэмборн? – спросила она, повернувшись к нему.
Вопрос застал его врасплох, и он ответил не сразу.
– Мы сейчас говорим о вас, Эми, не обо мне. Пожалуйста, продолжайте.
Он чувствовал, как в висках стучит кровь.
– Я бы хотела больше помнить о том времени. Когда думаю о ферме, вот здесь болит, – она прижала руку к груди. – Я начинаю томиться, мне до жути хочется повернуть время вспять. Там так красиво, вы не бывали там?
– Где?
– В Западном Уэльсе. Там фантастическая береговая линия – бурное, беспощадное море и открытые всем ветрам степные болота. Это зимой. А летом – усеянные цветами утесы и яркое солнце. Даже сейчас я могу почувствовать тот вкус соли. – Она облизала губы. – О, и запах полей, свежескошенного сена. Даже ферма с коровьими лепешками – райский запах для меня.
– Идиллия!
– Да, так и было. – Она раскрыла руки и закружилась на месте. – Мы провели там все время, пока шла война, – мамочка и я, полностью отгороженные от всего происходящего в Европе и остальном мире. У нас даже радио не было. Изредка придет какое-нибудь письмо от отца, иногда даже не письмо, а открытка с ячейками, где он ставил галочку напротив варианта «все хорошо». Мне было слишком мало лет, чтобы я могла скучать по нему, и, кроме того, скучать мне не давали. Когда я стала постарше, первая половина дня проходила в школе. Когда выходила с уроков, меня ждала Джесс, бордер-колли моей бабушки, с корзинкой в зубах. И мы вприпрыжку бежали вместе домой, собирали свежеснесенные яйца в сарае в поле за домом. Мама обычно уходила в луга рисовать – в окружении диких цветов и парящих над головой канюков[9]. Ее можно было найти по мольберту, высовывающемуся из высокой травы. А потом мы уходили в дом, и я пила стакан парного молока – прямо из-под коровы. А мама грела сковороду и пекла оладьи.