— На этой квартире происходили оргии. Вы в них участвовали?
— Оргии, оргии! Это пышное слово, господин следователь.
— Предлагаю вам, господин Загряцкий, не уклоняться от вопросов и точно отвечать на них.
— Я не могу отвечать на такой вопрос. Он касается частной интимной жизни, и я отвечать не буду. В этой области откровенничать не обязательно.
— В какой области?
— Ну да, в этой, сексуальной, что ли… Вы и сами, верно, не отшельник.
— Меня потрудитесь оставить в покое, — сказал, вспыхнув, Яценко. — Так вы отказываетесь отвечать на этот вопрос?
— Об оргиях? Отказываюсь.
— В ваших интересах отвечать со всей откровенностью.
— Я поступаю так, как мне велит совесть.
— Так-с… Бывал ли на этой квартире еще кто-нибудь?
— Вероятно, бывали многие.
— «Вероятно»? Вы встречали там много людей?
— Нет, кроме Фишера и девиц, я никого там больше не видал. Фишер любил там бывать вдвоем.
— Имена бывавших там женщин вам известны?
— Разве можно всех запомнить? Столько их там перебывало, они менялись каждый раз… Одна из них, верно, и привела туда убийцу.
— Следствие это выяснит, вам незачем указывать ему путь… В вашей квартире полиция нашла ключ от этой квартиры. Каким образом он у вас оказался?
— Мне дал его Фишер.
— Почему?
— Потому, что прислуги в этой квартире не было и открывать дверь было некому, да и ему не хотелось беспокоиться.
— Вы, однако, сказали, что приезжали туда всегда с Фишером?
— Вы ошибаетесь, господин следователь: я не говорил, что приезжал туда всегда с Фишером, я сказал, что бывал там с Фишером, это не одно и то же. Мы иногда назначали там свидание друг другу и являлись туда из разных мест. Случалось, я приезжал раньше, чем он, таким образом мне необходимо было иметь ключ… Я сам этот ключ и заказал слесарю, по образцу, который получил от Фишера, так как прежде в квартире было всего два ключа. Имени этого слесаря я не помню, но мастерскую могу разыскать, если вам понадобится…
— Не трудитесь, слесарь, у которого вы заказывали ключ, уже найден, — сказал Николай Петрович. В глазах Загряцкого пробежало торжество.
— Вот как! Очень рад, что сам вам об этом сказал.
— Откуда же вам так хорошо известно, что в квартире было два ключа? — спросил как бы невнимательно Яценко, меняя бумагу в машинке.
— Не помню, откуда известно. Верно, мне Фишер сказал.
— Итак, вы признаете, что по поручению Фишера заказали еще ключи?
— Признаю, отчего же мне этого не признать? Пожалуйста, занесите в протокол, что я сам вам об этом сказал.
— Не беспокойтесь, занесу. Вы сказали, что не были близки с Фишером. Однако, исполняли такого рода его поручения?
— Я, кажется, не говорил, что не был близок… Впрочем, что такое «был близок»? Это очень неопределенно. Да и ничего дурного в том поручении не было.
— Сколько ключей вы заказали?
— Три.
Яценко поднял голову от машины.
— Слесарь утверждает, что вы заказали два ключа.
— Два? Нет, помнится, три. Да, именно три. Я оставил один себе, а остальные отдал Фишеру.
— Вы твердо помните, что заказали три ключа?
— Право, вы меня смутили… Нет, конечно, три. Я помню, что отдал Фишеру два ключа. Впрочем, я думаю, это несущественно.
— Вы напрасно так думаете. Это очень существенно. Итак, вы настаиваете, что заказали три ключа?
— Нет, если это так важно, я не решаюсь настаивать: может быть, и два, — сказал Загряцкий.
— Очень хорошо… Так и запишем.
— Так, пожалуйста, и запишите.
— Хорошо-с… Записано… Вы сказали, что в последний раз были на квартире с Фишером в понедельник, правда?
— Так точно.
— Вероятно, тогда же вы условились и о следующей встрече?
— Нет, мы не уславливались.
— Когда вы предполагали снова развлекаться с Фишером?
— Это зависело от него: он посылал мне приглашение, когда хотел устроить сеанс.
— Ах, это называется сеансом? Так… Приглашение всегда исходило от него? — небрежно спросил следователь.
— Разумеется. Ведь его была квартира, он все и устраивал.
— Так что вам никогда не случалось проявлять инициативу, т. е. приглашать Фишера на сеанс, как вы изволите выражаться?
— Никогда.
— Вы говорите неправду, господин Загряцкий, — быстро, резким голосом произнес Яценко.
— Я никогда не говорю неправды, господин следователь.
— Ваши слова находятся в полном противоречии с теми данными, которыми я располагаю. У меня имеется записка, которой вы приглашаете Фишера быть вечером «там, где всегда». Вот она…
«Кажется, подействовало», — подумал Яценко.
— Лицо Загряцкого покрылось пятнами. Он наклонился над запиской, которую, не выпуская из рук, показывал ему следователь. Но Яценко не дал ему прочесть то, что в ней было сказано.
— Это ваша подпись? — спросил он.
— Да, моя. Я забыл об этой записке… Правда, был такой случай, когда я предложил Фишеру прийти на квартиру… Я просто забыл об этом случае.
— Или же вы не предполагали, что Фишер сохраняет такие записки?.. Когда это было?
— Недели три тому назад.
— Это опять неверно. Квартира была снята Фишером всего месяц с лишним тому назад. Между тем в записке вы предлагаете встретиться «там, где всегда». Это не могло быть сказано через неделю после снятия квартиры, особенно, если вы устраивали сеансы не часто, как вы сами утверждаете.
— В первую неделю мы там встречались чаще.
— Сказать можно что угодно. Я советовал бы вам однако быть откровеннее, господин Загряцкий.
— Я и так говорю вполне откровенно… Покорнейше благодарю за совет…
С минуту они смотрели друг на друга злыми глазами в упор. Следователь сдержался.
— Так-с… Теперь потрудитесь сообщить мне, что вы делали позавчера.
— С самого утра что делал?
— Да, пожалуй, начните с самого утра.
— Я встал около десяти часов…
— Виноват, вы обычно встаете в это время?
— Да, обычно. Затем, напившись кофе, я отправился к воинскому начальнику. Видите ли, я белобилетчик, — у меня плохое зрение, — и нас скоро должны подвергнуть переосвидетельствованию. Я заходил за справкой, в присутствии могут подтвердить, что я был у них утром. Я довольно долго разговаривал с чиновником… Белобрысый такой чиновник, он сидит в первой комнате, слева от входа. Вы можете у него узнать, я назвал свою фамилию и он, наверное, помнит.
«Уверенно как говорит: к alibi, видно, подготовился», — подумал Яценко.
— Это несущественно, — сказал он сухо. — Затем что делали?
— Потом я отправился завтракать к Пивато.
— Всегда там завтракаете?
— Нет, не всегда, завтракаю, где попадется. Но лакеи у Пивато меня знают и в лицо, и по фамилии, они подтвердят, что я там был.
— После завтрака что делали?
— После завтрака я вернулся домой и прилег отдохнуть, у меня от присутствия разболелась голова. Спал часов до шести. Затем пошел к Рейтеру, — знаете, кофейня на Невском, — там встретил знакомых, сначала смотрел, как играют в шахматы, затем сам сыграл партию с неким Левичем… Это биржевик, он живет на Большом Проспекте, номера не помню, но вы его легко найдете.
— До какого часа вы играли в шахматы?
— Кажется, до семи или до семи с четвертью… Затем я поужинал. Рейтер не ресторан, но там всегда можно получить дежурное блюдо, а я по вечерам мало ем. Я спросил сосиски с картофелем и бутылку пива. Но, право, не знаю, должен ли я вам это сообщать, господин следователь, — добавил с улыбкой Загряцкий, — ведь это подводить кофейню: спиртные напитки теперь запрещены. Мне по знакомству дают пиво… Надеюсь, вы не сделаете из этого истории…
— Долго ужинали?
— Нет, минут двадцать.
— Так… Дальше? — рассеянно спросил Яценко, перебирая бумаги в папке и как бы потеряв интерес к предмету разговора.
— Затем я отправился в кинематограф.
— В кинематограф? — повторил Яценко. — В какой именно?
— В «Солей».
— Так-с. Оставались там до конца спектакля?
— До самого конца. Я всегда остаюсь до конца, хоть и глупо, конечно, смотреть всю эту дребедень. Но я люблю, отдыхаешь все-таки.
— Когда кончился спектакль?
— Думаю, так в половине двенадцатого или еще немного позже.
— Верно, вы и в кинематографе встретили знакомых?
— Знакомых? — переспросил Загряцкий и задумался. — Нет, там знакомых не встретил.
— Жаль, именно там важно было бы кого-нибудь встретить. Никого не встретили?
— К сожалению, никого.
— Жаль… Но, может быть, вас видели служащие? Вы билет взяли при входе?
— Разумеется… Только едва ли кассирша могла меня видеть. Она из-за своей сетки ни на кого не смотрит, занята билетами и сдачей.
— Как же вы наперед знаете, что она вас не видела? Но если не кассирша, то уж, верно, капельдинер вас видел, показывая вам место?
— Может быть… Впрочем, я несколько опоздал к началу и вошел, когда в зале было темно.
— Экая досада! Так и капельдинер не видел?.. Какой билет вы взяли?
— Кресло, в рубль двадцать. Это в среднем пролете.
— Вы твердо помните цену?
— Да, я всегда беру в рубль двадцать.
— Значит, вы часто бываете в этом кинематографе?
— Да, довольно часто.
— Довольно часто, — повторил Яценко, удовлетворенный тем, что подтвердилась его догадка, впрочем, не имевшая отношения к делу. — Так… В антрактах между картинами зал освещается, вы, верно, заметили, с кем вы сидели рядом?
— Кажется, слева был какой-то господин с седой бородой. А с другой стороны никого не было: я сидел у прохода.
— Вы не разговаривали с вашими соседями?
— Нет. Кто же разговаривает с незнакомыми?
— Отчего, бывает, могли обменяться несколькими словами. Может, с теми, кто сидел спереди или сзади вас? Там какие люди сидели?
— Не помню, какие. Кажется, впереди и вообще никого не было.
— Так вы за весь вечер ни с кем не обменялись словом? Ну, может быть, толкнули кого-нибудь и извинились? Может, было что-либо такое, что дало бы нам возможность вызвать ваших соседей посредством публикации в газетах?