-- У меня не каждый день отравляются знакомые. И не каждый день другiе знакомые арестовываются по подозрeнiю въ убiйствe.
-- Да, правда, вeдь вы знали и Загряцкаго... Вы, однако, знали все общество Фишера?
-- Нeтъ, только самого Фишера и Загряцкаго.
-- Говорятъ, онъ охотно принималъ отъ Фишера денежные подарки, и немалые? Такъ ли это?
-- Не знаю. Очень можетъ быть... Видъ у него былъ горделивый и онъ часто называлъ разныхъ знакомыхъ "мeщанами". Это признакъ почти безошибочный: люди, любящiе жить на чужой счетъ, всегда зовутъ мeщанами тeхъ, кто на чужой счетъ жить не любитъ.
-- Такъ, такъ, такъ...
Федосьевъ помолчалъ. Мысль его работала напряженно. "Если онъ говоритъ правду, то, быть можетъ, все объясняется. Но возможно и то, что онъ тутъ же сочинилъ или заранeе подготовилъ эту версiю и заметаетъ слeды. Это актеръ первоклассный..."
-- Если-бъ я былъ на мeстe Фишера,-- сказалъ онъ снова, послe довольно продолжительнаго молчанiя,-- я бы обратился за нужными разъясненiями о разныхъ химическихъ средствахъ къ какому-нибудь спецiалисту, изъ хорошихъ знакомыхъ, что ли?.. Но вeдь этотъ спецiалистъ, узнавъ {395} о смерти Фишера и объ арестe Загряцкаго, вeроятно, счелъ бы своимъ долгомъ сообщить слeдователю о данной имъ консультацiи?
-- Можетъ быть,-- равнодушно отвeтилъ Браунъ.
Федосьевъ опять замолчалъ.
-- Если же онъ этого не сдeлалъ, то у него, вeрно, были какiя-нибудь причины. Можно предположить, напримeръ, что онъ самъ вмeстe съ Фишеромъ развлекался на той квартирe.
-- Да, можно предположить и это,-- сказалъ Браунъ.
-- Тогда въ самомъ дeлe зачeмъ-бы онъ сталъ откровенничать со слeдователемъ? Огласка такихъ дeлъ всегда чрезвычайно непрiятна. А тутъ еще разные медикаменты, да откуда они взялись, да кто далъ рецептъ? Печать непремeнно подхватила бы, какъ всегда у насъ,-- лeвая, если этотъ спецiалистъ правый, правая, если онъ лeвый. Ученый человeкъ, быть можетъ, съ большимъ именемъ, ну, общественная репутацiя, ну, борода до колeнъ,-- и вдругъ такiя похожденiя! Нехорошо!.. Самые свободные духомъ люди чрезвычайно боятся подобныхъ исторiй. Въ Англiи видный государственный дeятель покончилъ съ собой, чтобы избeжать огласки одного дeла. А на легкiй компромиссъ съ совeстью не бeда пойти... Очень можетъ быть, что дeло было именно такъ.
-- Очень можетъ быть.
-- Но съ другой стороны,-- продолжалъ съ досадой Федосьевъ,-- все это вeдь только предположенiя и притомъ ни на чемъ не основанныя. Слeдствiе, пожалуй, поступило бы правильно, если-бъ не дало сбить себя съ пути. Можетъ быть, все таки передъ нами убiйство, и Фишера убилъ Пизарро. {396}
-- Конечно... А можетъ быть и то, что правъ слeдователь: не Загряцкiй ли въ самомъ дeлe убилъ Фишера? Вотъ ужъ, стало быть, есть цeлыхъ четыре гипотезы: слeдователя, ваша и двe мои. И всe онe болeе или менeе правдоподобны. Если вдуматься, ваша самая интересная... Очень можетъ быть, что вы ближе всего къ истинe.
Лицо Брауна было холодно и спокойно. Только въ глазахъ его, какъ показалось Федосьеву, мелькала злоба.
-- Что-жъ,-- продолжалъ Браунъ,-- вамъ, вeрно, приходилось читать сборники извeстныхъ уголовныхъ процессовъ? Почти во всeхъ, отъ госпожи Лафаргъ до Роникера, правда такъ и осталась до конца невыясненной. Во Францiи за десять лeтъ было двeсти отравленiй, въ которыхъ до разгадки доискаться не удалось.
-- А вдругъ здeсь какъ-нибудь узнаемъ всю правду до конца?
-- Вдругъ здeсь и узнаете,-- повторилъ Браунъ.-- Вeдь и разгадки шарады иногда приходится ждать довольно долго.
-- Что-жъ, подождемъ.
-- Подождемъ... Куда торопиться?..
Онъ вдругъ насторожился, повернувъ ухо к окну. Федосьевъ тоже прислушался.
-- Мнe показалось, выстрeлы,-- сказалъ Браунъ.
-- И мнe показалось. Революцiя, что ли,-- усмeхнувшись, отвeтилъ Федосьевъ.-- Ну, что-жъ, пора.. То-есть, это мнe пора, а не революцiи, -пошутилъ онъ.-- Вамъ, вeрно, давно хочется отдохнуть.
-- Нeтъ, я не усталъ.
-- И разговоръ былъ такой интересный... Я прямо заслушался, бесeдуя съ вами. {397}
-- Все удовольствiе, какъ говорятъ французы, было на моей сторонe,-отвeтилъ Браунъ.
XVI.
На острова долженъ былъ eхать почти весь кружокъ, кромe Фомина, который никакъ не могъ оставить банкетъ. Ему предстояла еще вся довольно сложная заключительная часть праздника: провeрка счетовъ, начаи и т. д. Въ послeднюю минуту, къ всеобщему сожалeнiю, отказался и Горенскiй. Князю и eхать съ молодежью очень хотeлось, и остаться въ тeсномъ кругу друзей было прiятно: онъ былъ теперь вторымъ героемъ дня. Кромe того донъ-Педро хотeлъ предварительно прочесть Горенскому свою запись его рeчи.
-- Вините себя, князь, что вамъ докучаю,-- шутливо пояснилъ онъ.-- Ваша рeчь -- событiе... Завтра будетъ въ нашей газетe только первый краткiй отчетъ, а подробный, разумeется, послeзавтра...
Семенъ Исидоровичъ, услышавшiй эти слова, поспeшно поднялся съ мeста и, крeпко пожимая руку донъ-Педро, увлекъ его немного въ сторону.
-- Я хотeлъ бы вамъ дать точный текстъ своего отвeтнаго слова,-озабоченно сказалъ онъ. -- Зайдите, милый, ко мнe завтра часовъ въ одиннадцать, я утречкомъ набросаю по памяти... Будьте благодeтелемъ... И, пожалуйста, захватите весь вашъ отчетъ, я желалъ бы, если можно, взглянуть, -- прибавилъ онъ вполголоса.
Альфредъ Исаевичъ встревожился: въ черновикe его отчета отвeтная рeчь Кременецкаго была названа "я?р?к?о?й". Теперь, при предварительномъ просмотрe, о такомъ слабомъ эпитетe не могло быть рeчи. Альфредъ Исаевичъ тотчасъ {398} рeшилъ написать "б?л?е?с?т?я?щ?а?я рeчь юбиляра"; но онъ почувствовалъ, что Семенъ Исидоровичъ этимъ не удовлетворится. "Какъ же ему надо? "Ослeпительно блестящая"? "Вдохновенная"? -- спросилъ себя съ досадой донъ-Педро.-- "Пожалуй, можно бы, чортъ съ нимъ! Но все равно Федя никакого "ослeпительно" не пропуститъ, еще будетъ полчаса лаять... Дай Богъ, чтобъ "блестящую" пропустилъ. Онъ Сему отнюдь не обожаетъ"... Альфредъ Исаевичъ рeшилъ не идти дальше "блестящей".-- "Ну, въ крайнемъ случаe, добавлю: "сказанная съ большимъ подъемомъ"...
-- Съ удовольствiемъ зайду, милый Семенъ Исидоровичъ,-- сказалъ онъ. Въ обычное время донъ-Педро не рeшился бы назвать Кременецкаго милымъ. Но теперь, какъ авторъ отчета объ юбилеe, онъ чувствовалъ за собой силу и намeренно подчеркнулъ, если не равенство въ ихъ общественномъ положенiи, то по крайней мeрe отсутствiе пропасти. Семенъ Исидоровичъ еще разъ крeпко пожалъ ему руку и вернулся на свое мeсто.
-- Конечно, поeзжай, Мусенька,-- нeжно сказалъ онъ дочери, цeлуя ее въ голову.-- Вамъ, молодежи, съ нами скучно, ну, а мы, старики, еще посидимъ, побалакаемъ за стаканомъ вина... "Бойцы поминаютъ минувшiе дни и битвы, гдe вмeстe рубились они"...-- съ легкимъ смeхомъ добавилъ онъ, обращаясь преимущественно къ предсeдателю.-- Пожалуйста, не стeсняйтесь, господа. Спасибо, Григорiй Ивановичъ... Дорогой Сергeй Сергeевичъ, благодарствуйте... Майоръ, отъ всей души васъ благодарю, я очень тронуть и горжусь вашимъ вниманiемъ, майоръ... Вы знаете къ намъ дорогу...
-- Ради Бога, застегнись какъ слeдуетъ,-- говорила дочери Тамара Матвeевна.-- Григорiй {399} Ивановичъ, я вамъ поручаю за ней смотрeть... На забывайте насъ, мосье Клервилль...
-- До свиданья, мама. Я раньше васъ буду дома, увидите...
Клервилль, Никоновъ, Березинъ поочередно пожали руку юбиляру, поцeловали руку Тамарe Матвeевнe и спустились съ Мусей внизъ. Глафира Генриховна, Сонечка Михальская, Беневоленскiй и Витя уже находились тамъ въ шубахъ: они, съ разрeшенiя Муси, сочли возможнымъ уйти, не простившись съ ея родителями. Муся рылась въ шелковой сумкe. Витя выхватилъ у нея номерокъ, сунулъ лакею рубль и принесъ ея вещи. Онъ помогъ Мусe надeть шубу, затeмъ взглянулъ на Мусю съ мольбою и, опустившись на колeни, подъ насмeшливымъ взглядомъ Глафиры Генриховны, надeлъ Мусe бeлые фетровые ботики. Застегивая сбоку крошечныя пуговицы, Витя коснулся ея чулка и, точно обжегшись, отдернулъ руку.
-- Готово? -- нетерпeливо спросила Муся, завязывая сзади бeлый оренбургскiй платокъ: по новой, немногими принятой, модe она носила платокъ, какъ чалму, дeлая узелъ не на шеe, а на затылкe. Это очень ей шло.
Витя поднялся блeдный. Муся, съ улыбкой, погрозила ему пальцемъ. Она почти выбeжала на улицу, не дожидаясь мужчинъ. Отъ любви, шампанскаго, почета ей было необыкновенно весело. Кучеръ первой тройки молодецки выeхалъ изъ ряда на средину улицы. У тротуара остановиться было негдe. Муся перебeжала къ санямъ по твердому блестящему снeгу и, сунувъ въ муфту сумку, легкимъ движеньемъ, безъ чужой помощи, сeла въ сани съ откинутой полостью.
-- Ахъ, какъ хорошо! -- почти шопотомъ сказала она, съ наслажденiемъ вдыхая полной грудью разряженный, холодный воздухъ. Колокольчикъ {400} рeдко и слабо звенeлъ. Глафира Генриховна, ахая, ступила на снeгъ и, какъ по доскe надъ пропастью, перебeжала къ тройкe, почему-то стараясь попадать ботиками въ слeды Муси. Муся протянула ей руку въ бeлой лайковой перчаткe. Но Глафиру Генриховну, точно перышко, поднялъ и посадилъ въ сани Клервилль, она даже не успeла вскрикнуть отъ прiятнаго изумленiя. Къ тeмъ же санямъ направилась было и Сонечка. Мужчины громко запротестовали.
-- Что-жъ это, всe дамы садятся вмeстe...
-- Это невозможно!
-- Мальчики протестуютъ! Черезъ мой трупъ!.. -- закричалъ Никоновъ, хватая за руку Сонечку.
Вторая тройка выeхала за первой.
-- Господа, такъ нельзя, надо разсудить, какъ садиться,-- произнесъ внушительно Березинъ,-- это вопросъ сурьезный.
-- Мосье Клервилль, конечно, сядетъ къ намъ,-- не безъ ехидства сказала Глафира Генриховна.-- А еще кто изъ мальчиковъ?
Муся, не успeвшая дома подумать о разсадкe по санямъ, мгновенно все разсудила: Никоновъ уже усаживалъ во вторыя сани Сонечку, Березинъ и Беневоленскiй не говорили ни по французски, ни по англiйски.
-- Витя, садитесь къ намъ,-- поспeшно сказала она, улыбнувшись.-Живо!..