— Трусы! — этот окрик заставил толпу рассыпаться. Приподняв гудящую голову, Никита увидел других людей. Людей, облаченных в кольчуги. Они бежали к хибаре, и им уступали дорогу. Один, с мечом, жарко блестящим от пролитой крови, шел, заглядывая в глаза каждому, и каждый опускал взгляд. — Где вы были, когда мой отряд сражался с грабителями? Где бы вы вообще были, если бы не мои люди?! Прятались под своими телегами? Кто позволил вам отходить от обоза? Из-за вас я потерял пятерых... Пятерых! Герои, ха! Псы! Осмелились тявкать, лишь когда враг показал спину. Всем возвращаться к телегам и ждать там, слышали?! Ждать там, пока мои люди прочесывают лес! — Он остановился. Жалкая и присмиревшая, толпа потянулась прочь от избушки. Взглядом сосчитав своих солдат, воин обернулся, посмотрел долго и пристально. — Пойдешь в обоз. Сам. И будешь ждать там. Ясно?
Ничего не соображая, Никита отрывисто кивнул — поляна тут же закружилась вокруг. Удовлетворенный таким ответом, воин дал знак солдатам, и они пробежали мимо, задев тяжелыми, мокрыми плащами, скрылись в чаще позади избушки. Никита дернулся было следом, ведь именно туда убежала девочка, но один из босяков задержался, чтобы ткнуть его дрекольем в нужном направлении. Он встал и повернул в противоположную сторону.
Острая боль накатывала волнами. Никита шел, ощупывая ребра, и мимо пробегали люди. Много людей. Добровольный конвоир не пытался заговорить с ними, и те скрывались из виду, растворяясь в гуще кустарника. Иногда из зарослей выныривали воины. Одним взглядом оценив их тандем, не говоря ни слова, спешили мимо — вглубь чащи. А когда в просветах показалась дорога, наперерез, ломая ветви тяжелой ношей, вывалился раненный солдат. Человек, которого он нес на плечах, был мертв. Руки убитого свободно болтались. Залитая кровью, неестественно вывернутая и сжатая в кулак ладонь, неровно остриженный ноготь с траурной каймой. Никита покачнулся, накатила дурнота, все закружилось, и, почти падая, он отшатнулся в сторону, подальше от натужно хрипящего раненного.
— Куда? — тот повернулся. На глаза его из-под шлема тонкою струйкой стекала кровь. — Помоги.
Это звучало как приказ. В два шага солдат преодолел разделявшее их расстояние и, перехватив за руки, сбросил ношу с плеч.
— Ноги держи...
Никита послушно подхватил труп повыше лодыжек. Толстая кожа сапог была пропитана кровью. Он отвел взгляд. За спиной уже никого не было, где-то рядом хлестко ударяли в спешке раздвигаемые ветви. Солдат стоял, откинув голову, и дышал глубоко и неровно. Потом он встряхнулся как пес и скомандовал:
— Пошли.
Они спускались по склону к широкому тракту. Спотыкаясь о камни, Никита шел, пытаясь охватить взглядом открывающуюся панораму. Вдоль совершенно разбитой грунтовой дороги длинной лентой вытянулся обоз, собранный из запряженных лошадьми телег. Двигаясь медленно и нехотя, внизу ползли крытые фургоны, разбитые колымаги, какие-то абсолютно дикие волокуши. Люди, впряженные в них, смотрели только себе под ноги. Возницы фургонов, плотно вставших вдоль тракта, грозили им кнутами, громко ругались, сплевывали. Они хотели двигаться дальше, но им мешал затор из брошенных хозяевами телег. Со всех сторон к обозу стекались люди. Затор постепенно рассасывался. Когда они со своей ношей подошли ближе, движение на тракте уже возобновилось. Выйдя на дорогу, солдат остановил первый же фургон.
— Довезешь до гарнизона в Крючьях, — не обращая внимания на протестующие возгласы хозяина, они перевалили начавшее деревянеть тело через борт.
— Куда? Полотно! Там же полотно! Кровью!
— Заткнись... — солдат вдруг оперся о высокое колесо фургона. Сморгнул, встряхнул головой, покачнулся, едва не упав. Не думая, Никита схватил его под локоть, придерживая.
Удар с разворота в челюсть отправил его в грязь. Кулак плотно прошелся по скуле — перед глазами потемнело. Никита сел, пытаясь разобраться с разбегающимися мыслями. Застонал, ощутив наливающуюся боль в скуле. Солдат машинально тёр костяшки, оглядывался рассеянно.
— Проваливай.
Развернувшись, он захромал в хвост обоза.
Пытаясь встать, Никита оперся о деревянную спицу. Фургон тронулся. Занозя руки и волоча вперед, колесо подняло его на ноги. Шатаясь, он отошел в сторону. Ладони горели. Он стал у обочины, высасывая мелкие деревянные иглы. От затора не осталось и следа, и на дороге стало свободнее. Девочка. Он сплюнул. Кровью. Ему надо было срочно найти девочку. Это он понимал очень четко. Вот только никак не мог сообразить — с чего начать поиски?
От непосильной умственной работы его избавил всадник. Он промчался мимо на огромном, аспидно-черном коне. Никита едва успел отскочить прочь — алое полотнище плаща наотмашь хлестнуло по лицу. Резко натянув поводья, всадник заставил жеребца взвиться на дыбы, развернул упирающееся животное и посмотрел долгим, насмешливым взглядом.
Липкий, холодный комок, собравшись где-то под сердцем, подкатил к горлу. Ладони мгновенно вспотели, во рту пересохло. А всадник, играя, заставлял коня гарцевать на месте. Раззадоренное животное дико всхрапывало, кусало удила.
— Оставьте, если Вы покалечите его, он не сможет идти.
Эти слова, произнесенные усталым, бесцветным голосом, принесли невероятное облегчение. Никита резко, всем корпусом обернулся.
Этот всадник был облачен в стальную кирасу, защищавшую мощный торс. Шлем и мелкозернистая кольчужная сетка скрывали лицо, рука в кожаной перчатке сжимала длинное черное копье. Стальной наруч был испачкан запекшейся кровью. К седлу у бедра крепился небольшой щит с изображением черной, сгорающей в желтом пламени, птицы. Взгляд уперся в навершие спрятанного в ножны меча.
Опустив копьё, воин слегка ткнул Никиту острием в плечо, очевидно, приказывая поворачиваться и идти. Тот повиновался с радостью. Именно этот воин опрокинул, развернул бесновавшуюся толпу назад. «Он или приведет меня к девочке, или поможет ее найти». Почему-то Никита был в этом абсолютно уверен. Маньяк на вороном жеребце громко расхохотался, и, все еще смеясь, тронул коня прочь.
Пока они шли к самому хвосту обоза, Никита высматривал девочку среди вяло плетущихся телег. Её, однако, нигде не было видно. Когда обоз, наконец, ушел вперед, показалась толпа людей, таких же избитых и оборванных, как и он сам. Окруженные плотным кольцом солдат, они сидели прямо на земле. И тут до него дошло. Он остановился как вкопанный. Острие копья ужалило спину. Кольцо разомкнулось. Обернувшись, он решительно шагнул к воину. Тот, явно удивленный, вскинул древко вертикально.
— Послушайте... — конь скосил выкаченный глаз, потянулся губами. Никита отвел морду рукой, взялся за повод.
— Но, но! Полегче! — воин направил животное в сторону, Никита выпустил ремень.
Спрыгнув в жидкую грязь разбитой дороги, воин приторочил копье к седлу, снял шлем, нацепил на луку. Обернулся, пятерней расчесывая длинные и светлые, ниспадающие до плеч волосы. Спешно подбежавший солдат принял уздечку, повел коня к обозу.
— Ну, — воин плюнул на наруч, растер прикипевшую кровь, поморщился недовольно — что у тебя?
— Это... ошибка, — в горле мгновенно пересохло. Никита понял вдруг, что не сумеет ничего объяснить. Ничего, никому. Современный человек, сознание которого, казалось бы, уже предельно восприимчиво, и тот не поверил бы. Он сам, сам! не верил своим глазам... до сих пор он даже не пытался внятно думать!
— Кто с тобой был? — темные глаза смотрели пристально, рука в кожаной перчатке механически полировала сталь, та уже проблескивала сквозь красно-бурую грязь.
— Со мной? — высохшие было ладони вспотели вновь.
— Да. С тобой, с тобой, — голос воина звучал раздраженно. Никита понял, что должен, просто обязан убедить этого человека.
— Девочка. Маленькая девочка. Мы не грабители. Мы шли по лесу, заблудились, хотели отдохнуть в избушке... Мы плутаем уже сутки! Пошлите в лес солдат. Ребенка надо найти. Её дома ждут! Ищут!
Он тараторил, задыхаясь, спеша, и чем больше говорил, тем чётче понимал — не то, не то ожидал услышать воин, и теперь он не отпустит его, пока не получит удовлетворительных объяснений. Никита замолчал.
— А теперь, послушай-ка сюда, — воин приобнял его за плечи, шагнул, увлекая далее, — скачи ты верхом, во весь опор хоть сутки, до ближайшего людского поселения не доберешься. Что, скажи на милость, этот «ребёнок» делает здесь, с тобой, без родителей? Ты украл ее? Впрочем, эта маленькая бестия оглушила одного из моих солдат, стянула его нож и запутала следы так, что наш лучший следопыт до сих пор разобраться не может, — Никита замер, и воин подтолкнул его в спину, к сидевшим на земле пленным, — так что придется тебе идти вместе с нами. В столицу. Эй! В кандалы его!
Никита вскинулся, но рука, только что лежавшая у него на плече, вцепилась в шею, сдавив намертво. Он вскрикнул, резкая боль заставила присесть, подоспевшие солдаты заломили руки за спину, пальцы, впившиеся в ложбинки между ключиц, ослабили хватку, пленник дернулся, но было уже поздно. Щелкнул замок, закрепляя за ним его новый статус. Высокий светловолосый грабитель, сидевший рядом, покосился зло и недоверчиво.
— Твой человек, Кат? — бросил воин.
Белобрысый зашипел сквозь зубы — гневно раздулись ноздри хищно загнутого носа — дернул головой.
— Я не Кат. Меня зовут Сет. И убери отсюда этого... — смерил взглядом, будто кипятком ошпарил. Не найдя достойного определения, сплюнул в грязь. — Хочешь подсадить крысу? Не утруждайся. Обещай замолвить за меня словечко, и еще до Мадры я сдам тебе атамана, — он улыбнулся криво, — тёпленьким....
Воин усмехнулся, сокрушенно качнул головой, присел рядом на корточки.
— Звать-то тебя, может, и Сет, а прозывают — точно Катом. Ты известный грабитель и душегуб... Разве что с Одноглазым сравнишься? Нет? Не повезло Одноглазому — не такое теплое у него местечко... А то, глядишь, и заткнул бы тебя за пояс, а? — воин длил паузу, дожидаясь ответа. Сет улыбался молча. — Ну, ничего... — поднимаясь, воин хлопнул ладонью о колено. Звук вышел глухим и влажным, — ... прибудем на место, всех вас перевешаем. Разбору не будет.