— Ве-е-едьмы, — Рол поморщился, — гадалки, ворожеи, чревовещательницы... Мошенницы! Никогда еще не встречал человека, действительно наделенного даром. Не в этом ваша сила.
Домовой явно не был настроен на встречу с ворожеей, а, может, дулся на то, что теперь Никита искал помощи вовсе не у него.
— Анатоль! — Никита не мог скрыть досады в голосе.
— А? — тот все еще был занят девушкой, поил её разбавленным красным вином из треснутой глиняной кружки, хотя бледный румянец уже вернулся на фарфорово-белую кожу.
— Анатоль, будь другом, сходи к Ведьме. Тут и шагу не ступить из казармы, а мне нужна её помощь. Бьюсь об заклад, она знает другой переход, и переход этот расположен где-то рядом. Я б просто ушел... Да.
Шевельнулось что-то протестующе. Поднялось волной и схлынуло. Никита замолчал, внезапно и глубоко задумавшись.
— Схожу. Сегодня ж. Новые связи. Знать. Сам король, — отрывисто отвечал Анатоль, но Никита уже не слышал его.
Ему вдруг стало до смерти жаль Рокти. Вспомнились яростные зеленые глаза и стройные загорелые лодыжки. Невольная улыбка тронула губы.
— Глупышка, — прошептал Никита еле слышно.
— Божественно красива, — продолжал бормотать Анатоль.
— И я пойду! — встрепенулась вдруг девушка. — Можно? — Тоненькие бледные пальчики робко коснулись такой же бледной руки Анатоля.
Никита встряхнулся и поднял голову, посмотрел на них пристально. Анатоль улыбнулся, обнажив крупные, чуть выступающие вперед зубы, склонился ниже, задевая рыжими локонами девичье плечо. Девушка ответила ему чуть изогнутыми уголками губ.
— Болтают, будто у Ведьмы самый красивый садик в пригороде и необыкновенный дом, — щебетала Нинель.
— О, да! Шикарно! Я покажу! — Анатоль яростно закивал, глаза его горели.
Никита усмехнулся. Покачал головой. Вдовушка-графиня могла распрощаться со своей страстью. Но как бы мило ни ворковала эта парочка, он поставил для себя первым делом потолковать с Анатолем. Конечно, не всякий позарится на девицу с кроваво-алым, как у вампира, взглядом. Вряд ли у неё было много поклонников — и тем больнее будет разочарование, если этот покоритель женских сердец найдет себе очередное увлечение. В голову вдруг пришла новая мысль. А ведь Анатоль действительно пользовался успехом у женщин. Этим стоило бы воспользоваться.
— Решено, — хлопнув по коленям, Никита встал. Поднялся и Анатоль. Рол задрал голову, почуяв неладное. — Вы уж вдвоем договаривайтесь, но, Анатоль, — шагнув, Никита приобнял его за плечи, провлек два шага по направлению к потрескивавшему камину. — Мне нужно, чтоб ты сам, понимаешь, — Никита снизил голос на пару тонов, — сам, один на один поговорил с ведьмой.
Анатоль вскинул удивленный взгляд. Никита вздохнул.
— С твоим подходом к женщинам... — и замолчал, как мог многозначительно. Веснушчатая физиономия расплылась в улыбке от уха до уха.
— О, да! — Анатоль хлопнул Никиту по плечу и, гоготнув, поспешил к выходу из казарменной трапезной, где и был устроен маленький тайный совет заговорщиков.
Никита скорчил кислую рожу ему в спину. Девушка шла к выходу, поддерживая под руки едва плетущуюся старуху, Анатоль поспешил подхватить локоток девушки. Рол, проходя мимо, преядовито заметил:
— К вашему сведению, молодой человек, у меня великолепный слух!
— Кто бы сомневался, — пробормотал Никита, глядя вслед маленькому зануде.
Веры в эту команду было чуть, но ведь это были единственные его союзники. Верные друзья — эта мысль рассеяла половину сомнений. Искренняя дружба была как раз тем, чего ему сейчас катастрофически не хватало. Как ни повернулись бы дела, а Никита уже был благодарен своему маленькому тайному союзу, призванному спасти его от больших политических интриг. Он улыбнулся и побежал во двор, где уже наверняка начиналось утреннее построение.
Глава 16
Ведьма проснулась с жуткой головной болью. Да и сердце непривычно саднило.
Поднялась на ложе — тихонько закачались серебряные цепи, всё закружилось, и она упала обратно на подушки. Прикрыла глаза, чтоб не видеть медленно вращающегося балдахина, сглотнула.
Ей снился кошмар. Обжигающее прикосновение. Чуждое. Омерзительное. Нечеловеческое.
Нет!
Озарение было столь внезапным, что она снова вскочила. Преодолевая головокружение, поднялась на подгибающихся ногах, оперлась было на покачивающуюся постель, да тошнота подкатила к горлу, и Ведьма упала на каменный пол.
Она приняла на себя удар. Сработала защита, поставленная Тринадцатью — боль растеклась по кольцу, отозвавшись в каждом, заполонив собой город, и каждый теперь был предупрежден, всякий — встревожен. Но лишь её разум был осквернен чужим прикосновением, и лишь она могла бы узнать тварь.
Тварь.
Дрожь прошла по плечам, мелко застучали зубы. Ведьма подняла взгляд — ажурный мост над бассейном раскачивался, как маятник. Она оперлась на руки и поползла по холодным мраморным плитам к краю возвышения, упала в голубую, подсвеченную изнутри воду.
Ледяная волна оборвала дрожь, вынула иголочку, всаженную глубоко в мозг. Ноги подогнулись, Ведьма осела, нырнула с головой, но глоток ломящей зубы воды окончательно привел её в чувство. Она, наконец, встала твердо на ноги. Убирая с лица черные мокрые пряди, по пояс в воде, побрела к берегу. Длинная ночная рубашка сверху — липла к телу, снизу — пузырем колыхалась по поверхности. Ведьму начала бить крупная дрожь.
Выбраться на берег стоило труда — руки скользили. Наконец, прыгнув и навалившись животом, Ведьма перекинула через край сначала одну, потом другую ногу. Откатилась, перевернувшись на спину.
Она вдруг увидела себя со стороны — распластанной на полу, с ночной рубашкой, перекрученной у талии, с расползшимися, как змеи, волосами, с алой ящеркой, мечущейся по алебастровой коже в попытках согреть беспомощную, замерзающую хозяйку.
Застонав, она совершила последнее усилие, поймала саламандру, сжала в кулаке, чувствуя, как волной поднимается вверх по руке тепло огненного тельца. Кожа ощущала сухие прикосновения тыкающейся в пальцы головки, длинный хвост обвил ладонь снаружи. Отступал озноб, кровь побежала быстрей, порозовела кожа.
Ведьма встала, почувствовав, наконец, силу в ногах. Потускневшая ящерка нырнула в начавшие подсыхать волосы.
Тот, чужой, коснувшийся её разума, был сейчас в городе, совсем близко, в черте цеховых кварталов, и наверняка ему было много, много хуже, чем ей. Усмешка искривила губы.
Дверь распахнулась, хлопнув о стену. Посыпалась мелкая пыль побелки. На пороге стояла Рокти — в перевязях метательных ножей поверх короткой туники, с обнаженным клинком, босая.
Они смерили друг друга взглядом.
— Это и есть то, зачем вы меня нанимали, госпожа? — круглые глаза щурились, шаря по углам, зелёный взгляд потемнел. — Уж не знаю, смогу ли я чем вам помочь. — Она развернулась, босые пятки прошлепали вдоль по коридору и обратно. — Здесь не было никого, кому я могла бы помешать. А сухое белье вам подаст и горничная.
В протянутой руке покачивался снятый с вешалки в прихожей плащ.
— Благодарю. — Ведьма повернулась, позволяя накинуть плащ на плечи. Затянула один шнурок, дернула другой и, сделав шаг, переступила через упавшую на пол рубашку. — Одевайся. Мы едем во дворец. Верхом, немедленно. Надеюсь, ты не продала еще своих лошадей.
Когда Ведьма обернулась, Рокти уже и след простыл. Наина кивнула, в очередной раз подтверждая, да, Девочка не ошибается. Практически никогда. Дети умеют видеть.
Она обогнула бассейн, скрылась на минуту за драпировками и вышла уже одетая для верховой езды — скромно и просто на этот раз, в черный мужской костюм свободного кроя, все с тем же плащом на плечах.
Выбежав во двор, нашла там Рокти, седлающую Вороного. Положив ладонь на седло, Ведьма кивнула на кобылку Рокти, нетерпеливо дожидающуюся своей очереди. Принялась сама затягивать подпругу. Времени не было. И еще через пару минут, легко перемахнув крошечный заборчик, понеслись вдоль по улице две темные, едва различимые в сером мороке занимающегося утра всадницы.
***
Прячась в глубокой тени, отбрасываемой стенами домов, Сет уходил всё дальше и дальше от постоялого двора, придерживая ладонью пояс с разломленным двумя мечами посохом. Ни огонька не мерцало в окнах, улицы были пусты так, как бывает только в последние часы перед рассветом, но город уже не спал. Внезапно разбуженный — прислушивался чутко из-за закрытых ставен.
Волна прошла по городу, и Сет чувствовал это по дрожанию натянутых Топью нитей. Голова раскалывалась от попыток удержать их все, но он только крепче стискивал зубы, да прибавлял и прибавлял шагу, опасаясь впрочем, сорваться на бег. Рядом, за ставнями, и мимо-мимо-мимо: бессонный взгляд, уставившийся в непроглядную темень комнаты, ноющая боль в сердце и кот, жадно лакающий пролитую в спешке валериану, робкий плач младенца, слишком испуганного, чтоб зареветь в голос.
Крючок, крючок, ещё крючок — превозмогая головную боль, он продолжал накидывать петли, плетя разрастающуюся паутину. Не в силах уже удивляться — они тоже чувствуют это. Казалось — каждый в городе знает теперь, где он, кто он. Но причиняющая боль сеть убеждала — не знают, не догадываются, лишь служат щитом кому-то. Третьему. И липкий страх комком подкатывал к горлу.
«Здесь!» — Сет запнулся. Огляделся по сторонам, но Крысёныш молчал, видно считая указания достаточными.
Под ногами пискнуло. Крысиный хвост шмыгнул от водостока в зарешеченное подвальное окно каменного дома, глаза-бусины сверкнули из темного провала.
Сет заглянул за угол — тихо, будто приколоченная гвоздями, висела над входом огромная жестяная шкура освежеванного вепря. Мелко семеня, обогнул здание, и с другой стороны обнаружил черный ход, загроможденный пустыми телегами и ящиками. Конечно же, запертый.
Пока руки возились с замком, уши ловили каждый шорох. Сет спиной видел улицу и чуял, что улица тоже видит его — как на зло, это был светлый переулок. И потому, когда вдалеке раздался цокот копыт по мощеной камнем мостовой ремесленных кварталов, Сет прыгнул через борт ближайшей телеги, закрылся промасленной, тошнотворно воняющей ветошью.