— Посмотрим, — буркнул Сет, отворачиваясь.
***
Никита сник. Схлынул внезапный запал, осталось черное отчаяние. Обоз все дальше уходил по тракту от проклятой хибары, и где-то там, позади, оставалась девочка. Совсем одна, в чужом, враждебном лесу, полном дикого сброда..... Связка молчала, бросала временами косые взгляды, но все чаще и дольше, понурив головы, смотрела под ноги. Чем выше вставало солнце, тем труднее было идти. Грязь сначала загустела, потом засохла комьями и, наконец, осыпалась мелкой рыжей пылью. Вздымаемая десятками ног, колес и копыт, взвесь начала подниматься клубами и окутала обоз облаком. Люди кашляли, и прятали лица в ткань — натягивали на нос широкие вороты рубах. Никита тщетно попытался подцепить зубами ворот футболки, но сдался в итоге, и лишь склонил голову еще ниже. Ноги давно уже гудели, но больше всего хотелось пить. Он с нетерпением ожидал вечера. Ему хотелось рухнуть без сил наземь.
Лучи, падающие с ясного неба, впивались в плечи раскаленными иглами, выжигали глаза, поливали спину нестерпимым жаром. Долгожданные сумерки принесли некоторое облегчение, а с наступлением темноты был объявлен привал и разложены сторожевые костры. Обоз, днем вялый и разморенный, ожил.
Пленные опустились на горячую, разогретую за день землю. Люди жаловались на затекшие в одеревеневших, заскорузлых от грязи сапогах, ноги. Просили снять цепи, чтобы разуться, почиститься. Многие просили воды. Солдаты делово сновали мимо и не обращали внимания на просьбы и требования пленников. Обозники раскладывали свои, маленькие, костерки, ставили на них незамысловатую глиняную посуду и варили походные похлебки: от всей сморенной, вяло шевелящейся ленты поднялся и растекся широко вокруг одуряющий аромат мяса, овощей, специй. С голодухи у Никиты закружилась голова. Рот наполнился вязкой слюной. Он сглатывал, но чувствовал лишь сухую крупу дорожной пыли с солоноватым привкусом пота. Вокруг смеялись и оживленно переговаривались довольные, располагавшиеся на отдых люди. Теперь он слушал другую часть истории нападения на обоз. Она подтверждала его догадки. Обычная тактика грабителей: пропустить богатую, хорошо охраняемую голову обоза и отсечь пару десятков последних телег — мелких купцов и крестьян — в этот раз не принесла успеха. Буквально перед стычкой обоз нагнал свежесформированный отряд вольных дружинников, направлявшийся в столицу. Джентльменам удачи изменила их своенравная покровительница. Появись дружинники чуть раньше, и они обогнали бы обоз, так и не узнав, что происходит за их спинами, задержись чуть в пути — и пришлось бы преследовать грабителей по остывшим следам, в чужом, плохо знакомом лесу, родном доме шайки. К несчастью, они с девочкой очутились в самой гуще событий.
Дружинники сильно потрепали шайку, да и преследование тех, кто пытался скрыться, сложилось удачно. Но Вадимир был взбешен. Внезапное и непрошенное вмешательство озлобленных постоянными грабежами крестьян стоило жизни шестерым молодым, не обученным еще толком дружинникам. И потому ликование спасенных торговцев было тихим и сдержанным, с оглядкой на посуровевших солдат, потерявших своих товарищей в первые же дни службы.
А те не особо спешили заниматься нуждами пленных. Помимо костров на периметре, они поставили костры поменьше, на которых и готовили в объемных походных котлах какое-то густое варево. Торговец средней руки в знак благодарности предоставил один из своих фургонов капитану Вадимиру и его офицерам. И вскоре после того, как обоз окончательно замер — жующий и успокоенный — за Никитой пришли. Пара солдат подошла, молча и деловито сняла оковы. Только тут, получив возможность разогнуть руки, он сообразил, как же они затекли. Зашипел от боли в вывороченных суставах. С трудом встал, был подхвачен с обеих сторон дюжими парнями в кольчугах и то ли отведен, то ли оттранспортирован к фургону капитана.
— Эй! Куда?! А как же мы?! — возмущались за спиной, но никто не обратил внимания на эти крики.
Пока его волокли мимо костров, со всех сторон вслед несся едва различимый гневный ропот. Многие ехали на базар с семьями, и женщины не могли сдержать злорадства. Ему пообещали и каторгу, и веревку на шею, и вечные муки ада. Он же пытался размять руки и срочно придумать какую-нибудь правдоподобную историю.
Фургон, с приподнятым на шестах боковым полотнищем, был ярко освещен изнутри парой фонарей, распространявших густой, тяжелый запах масла. Под этим своеобразным навесом расположился сооруженный из снятого борта фургона стол, за которым, сидя на чурбаке, ждал капитан. Он писал что-то на длинном куске бумаги, вертел в пальцах и покусывал длинное тонкое стило. Так и не придумавший ничего путного Никита был готов уже импровизировать на ходу, однако капитан не обратил на него ровно никакого внимания.
— Карманы. — Бросил он коротко.
Почуяв движение, он опередил расторопных служивых, и сам вывернул содержимое наружу: зажигалка, складной нож, блокнотик из заднего кармана джинсов. Документы, телефон и бумажник остались у девочки, в куртке. Один из конвоиров принял добычу, другой — обшарил-таки карманы сам, провел ладонями вдоль пояса, проверяя ремень, приподнял брючины, ощупал голени. Кроссовки живо его заинтересовали.
— Гляди-ка, чудная обувка... — капитан вскинул голову, скользнул взглядом, но остался равнодушен, а вот часы на руке его привлекли больше.
— Ну-ка, сними браслет.
— Это не браслет, это часы, — ответил Никита, расстегивая замок.
— Тебя забыли спросить.
Солдат принял часы, пару раз щелкнул замком, пока нес к столу капитана, передал в руки и покрутил головой удивленно.
— Такая дорогая вещица в такой дешевой оправе, серебро было бы много богаче. С какого чудака ты это снял?
— Что за металл? Сталь? — Капитан покрутил титановые часы, закрыл-открыл браслет, отложил в сторону. Взял блокнот, пролистал. Вернулся на первую страницу. — Соколов Никита Александрович. Это чье?
— Моё, — этот простой вопрос вдруг ошарашил его. .
— Значит это твое имя? — кажется, капитан, не поверил ему.
— Да.
— Ну-ну. А почему здесь, — он развернул открытый блокнот лицом к пленнику, указал на бледно-серое печатное слово name, — письмо Белгрское, а все остальное написано по-нашему?
Никита молчал, не зная, что ответить. Вадимир смотрел долго и пристально. Наконец, вздохнул удрученно.
— С глаз! — И не успел еще пленник сообразить, что же имел в виду капитан, как два верных конвоира вновь подхватили его под руки и потащили обратно.
— Стойте! Да постойте же! — он едва не свернул себе шею, а Капитан даже не поднял голову. Он листал записную книжку.
Рабочий блокнот с десятком имен и номерами телефонов, с многочисленными набросками местности, чертежами, формулами и топографическими пометами. Мурашки пробегали по телу при мысли о том, что решит капитан Вадимир, взглянув на все это...
Пленные сидели на земле, скованные уже лишь за ноги, жадно ели что-то с круглых деревянных плошек, по несколько человек с каждой, только и видно было, что мелькающие руки. Взгляд невольно выхватил из толпы Сета. Тот помахал приветливо и улыбнулся. Это заставило Никиту замереть на полушаге.
– Давай, – ощутимый толчок в спину послал его дальше вперед, – Вишь? Дружки твои заждались. Радуются.
Его подвели к цепи. Один конвоир опустил руки на плечи и надавил, заставляя сесть, второй – нагнулся подобрать свободную пару кандалов. Тут-то Сет и залепил ему в лицо деревянным блюдом.
Не издав и звука, круто и по косой, солдат провернулся вокруг своей оси и упал тихо, не шевелясь. Второй, забыв о пленнике, кинулся на помощь товарищу. Цепь накрыла его лавиной. Отбросив еду, люди повскакивали с мест. Повалив солдата, они пинали его ногами. Не думая, Никита рванулся вперед, на помощь избиваемому человеку. Схватив за плечи, Сет с силой развернул его к обочине и лесу:
– Беги! Беги, ненормальный! Ради тебя старались же!
И он помчался, вспомнив о девочке. Позади послышался свист плети, стоны и сдавленные ругательства. Это солдаты навалились на цепь. А потом раздался вдруг резкий, короткий щелчок и мимо пронеслось с огромной скоростью, и волосы на затылке встали дыбом. Он нырнул вперед, покатившись, вновь вскочил на ноги и, петляя как заяц, стянул через голову, бросил наземь белую футболку. Он забыл об усталости и боли в ногах – щедром подарке дневного перехода. За его спиной слышались еще крики, но его было уже не догнать..Он пытался лишь не вилять больше. Потому что помнил, нужно найти дорогу обратно. Нужно найти девочку, и вернуться. Как можно скорей. Так скоро, как только можно.
Остановившись, наконец – сердце молотом бухало в ребра – он уперся руками в колени, пытаясь отдышаться, собраться с мыслями.
Ему надо было идти параллельно тракту, забирая чуть к нему, чтоб в итоге выйти на место стычки. Там осталось достаточно поломанных кустов и разбросанного сена, чтоб наверняка не проскочить мимо. Дальше – минут десять-пятнадцать через лес, хибара где-то совсем близко к дороге. Сориентировавшись на месте, он начнет искать девочку.
Но двинувшись в намеченном направлении, он вскоре понял, что не привык бродить по лесу с обнаженным торсом, будто тарзан. Было холодно. Когда зубы начали отплясывать четко различимый степ, он заставил себя расправить сведенные плечи, взмахнуть пару раз руками, развести ладони по широкой дуге, попрыгать и побежать. Тихой, неспешной трусцой, той, которая по преданию сжигает километры, а по существу помогает согреться и чуть продвинуться к намеченной цели. Было темно, он с трудом отличал ближайшие деревья от сплошной, неприступной стены леса. Как часто бывает глубокой летней ночью, ветер стих, смолк непрекращающийся шелест листьев, зато появилось множество других звуков. Журчали ручьи, редко капала собравшаяся на листьях вечерняя роса, пронзительно пищал разбуженный резким движением вздрогнувшего листа комар, оглушительно хлопнули крылья – темная тень оттенила глубокую синеву неба – треснула рядом ветка.