Калека во все глаза вытаращился на Юродивого, который закончил обуваться, и сидел теперь, сложа руки на коленях, поглядывая то на него, то на Сета, прищурив глаз и склонив голову, точно так, как это делала маленькая птица, примостившаяся на его плече.
— Слушай сюда, — продолжил Сет, и калека дернулся, тут же забыв о юродивом, — найди всех, кто пользуется тут уважением и имеет власть. Кто отвечает за порядок и делит добычу. К ночи все они должны быть здесь. И учти, — кончик посоха постучал по плечу, — мне не нужны мелкие сошки и прихвостни... Пшёл! — рявкнул он, выдержав паузу, и калека помчался, забыв костыли на ступенях.
— Су-у-уров! — рассмеялся тихо юродивый.
— Смотри, как бы с тобой того же не было, — буркнул Сет. Поднялся, присел на трон, принялся постукивать посохом по верхней ступени.
— Не посмеешь, — отрезал юродивый. И добавил в ответ на взгляд исподлобья, сам покрываясь холодным потом, — побоишься.
— Да, приложили вы меня крепко, — протянул Сет, прекратив стучать посохом.
— Не тебя, атаман О’Ктранского леса, — покачал головой юродивый. — Не тебя, а тварь. — Судорога прошла по плечам Сета, он опустил взгляд.
— Сам догадался? — глухо спросил он.
— Ещё на тракте почуял. — Юродивый внимательно изучал склоненную макушку. — С чего бы тебе не любить юродивых? Юродивых любят все...
— Она тебя тоже... почуяла. Сразу. — Добавил, неожиданно весело улыбнувшись, — одни беды от вас... блаженненьких.
— Хозяин... ты? — юродивый присел на ступени, но за длинными, сосульками слипшимися волосами не увидел глаз.
— Её вообще нет с тех пор, как... Ты понял, в общем. Вы не убили её, часом? — Сет наконец поднял голову, и юродивый снова заметил незнакомые синие искорки в серо-стальном взгляде.
— Нет, наверняка нет, — ответил он, мучительно соображая, кто это тот, другой, новый, которого не было прежде. — А не врешь ли ты мне, братец? — спросил он почти ласково, протянув руку к колену сидящего.
— Нет! — отрезал Сет, резко встав. Добавил спокойнее, глядя прямо в глаза, — с чего бы мне?
— Вот и я думаю: с чего?
***
Ведьма очнулась не сразу. Слабость разливалась по телу, не позволяя понять, то ли это еще сон, то ли уже полудрёма. Яркое солнце припекало шею, но на лицо падала тень, и потому она еще долго лежала, не в силах шевельнуть и пальцем, пребывая на грани между сном и реальностью. Потом она медленно моргнула, окончательно приходя в себя и вспоминая утро, которое началось так рано и так мучительно.
Она не стала снова вскакивать на постели — не смогла бы. Медленно перевернулась на бок и посмотрела в окно. За цветным витражом с голубыми водопадами вовсю жарило солнце, и чуть колыхались ветки деревьев. В зените был полдень. «Какого дня?» — спросила она себя, наверняка, по сковывающей тело слабости, зная — ещё этого.
Когда ноги подкосились, капитан вышел из оцепенения, кинулся к ней с кружкой.
Изот выплеснул воду. Налил на два пальца дурно пахнущего клопами коньяку, с трудом разжал судорожно сцепленные зубы и опрокинул, опалив глотку. Она закашлялась. Дальше — провал.
Застонав, она села.
Её одежда валялась тут же на полу, она была в одной короткой рубашке, но рядом лежал расправленный и наверняка ни разу ещё не надёванный, халат. Ей стоило невероятных усилий продеть руки в рукава. Наконец она запахнулась и, не найдя под рукой щетки, принялась пятерней расчесывать спутавшиеся волосы.
Дверь отворилась без стука.
Ведьма даже не вздрогнула, но сочла нужным бросить через плечо: «Входите!» — голос был глух, едва слышен. Изот на цыпочках прошел к окну, поглядел на болезненно щурившуюся Ведьму и задернул шторы.
Она намотала на палец пару выпавших волос, сняла и положила на прикроватную тумбу получившееся тоненькое колечко.
— Вам уже лучше? — Изот не добавил ни «дорогая», ни «милочка», да и выглядел растерянно.
«Нет. Определённо, он ничем не опоил меня», — подумала она и ответила:
— Да. Благодарю. — Ей даже не пришлось добавлять смирения в голос. Смертельная усталость сделала слова еле слышным вздохом.
— Вот и хорошо.
Королевский советник, однако, вовсе не выглядел обрадованным... И не спешил продолжать. Ей пришлось собрать все силы, чтоб произнести следующую фразу:
— Прикажите подать экипаж, дома я приму лекарства и лягу, — это прозвучало достаточно томно, чтобы не вызвать и тени подозрений, но он ответил «Нет».
— Нет-нет, — в голосе его сквозила озабоченность, но едва ли — её здоровьем. — Нет! Распорядитесь, я найду всё, что хотите, всё, что нужно. Эта комната, любая другая — целиком в вашем распоряжении, но, умоляю, останьтесь здесь.
Застонав, она повалилась на подушки.
— Вы нужны мне! — спешил оправдываться он. — В городе творится странное. Когда я думаю, что меня уже ничем не удивить, приходят новые вести! Мои люди работают, не покладая рук. Отдохните. Поешьте — вам надо прийти в себя. Вечером я хочу видеть вас на тайном королевском совете. Ваши предсказания, — метнувшись вдруг от окна, он склонился над ней, обдав коньячным перегаром, заглянув в глаза, — поразительны!
С трудом подавляя тошноту, она отвернулась, застонав ещё мучительней.
— Да, — вдруг смутился он. Укрыл её отвернутым уголком покрывала. — Отдыхайте.
И постояв еще чуть-чуть, ушел, цапнув с тумбы свернутый в кольцо волос. Замок закрывшейся двери сперва щелкнул, а потом раздался один оборот ключа.
Вот теперь её стон даже на йоту не был притворным.
***
Во дворце не всё было ладно.
Ведьма, ни свет, ни заря примчавшаяся к главнокомандующему, положила начало цепочке странных посещений и многочисленных метаний по коридорам дворца. Даже напарник Никиты, не один год простоявший вот так, не шевелясь, на карауле, выглядел озадаченным.
Сперва разомлел, глядел как-то не по-уставному и дергал приподнимающимся в дурацкой улыбочке уголком рта. А когда командор, привычно печатая шаг подкованными каблуками сапог, появился вдруг из-за поворота, неся на руках чумазого оборвыша, совершенно по-звериному вцепившегося в главнокомандующего всеми четырьмя конечностями — и вовсе глаза выпучил.
Марк прогромыхал мимо. Ребёнок стрельнул ярко-синим взглядом с серо-стальной искоркой, и Никита узнал базарного воришку, с которым еще совсем недавно делил камеру. Потом, как ни вслушивались оба караульных, из-за двери долгое время не доносилось и звука. Пришел королевский советник Изот, которого Никита уже видел мельком. Постоял, теребя губу, в отдалении, и снова скрылся. А в какой-то момент Никита почуял, как наэлектризовались, встали дыбом волоски на руках и затылке. Дернулся собрат по караулу и оба они уставились в плавный изгиб убегающего коридора. Уставились так, что оба вздрогнули, когда распахнулась дверь покоев и командор замер в проеме, удивленно глядя на них.
Пришлось вскинуть подбородок, расправить плечи, выгнуть спину до хруста в позвонках и проводить удаляющегося главнокомандующего ничего не выражающим взглядом. Впрочем, прежде чем захлопнулась за ним дверь, Никита чуть повернул голову, успел заметить по-птичьи взгромоздившегося на стол ребенка. Скаля крупные белые зубы, он кормил крысу с рук кусочками нарезанного кривым кинжалом сыра. Створка стала на место, а Никита с напарником уставились друг на друга в полном недоумении.
Как раз в этот момент за поворотом раздался удаляющийся гул голосов, в одном из которых Никите послышалось вдруг что-то смутно знакомое.
Он едва выстоял оставшиеся часы.
Уже перед самой сменой караула вновь появился Изот. Подошел решительно, поднял согнутые крючком пальцы — постучать, но был остановлен уже вполне уставным:
— Главнокомандующего нет! Впускать никого не велено!
Советник ссутулился, опять затеребил губу и ушел, так ничего и не сказав.
Смена караула прошла по привычному уже сценарию. В полдень промаршировала колонна, в хвост которой пристроилась сдавшая пост двойка, но пришлось долго еще болтаться сперва в конце, а потом и в середине цепочки, пока капрал не обошел все посты, не выстроил солдат на плацу перед казармами и не дал команды разойтись.
Наконец освободившись на те двадцать минут, что им дали, чтоб пообедать и оправиться, Никита припустил к Калкулюсу. Ему до зарезу требовалось рассказать обо всем кому-нибудь. Кому-нибудь, кто смог бы объяснить происходящее.
Гном был занят. Шептался, склонившись над картой города, с одним из заговорщиков — тем, что отвечал за портовые службы и вход в гавань.
— А! Заходи, заходи, — обрадовался он и приветливо помахал широченной ладонью. — Мы скоро.
Никита не стал мешать — снял со стены погасший факел, разжег от адски полыхавшего камина и прошел в темный угол, где по старой памяти надеялся найти недоеденный завтрак, оставленный со вчерашнего ужина. Факел зачадил и скоро потух, но это уже не помешало поискам. Никита не обманулся в своих ожиданиях — под третьей поднятой крышкой обнаружились толстые сардельки в овощном рагу. Схватив тяжеленную чугунную сковороду за предусмотрительно длинную деревянную ручку, он вооружился не очень чистым мясницким ножом.
Присев на теплую ступеньку, водрузил обед на пылающие угли и принялся помешивать враз зашипевшую массу, а заодно и отправлять в рот подогревшиеся куски. Времени было не так много, а без часов Никита и вовсе боялся опоздать к построению. Но заговорщики и впрямь уже закончили. Портовый скатал карты в трубочку, покосился на прощанье недоверчиво и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.
Гном, довольно потирая руки, сел на ступеньку рядом, голыми пальцами подцепил со сковороды шипящую сардельку, похвалил, задорно блестя голубыми самоцветами в узких прорезях кирпично-красного лица:
— Молодец! Сразу видно — бравый солдат!
Никита отмахнулся, время поджимало. Выложил на духу, все как есть.
Калкулюс даже бровью не повел.
— Мы, гномы, в каменных стенах не хуже домовых. Ведьма и раньше к Марку бегала. Без стыда и зазрения совести. Даром, что гордячка, а прицепилась как репей. — Такое простое объяснение как-то неприятно поразило. Никита сник. — Мне вот другое интересно... — Гном выждал театральную паузу, — зачем её Изот в темницу водил, а потом в собственных покоях запер.