«Это и впрямь птица Мастера?» — прервала Топь цепочку бегущих по кругу мыслей.
«Нет... Не уверен. Иногда мне кажется, что Мастера все же нет».
«Мастер есть», — заверила Топь.
Огромное слепое пятно, за сотни лет сформировавшееся вокруг главы воровского синдиката столицы свидетельствовало об этом лучше показаний любых очевидцев, чьи слова на поверку выходили лживы. Никто никогда не видел Мастера. Никто ничего не знал о нём. А синдикат разрастался: слабенький, выплеснулся однажды из Урчащих кишок, пожрал трущобы, цеховые кварталы, город, а вместе с ним — и богатый, независимый пригород. Сотни лет Топь наблюдала его рост, чуя если не собрата, то родственную душу. У неё вдруг взмокли ладони от мысли, что теперь они могут встретиться... и, наверняка, стать соперниками. Перспектива выглядела привлекательно. Невольный смешок сорвался с губ и неожиданно громко отразился от сводов тронной залы. Юродивый, нервно оглянулся, и Топь улыбнулась шире, скаля крупные, желтые зубы.
Как раз в эту секунду оттуда, где скрылся насмерть перепуганный калека, вышли твердым, решительным шагом люди, чьи округлые животы под сравнительно целыми одеждами подтверждали их действительно высокий статус в столице нищебродов.
— девять, десять... тринадцать, — считал Сет, безошибочно выхватывая из разрастающейся толпы нужные лица. — Сброд. Трусы и слабаки, — как в раскрытой книге он читал за насупленными бровями и шипастыми дубинками в потных руках. — Я не взял бы их смотреть за скотом, не то что драться.
— А ты собираешься драться? — Юродивый не шелохнулся, хотя кое-кто уже смотрел на него косо.
— Господь с тобой. — Сет выщелкнул лезвие посоха, превратив его в копье. — Я слишком голоден и устал для этого.
Юродивый окинул его взглядом, будто увидел впервые. С заострившегося лица, из-под грязных, слипшихся волос сверкали серо-стальные глаза с неизвестно откуда взявшейся синей искоркой. Ноздри крючковатого носа раздувались хищно. Пальцы, сжимавшие посох, казались невероятно длинными и мосластыми.
— Да, ты определенно похудел, — протянул Юродивый, и вдруг распахнул глаза удивленно.
Птица, взмахнув крыльями, одним прыжком переместилась со спинки кресла на плечо Сета.
— Ка-а-арр-р-р! — заорала она на толпу, пригнув шею и распустив перья.
— Лучший друг Висельника, — прошептал Юродивый, протягивая руку навстречу.
— Прекрати, — раздраженно одернул Сет. Он не вздрогнул на этот раз, но стоял напряженно, явно опасаясь ворона на своем плече. — Ты такой же блаженный, как и я. И если ты не перестанешь юродствовать, мне придется убить тебя. В назидание.
— Смерть на твоей стороне, — ответил тот, все еще глядя на птицу и не обращая внимания на острие посоха, способное достать его в любой момент. — Очень жаль. — Он перевел взгляд и встретил внимательный прищур Сета. — Признаться, я надеялся увидеть, как тебя убьют здесь нынче. Тебя, и ту тварь, что ты носишь в себе, атаман О’Kтранского леса.
— Не повезло тебе, приятель, — сделав шаг к началу ступеней, Сет оказался по правую руку Юродивого, — я поклялся себе жить вечно.
— Ты что ли Мастер? — крикнул дородный бородач в крепкой, но не очень чистой одежде из той чертовой дюжины, что Сет насчитал при входе.
— А ты хочешь видеть Мастера? — ответил Сет, не повышая голоса.
Звук сам отразился от стен, достигнув ушей каждого. Поднялся и стих говор. Опасливо покосившись на посох, бородач не решился продолжить, обернулся в поисках поддержки. Никто не подал голоса — серо-стальной взгляд пронизывал не хуже копья.
— Псы! — рявкнул Сет, и слово ударило как плеть. Толпа дернулась. Худой, грязный человек, очевидно недавно искупавшийся в сточных водах, а значит вошедший в Урчащие кишки через черный ход, походил на безумца больше, чем Юродивый по его левую руку. Сет подумал вдруг, что даже если кто-то из этих людей и присутствовал на публичной казни, они ни за что не узнают его. — Псы. — Повторил он тихо. — Вам не надоело жрать дерьмо лишь потому, что хозяева забывают кидать вам объедки?
Толпа настороженно молчала, не спеша приветствовать речь. Топь подавила нарастающие раздражение и голод. Она почувствовала вдруг, что лучше бы ей сесть, и опустилась на ступеньку рядом с Юродивым. Птица сорвалась с её плеча и, едва не задевая головы крылом, пересекла залу, опустилась на балку над выходом.
По толпе пробежал шепоток. Люди заволновались, спинами чуя немигающий взгляд ворона.
— Чего ты хочешь? — повторил бородач уже более дружелюбно, глазом кося на распластанного у подножия ступеней карлика.
Топь окинула толпу мысленным взором. Сеть, сплетенная за день, звенела от все возрастающего напряжения. Еще пара петель, и она, возможно, не сможет её удерживать. Страшно хотелось есть, голод дрожью передавался на руки, и бесценные силы уходили на то, чтобы гасить эту дрожь. Слабость и страх рвотным позывом стали в горле. «Что мне делать?» — спросила Топь, беспомощно скользя взглядом по лицам. «Они слабы. Слабы, как никто в городе», — ответил Сет, так же внимательно изучавший толпу, — «а слабость может стать силой... если надавить хорошенько». Кивнув себе, они ответили:
— Вопрос в том, чего хочешь ты, Ветошник...
Ворон на балке внимательно слушал все то долгое время, что Сет держал свою речь. Горбун, далеко в башенке своего дома, потирал руки, глядя в черный, как камень душ некроманта, кристалл хрусталя. Он, наконец, знал, что ему делать, и как откупиться от Мастера.
***
«Все-таки опоздал на построение».
Эта мысль пришла ему в голову, когда, выйдя во двор, он услышал призывные звуки горна. Пришлось припустить со всех ног — тяжелый меч в ножнах больно бил по бедру, а Никита еще не научился правильно его придерживать.
Опасения его, однако, развеялись, когда он выбежал на плац и увидел нестройные шеренги и точно так же бегущих гвардейцев. «Что-то случилось», — пришла новая мысль, и Никита еще прибавил шагу. Но пришлось пометаться в толпе, прежде чем он увидел Алана. Тяжело дыша, стал в строй. Алан покосился неодобрительно.
— Что стряслось? — спросил Никита, пока не улеглась еще царившая на плацу суета.
— Приказ по казармам, — пожал плечом Алан, — двойной караул, осадные посты в крепостных башнях. Белгрское посольство пересекло границу. Эта сучка Бронислава непременно захочет влезть во дворец.
— Брониславы нет с ними, — ляпнул Никита прежде, чем сообразил, что делает.
— Ты-то почем знаешь? — повернулся Алан удивленно, но шедший вдоль рядов капрал ткнул его в плечо, разворачивая прямо, хлопнул Никиту по животу, заставляя выпрямиться, и тем прервал разговор.
«Сучка?» — Никита мог еще понять, за что армия ненавидит Ллерия, в казармах громко и с недовольством обсуждали грядущие перемены и сокращение жалования и довольствия, но чем провинилась перед ними его старшая сестра? Он едва дождался конца построения.
Какой-то капитан долго вышагивал перед строем, читая новый распорядок дежурств, где были отменены занятия на плацу и в казармах, зато часы на карауле были увеличены вдвое. Появились новые маршруты патрулирования, в основном — у входов во дворец, в его старой части и в осадных башнях, глядевших в гавань и оставшихся от древнего замка, ставшего когда-то основой для постройки дворца.
Когда были, наконец, зачитаны все приказы, капралы сгрудились у столов с бумагами, а гвардейцы — на время были предоставлены сами себе.
— Сучка? — спросил Никита, наконец, шепотом. — Уж не потому ли, что она пыталась убить свою мать?
Догадка оказалась верной, армия любила покойную королеву.
— И поэтому тоже, — Алан нахмурился, — хотя, да будет тебе известно, об этом не принято говорить вслух.
Никита ждал, но Алан, очевидно, не собирался продолжать.
— Ладно, Алан, не томи. Что еще вам сделала Бронислава?
— Не задавай таких вопросов, Никита. Мне и так стоит труда без конца убеждать всех и каждого, что ты — вовсе не тупая деревенщина, как это кажется на первый взгляд. В казармах о тебе не слишком высокого мнения, разбойник. — Никита проглотил это. На что еще мог он рассчитывать после схватки на плацу? — Я вообще диву даюсь, зачем капитан Вадимир так с тобой носится?
В голову пришла вдруг шальная мысль.
— Я — младший брат короля, — сказал Никита так просто, будто дело это было само собой разумеющимся.
Это был удачный момент для признания. Нож с пояса Алана ткнулся вдруг в спину Никите. Острие прокололо и доспех, и рубаху, и плоть, Никита едва не вскрикнул от неожиданности и боли. Цепочка вокруг заволновалась, чуя неладное. Один из капралов оглянулся обеспокоенно. Это придало Никите уверенности. По крайней мере в том, что Алан не убьет его немедленно.
— Последний кочевник с границ ведёт себя умнее, чем ты, чужак, — прошипел Алан сквозь зубы. — Не знаю, откуда ты свалился, и что за нравы царят на твоей родине... но мне жаль уже, что я пытался быть тебе другом.
Кольнув, лезвие исчезло. Алан стоял, глядя прямо перед собой. Никита же, пока кровь пятном расползалась по холщовой рубахе под доспехом, мучительно гадал, в чем допустил ошибку. Отчего Алан вдруг взъелся так — не посмеялся добродушно над словами, которым очевидно не поверил. Что было в них такого?
Очевидно то же, что и в желании Вадимира видеть на престоле наследника. Что стоило, совершив переворот, провозгласить правителем Марка, которого боготворили в казармах? — Кровь. Нельзя в одночасье отречься от столь древнего наследия. Лишь Рим с его традициями мог позволить себе избирать императора. Король Артур был, наверное, последним проводником принципа «первый среди равных».
— Алан, — тот даже не шевельнулся, — ладно, можешь не отвечать. ...Бронислава могла бы убить свою мать, но не должна была выходить за Николая, рожать ему наследника? — Он молчал. — Почему? Разве не то же сделала Августа Аделаида, выйдя за Августа, а затем и сгубив его в мелких приграничных войнах? — Алана дернулся, будто хотел ответить, но снова смолчал. Никита продолжил, уже, скорее, для себя. — Что она с