Человек вдруг застонал, и охотница замерла, чуть сильнее натянув тетиву лука.
Жало стрелы смотрело прямо в эту широкую спину.
Человек приподнялся на локте, взглянул на воду перед собой.Другой рукой провел по лицу, убирая назад упавшие на глаза волосы. Посмотрел на собственную ладонь. Рокти увидела испятнанные кровью пальцы. Перекатился на бок и с еще одним тихим стоном сел, вытянув ноги вперед. Принялся отряхивать плечи от присохшей грязи.
Рокти продвинулась еще на шаг.
Скользнула взглядом по кожаному ремню на поясе. Справа, под рукой, заметила характерную петлю, очевидно предназначавшуюся для оружия, но пустую сейчас. «Все, как и сказал брат», подумала охотница, не спеша, впрочем, прятать стрелу в колчан. «Безоружен и полугол».
Так и не сумев толком почиститься, человек встал, пошатнувшись, сделал шаг к реке и вдруг резко, всем корпусом обернулся, присев на полусогнутых и выставив руки так, будто собрался драться на кулачках.
«Чуткий!», невольно восхитилась охотница.
От резкого движения его снова повело, он запнулся и чуть не упал. Тряхнул головой, будто отгоняя головокружение, стер ладонью набегающую на глаза кровь, выпрямился, безвольно уронив грозно сжатые кулаки, смерил ее взглядом и пробормотал:
— Драсссь-те.
Она изогнула бровь и подняла лук повыше, нацелившись чужаку точно в сердце. Этот человек был намного крупнее нее, и она вдруг почувствовала себя неуютно. До сих пор ей не приходилось сталкиваться с людьми вот так, нос к носу. Торговцы, навещавшие клан, знали обычаи ктранов, и не позволяли себе лишнего, хотя она не раз ловила масляные взгляды на своих голых коленях, едва прикрытых коротким платьем. От этих взглядов хотелось одернуть подол пониже. Но этот человек не пялился. Не получив ответа, он пожал плечами и, развернувшись, снова шагнул к реке.
— Ты! — выдохнула она, не находя от возмущения слов.
— Что? — спросил он, присев у края воды и принявшись умываться. Шумно втянул воздух сквозь сцепленные зубы, когда снова тронул пальцами свежую рану.
— Не смей поворачиваться ко мне спиной! — выкрикнула она, и сама поняла, как смешно, тонко и звонко звучит ее голос.
Он бросил взгляд через плечо, ухмыльнулся криво и, шлепнувшись на задницу, принялся разуваться.
Стоя перед ним с натянутой тетивой, которую не собиралась уже спускать, Рокти вдруг почувствовала себя невероятно глупо. Резко выдохнув через нос, она отправила в колчан и стрелу, и лук. Отошла в сторону, взгромоздилась на торчавший у воды валун. Откинулась на руки и уставилась на чужака, постукивая о камень плоской подошвой маленьких сапожек. Зеленая, в тон платью, треугольная шапочка с фазаньим пером упала с головы, и девушка тряхнула короткими каштановыми локонами.
Человек мыл в реке свою странную обувь и поглядывал на охотницу с едва заметной улыбкой.
Она невольно улыбнулась в ответ.
— Теперь я верю, — сказала она.
— Веришь? Во что? — он вылил воду из своих тряпочных ботинок и принялся обуваться.
— Ты шел одной тропою с братом и пил с ним из одного ручья. Не испугался следопыта клана и посмел повернуться ко мне спиной, когда жало моей стрелы смотрело тебе прямо в грудь. У тебя сердце волка.
Он сокрушенно покачал головой.
— Если верить данным последнего медицинского освидетельствования, сердце у меня — вполне человеческое, здоровое, без пороков и следов ожирения. Брат — это волк? Откуда ты знаешь, что я делал ночью? Ты следила за мной все это время?
Она опешила от такой лавины глупых вопросов. Но он не лгал. Чуть прикрыв веки, Рокти потянула ноздрями воздух, благо, человек стоял с наветренной стороны, и она читала его, как раскрытую книгу.
— Волк — это волк, брат — это брат, — сказала она, спрыгнув со своего насеста. Подошла, уже ничего не боясь, стала совсем близко, пытливо глядя в глаза. Но не посмела коснуться его рукой. Он не нарушил законов, а значит, она не могла прикоснуться к нему без его на то разрешения. — Давай перевяжу? — спросила она робко, кивнув на глубоко рассеченный лоб.
— Давай, — беспечно согласился он, и даже присел обратно на землю, чтобы ей с ее маленьким ростом, не пришлось тянуться к его голове.
Ошарашенная, она замерла на секунду, а потом быстро, пока он не передумал, потянула из поясной сумки туго скрученный бинт.
Рана была не серьезной. Но Рокти работала не спеша. Трогала пальцами горячую кожу и вновь убеждалась: чужак не врет, в нем нет зла, он ее не боится. Но что-то его беспокоило.
— Скажи-ка, — спросил он, когда она очистила, наконец, рану и принялась бинтовать голову, — а далеко отсюда до тракта и куда к нему надо идти?
Ее руки замерли на миг.
— Что тебе тракт? Тракт петляет. Отсюда до Торжка ближе... или тебе к границе надо?
Он уловил эту легкую заминку. Ухмыльнулся мрачно. Твердо ответил:
— Мне надо на тракт, — и Рокти снова почувствовала, что он говорит правду. Граница его не интересовала. — Там вчера стычка была, утром. Может, знаешь? Я... оставил там вещь.
Она расхохоталась. А он вдруг вздрогнул.
— Тогда забудь. Ничто не залеживается на тракте. Кто-нибудь уже давно присвоил твою... вещь. — Рокти не стала уличать его в этой маленькой лжи. Ей хотелось, чтоб он сам рассказал ей всю правду.
Он верно истолковал поставленную ею паузу.
— Хорошо. — Набрал полную грудь воздуха. — На самом деле, я оставил там друга, даже нет, не друга... маленького человечка, за которого несу ответственность. Я встретил в лесу девочку, и мы шли вместе, потом попали под облаву, там было много людей, вооруженных и озлобленных. Девочка скрылась, меня приняли за грабителя, заковали в цепи. Целый день я шел вместе с обозом, а потом бежал... мне помогли бежать... те самые разбойники. А сейчас я должен вернуться и найти ее, чтоб отвести домой. Только не спрашивай, что маленькая девочка делала в лесу одна, когда до поселений так далеко, и почему бандиты помогли мне бежать. Этого я объяснить все равно не смогу.
Он выдохся. Сидел молча, смотрел со страхом. Он боялся, что она не поверит ему. Но ее руки все еще лежали на его голове, и она знала, все только что сказанное — правда.
— Какой ты чудной... — прошептала она. — Ты не боишься леса, но вздрагиваешь, когда рядом смеются. Твоя ложь похожа на правду, а правда кажется ложью. Тебе нужна помощь, но ты ни за что не станешь просить о ней... — Она вдруг резко кивнула. — Хорошо. Я отведу тебя туда, поищем твою спутницу вместе... кем бы она ни была, и как бы вы здесь ни оказались.
Волна облегчения прокатилась по его телу. Расслабилась каждая мышца, а Рокти вдруг почувствовала терзавший его зверский голод и внезапно наваливавшуюся усталость.
Она отдернула пальцы, как от огня, так неприятно было это внезапное чувство.
— Погоди, я тебя покормлю. — Бросила она, спешно выпутываясь из лямок заплечного мешка. Голод парня чувствовался даже на расстоянии. Он не ел, должно быть, не меньше суток. — Надевай, — Рокти сунула ему в руки косоворотку Ясеня, брошенную в мешок перед самым уходом.
Не хотелось просить Ясеня даже о таком малом одолжении, но едва ли кто в клане мог похвастаться шириной плеч как у него. Парень благодарно кивнул, но когда продел руки в рукава, косоворотка едва не затрещала по швам. Ворот так и остался расстегнутым: пуговица не сходилась с петелькой. Потом Рокти вытащила завернутое в тонкие лепешки мясо и услышала, как громко и голодно сглотнул парень.
Села на пятки, дожидаясь.пока он утолит первый голод. Отцепила с пояса и протянула ему флягу с чистой родниковой водой.
Он ел жадно, но очень аккуратно. «Нет, не деревенщина», снова подумала Рокти.
— Мне не совсем тракт нужен, — чуть насытившись, он расслабился. Позволил себе опереться о тот самый валун, на котором недавно сидела она. — Там в лесу хибара есть...
— С подземными лабиринтами? — спросила Рокти, почувствовав внезапно вернувшийся к нему страх.
— Точно. — Он посмотрел на нее растерянно, будто ожидал совсем другой реакции. — Тебя это не пугает?
Она прыснула.
— Чего там бояться? Обыкновенные гномьи лабиринты. Не ходи туда, и ничего с тобой не случится.
— А если пойти? — Страх в его голосе усилился многократно. Она перекатилась с пяток, сев на бок, чтобы ветер теперь шел мимо, и все равно четко слышала этот удушающий запах дикой, неконтролируемой паники. — Что случится, если спуститься туда? Что это за гномьи лабиринты?
***
Монсегюр был осажден. Почти год крестоносцы стояли под стенами, ночью – освещая узкую долину кострами, днем – ворочаясь неспокойно всей своей десятитысячной массой. Еще под Рождество предатель провел христово воинство секретными тропами на восточный хребет. Огромные валуны, выпущенные тяжелой катапультой, медленно и до умопомрачения легко прошивали ярко-синее небо, играючи крошили каменную кладку. Пятиугольник крепостных стен оседал под размеренным, неспешным обстрелом. Горы гудели умноженным эхом. Девять месяцев держал оборону замок. Сотня воинов, не больше. И едва ли во всем замке осталось свыше сотни Совершенных, когда Бертран Марти решился, наконец, капитулировать.
Глядя с крепостной стены вниз: на хозяйничающих во дворе замка рыцарей в белых плащах с черными крестами – Кламен нервно теребил фибулу. Простая оловянная вещица, украшенная изображением пчелы, всегда вселяла в него уверенность, одно прикосновение к ней поддерживало в самые трудные минуты осады. Сегодня олово казалось особенно холодным, и жар дрожащих в лихорадке рук не мог согреть его.
Они пообещали жизнь… за отречение. Перережь глотку псу – и ступай на все четыре стороны, ты свободен! Добрые католики... Плечи его дернулись конвульсивно, он чуть пошатнулся.
Кламен дрожал: то ли от гнева, то ли от холодного, остужающего горячий пот, ветра. Смирить клокотавшее бешенство не удавалось, разум казался как никогда ясным, дух же – смятенным. Будто это ярость сжигает его изнутри, кипит, сотрясая тело грудным кашлем.
Амьель подошел неслышно сзади, положил руку на плечо, испугав. Кламен прикрыл глаза, перевел сбившееся было дыхание.