Горбун раскрыл ладонь, протянул вперед хрустальную каплю, зашептал слова заклятия. Сет отвёл взгляд.
— Я вернусь, — сказал он, вытирая слезинку со щеки рыдающей девчонки, а потом завёл руку за спину, выдернул торчавший под лопаткою нож.
Горбун упал вперёд, крича последнее слово, ловя последний выдох умирающего.
— Ты опоздал, — сказал Юродивый, глядя на девственно чистый осколок в его руке.
— Я успел, — ответил Горбун, не веря собственным глазам. — Я успел! — закричал он, бросаясь к девчонке, отталкивая её от бездыханного тела. Камень с ладони упал в лужу. Он обхватил пальцами холодеющий лоб, замер, прислушиваясь. Оборванка, плача, колотила его по спине. Он не обращал внимания на удары маленьких кулачков. — Он пуст. — Сказал, наконец, Горбун, садясь в грязь. — Он пуст.
Белесый туман, клубился ещё над мостовой, над бездыханным телом, но где-то над городом всходило уже солнце, разгоняя густой молочный кисель. В промозглой сырости чудилось обещание тёплого, солнечного дня. Горбун остановил рассеянный взгляд на искорке, полупогашенной мутной водой лужи, сверкающей с её дна. Наклонился и поднял камень, пытаясь разглядеть хоть пятнышко, спрятавшееся в его глубине, хотя бы намёк на цвет. Камень оставался девственно, кристально прозрачен.
— Что значит, пуст? — спросил Юродивый.
— Пуст, это значит — ответил Горбун, — у него нет души.
— Как такое может быть?
— Я не знаю, — он действительно выглядел потерянным. Смотрел, как девица снова подтянула умершего к себе на колени, шептала ему что-то, склоняясь к лицу. — Но если он умер, а я, Ловец душ, не смог заключить его в камень, значит у него попросту нет души.
— Даже деревья имеют душу, — отрезал Юродивый, тяжело поднимаясь на ноги. Колени подгибались, он всё никак не мог встать. — Если ты действительно успел, но не смог ничего уловить, значит, он ушел как-то иначе. Или нашел себе иное вместилище.
— Иное? — Горбун поднял удивленный взгляд. Девушка тоже вскинула голову.
— Я! Мы! — сказал Юродивый, встав наконец. Его шатало как под порывами ветра. — Он ведь обещал тебе вернуться? — он обернулся к девушке.
— Да, — ответила та. Слёзы градом катились по её лицу. — Да!
— Радуйся, — Юродивый пристально смотрел в её глаза, силясь понять, что случилось между ними двумя после того, как он покинул тронную залу, что связало их так, — радуйся, эта тварь поклялась себе жить вечно и, кажется, нашла-таки способ.
Он заковылял мимо, дальше, всё ускоряя и ускоряя шаг.
— Куда ты? — крикнул Горбун ему вслед.
— Предупредить Марка, что за тварь принял он в круг в ночь полнолуния.
***
Эдель вихрем неслась по коридорам замка, всё быстрей и быстрей, не обращая уже никакого внимания на редкую стражу. Потому что два лестничных пролёта и десяток плавных, скругленных изгибов назад почуяла неладное. Вид гвардейцев у высокой двустворчатой двери подтвердил её худшие опасения. Они выглядели напуганными.
И когда она распахнула дверь в кабинет Марка, от крика заложило уши.
Она замерла на миг, ошарашенная, но, скоро опомнившись, переступила порог, захлопнула створки, оставив за ними двух не по уставу пялившихся внутрь гвардейцев.
Забившись в угол, Рато кричал и продолжал, продолжал пятиться, словно пытался пройти сквозь стену. Он кричал так, как не кричал даже на вершине холма в момент инициации круга. Монахи, лежавшие тут же, прямо на полу, пятились от него в другую сторону. Помогали себе скрученными за спиной руками.
— Что? Что вы сделали с ним? — она заткнула пальцами уши, так невыносимо пронзителен был этот крик.
Страт, не прекращая пятиться, покачал головой отрицательно. Клирик закатывал глаза будто припадочный. Она поняла, что обращалась к людям, чей рот заткнут кляпом. Развернулась и бросилась к мальчишке.
Крик перешёл в визг, когда она поймала его в кольцо рук. Он изворачивался, кусая и царапая её, а она сжимала его всё сильнее и сильнее, терпя боль от укусов, ловя мелькающие руки, обхватывая ноги ногами, пока тот не успокоился наконец. Он лежал безвольно в её руках, маленький дикий мальчишка, положив бритую голову на плечо, руки висели плетьми. Она осторожно поднялась, чувствуя боль от укусов на плечах и ударов на лодыжках, подхватила его, отнесла на тахту.
Он вновь закричал, когда она положила его на спину. Вскочил, заламывая руки назад, царапая, раздирая рубашку под лопаткой.
— Вытащи! Вытащи! Вытащи! Нож!
Надеясь привести в чувство, она ударила его раскрытой ладонью. Он не заплакал, как можно бы было ожидать от маленького ребёнка. Он поймал её руку и, глядя в глаза новым своим, голубым и холодным, как осеннее небо, взглядом, прошипел сквозь зубы:
— Не смей!
— Прекрати истерику. — Её взгляд был так же ясен и твёрд.
Они замерли на минуту, играя в гляделки. Пока он, наконец, не выпустил её руку, обессиленно упав назад. Застонал, коснувшись спиной постели, приподнялся на локтях, и Эдель увидела блестящие на ресницах слёзы. Но он не кричал больше. Она встала и тихо отошла. Он полулежал, шумно цедя воздух сквозь зубы.
Дверь распахнулась. Королевский лекарь стоял на пороге, и склянки в его руках звенели, ударяясь друг о друга.
— О! Ох... Он угомонился.
— Да. — Ответила она. — Закройте дверь. — И кивнула на пялящихся внутрь гвардейцев.
Он бросился исполнять приказание, но остановился, не зная, куда девать свои фиалы. Гвардеец сам потянулся, захлопнул створку.
— Благодарю, — промямлил лекарь.
— Что здесь стряслось? — спросила она. Попятилась, не спуская глаз с мальчишки. Села в кресло.
— Я, я занимался пленным, — лекарь махнул широченным рукавом в сторону клирика, — мне почти удалось привести его в чувство... когда он закричал вдруг, скатился с постели, пополз прочь... — Лекарь пожал плечами. — Я не мог даже подступиться к нему. Его крыса прокусила мне руку! — Он ткнул обвиняюще окровавленной кистью.
— Крыса, — сказала Девочка. Обвела взглядом комнату, опустилась на колени. Испуганный зверь притаился под кроватью. Побежал, шурша рассыпанными листами пергамента, прочь, нырнул в раструб старого, запыленного армейского сапога. — Крыса здесь, — Эдель вздохнула с облегчением. Что бы ни случилось, зверь не покинет своего хозяина, пока тот не потеряет свою суть. А значит, круг был еще цел.
Дверь снова распахнулась, хлопнув о стену. Они с лекарем вздрогнули одновременно. Воин вошёл, глядя настороженно.
— Что здесь произошло? — спросил он.
Девочка не успела ответить. Коротко звякнув, склянки высыпались на мягкое сиденье полукресла. Одна рука вцепилась в его спинку, другою лекарь держался за сердце.
— Я... Я... Я лекарь Его Королевского Величества! — взвизгнул он. — Я не лечу больных старух, белгрских монахов и истеричных детей!
Он прошел мимо Воина вон и демонстративно хлопнул дверью.
— Не богадельня, — покачал головой Марк. — Так что же тут стряслось?
— Спроси у него, — она кивнула на Рато. — Закатил истерику почище, чем на холме. Кричал так, будто его режут.
Рассеянный взгляд мальчишки сосредоточился. Он ещё подтянулся на кровати вверх и сел. Руки осторожно нырнули под рубаху, щупая спину. Воин глядел на него с минуту. Потом, тряхнул головой, прогоняя прочь все лишние мысли.
— Он нужен мне, — сказал Марк, — я понятия не имею, кто он такой. Но он нам нужен.
Подошел к упавшим в кресла склянкам. Взял одну, другую. На них не было никаких ярлычков, и Воин скоро оставил их. Шагнул к страту, присел, глядя в глаза. Стянул повязку на шею, вынул кляп.
— Прости, мы, кажется, не сможем ничем помочь твоему клирику. — Страт даже не шелохнулся. — Но, кажется, он говорил, будто послан следить за тобою, — продолжил Марк, — говорил, будто ты оступился... — Марк ждал, но страт не шевельнулся. Марк поднялся. Сделал пару шагов по комнате, замер, глядя в окно. — Клемент?
Монах дернулся, услышав своё имя.
— Скажи мне одно, Клемент. — Воин обернулся к нему. — Что ты сделал со своим послушником? С мальчиком, который присматривал за птицами?
— Я поступил с ним так, как и должно поступать с предателями, — ответил страт, чеканя каждое слово, — я перерезал ему горло.
Марк кивнул. Жидкий полусвет занимающегося утра лился из окна, освещая Воина со спины. Девочка не смогла увидеть, как изменилось его лицо, и изменилось ли оно вообще. Когда Марк продолжил, его голос был так же ровен, как и всегда.
— Тебя отведут к королю. Там будет князь Николай, — страт дёрнулся ещё раз, и Марк шагнул вперёд, присел, улыбаясь, — да. Так вот, я советую тебе... по дружески советую... ничего не таить, честно отвечать на все-все вопросы, кроме, пожалуй, одного. Не говори никому, что ты искал в Далионе... Идём! — Марк встал, сделав знак Девочке. — У нас серьезные неприятности. Ллерий требует Никиту к себе. Если ты найдешь его, Эдель, — он присел перед ней, положив руки на плечи, — не говори мне.
— Почему? — она отшатнулась.
— Он вынудил меня принести ему клятву вассальной верности.
Воин поднялся. Шагнув к двери, взялся за ручку.
— Погоди! — Страт стоял на коленях, с руками, скрученными за спиной. — Я знаю, кто ты, недобитый враг. Я знаю, как долго ты шел к этому. Умоляю, отступись. Ты откроешь двери к собственной гибели. Ты откроешь двери к гибели всего этого мира!
— Да? — Марк уперся кулаками в бока. Наступал каждым шагом впечатывая слова в пол. — Это вы чума и проклятье этого мира. Сотни лет! Сотни лет мы бежали от вас сквозь всю Европу, Дуврский пролив, Британию, Ирландию сюда, в Новый Эрин. Гномы построили для нас переходы. Пути для тех, кто хотел свободной жизни и свободной веры. Они заперли все замки, оставив вас по ту сторону, упиваться собственной праведностью и благочестием. Они вручили Ключ судьбе, чтобы в старом мире снова и снова рождались хранители, способные отпирать двери и вести сюда тех, кому свобода была дороже даже жизни. А вы нашли его. Прошли сюда за нами. Просочились, как зараза в хорошей воде. Орланд сумел опрокинуть вас, отбросить в скудные северные пределы, но не уничтожить полностью. И вы сотни лет искали и находили Хранителей Ключа... чтобы снова и снова убивать их, людей, сознательно отрекшихся от убийства. — Последнее он, опустившись на одно колено, бросил прямо в лицо связанному монаху.