Он долго еще стоял во дворе, смотрел на ее окно. И в тот миг он воспринимал этот чужой дом почти как старого доброго друга и только за то, что он пусть и на короткое время, но все же приютил ее под своей крышей.
А потом он вдруг понял, что торчит во дворе в этот поздний час не один. В арку медленно въехала машина. Остановилась, осветив фарами детскую площадку и гаражи. Потом фары погасли, а из машины так никто и не вышел. Никита стоял в тени подъезда. Машина бы-ла ему хорошо видна: «девятка» — черная или темно-синяя. И в салоне — двое: мужчина и женщина. Они совсем не торопились выходить.
Никита терпеливо ждал. Долго. А они все не выходили, словно не в силах были оторваться друг от друга. Потом женщина вышла. Никита узнал ее — Алла Гринцер. Он ждал, что ее спутник сейчас развернется и уедет. Но он тоже вышел из машины, захлопнул дверь. «Квакнула» сигнализация, фары «девятки» на мгновение зажглись и погасли. Мужчина подошел к Алле, обнял ее за плечи, и они неторопливо направились к четвертому подъезду, тихо разговаривая между собой. До Никиты донеслось: «Ну ведь ты обещала мне сегодня. Пойдем, останься сегодня у меня», — это настойчиво и нетерпеливо говорил мужчина. «Нет, лучше завтра, — отвечала женщина. — Я должна сначала поговорить с мамой… Подготовить ее… Она должна нас понять…»
Они были так заняты друг другом, что даже не заметили Колосова. А он хорошо разглядел мужчину — это был Олег Алмазов.
Сейчас, слушая спор Кати и Свидерко, Никита мысленно вспоминал вчерашнюю ночь и тех двоих. У Кати, помнится, из всех оперативных снимков был отобран только один. Этот же снимок лежал сейчас и на столе перед Свидерко. А тот сомневался. И в принципе, правильно поступал, задавая Кате недоверчивые колючие вопросы. Он явно не доверял ей, потому что…
— Ну хорошо, Катя, объясни нам обоим популярно, почему ты так убеждена, что Бортников был знаком именно с ней? — тихо спросил Никита.
Катя достала из сумочки остальные снимки.
— Вот тут мужчины, а тут все женщины, проживающие в четвертом корпусе, — она аккуратно разложила снимки на столе. — Я попыталась исключить всех, кто не мог быть знаком с Бортниковым. Кому по здравом размышлении не мог предназначаться тот букет роз, конфеты и шампанское, которые, по показаниям свидетеля Антипова, Бортников вез в дом на Ленинградском проспекте. В силу их преклонного возраста я сразу исключила пенсионеров Гринцер и Зотову.
— Я их и сам сразу исключил, — усмехнулся Свидерко.
— Затем я исключила Зою Зотову и Дарью Васину, — ровным голосом продолжала Катя.
— Почему? — спросил Свидерко недоверчиво.
— Зоя Зотова, как нам известно, ждет ребенка, она уже на восьмом месяце беременности.
— И что из этого следует?
— У нее вряд ли могли быть близкие отношения с Бортниковым. Когда женщина в ее возрасте ждет ребенка, она… — Катя посмотрела на Свидерко. — Она, Коленька, видит мир несколько в ином свете, лучшем, чем он есть на самом деле.
— Неубедительно, но.., ладно, а Васина?
— Васины — молодожены. Я их наблюдала. Они заняты только своим счастьем. Это еще такая игрушка для них. Им нет никакого дела до окружающих.
— Дальше, — Свидерко отодвинул в сторону четыре снимка.
— Дальше выбирать несколько сложнее. — Катя взяла фото Евгении Тихих. — Вот взгляните на нее. Эта женщина замужем, причем давно, имеет двух почти взрослых детей, она заботливая мать — до сих пор сама возит дочь в школу. Муж у нее солидный человек, бизнесмен, как выяснилось — владелец почти половины этого дома.
— Богатый, — подсказал Никита.
— Ну, скажем, располагающий значительными средствами, гораздо более значительными, чем сумма, похищенная Бортниковым у авиакомпании.
— Поэтому ты эту бабу исключаешь? — хмыкнул Свидерко. — Знаете, Николай, что бы вы там ни думали про женщин, — кротко сказала Катя, — уверяю вас, мало найдется особ, которые в сорок лет рискнут годами благополучного устоявшегося брака, семьей и расположением обеспеченного спутника жизни ради какой-то сомнительной криминально-любовной авантюры. Посмотрите на нее, — она подвинула к Свидерко снимок Тихих. — Она всем или почти всем довольна, у нее и так все есть.
— Ничего тетка, холеная, из парикмахерской, наверное, не вылазит, — заметил Никита, тоже разглядывая снимок Евгении Тихих. — Но на Анну Каренину она точно не похожа.
— Дальше? Остаются ведь еще трое, — сказал Свидерко. — И все вполне подходящие для нас фигуранты. Особенно…
— Особенно, как вы считаете, Алина Вишневская, — сказала Катя.
— Она же проститутка. Бортников вполне мог быть ее клиентом. И для убийства она и этот ее сутенер Литейщиков — лица вполне…
— Об убийстве пока и речи нет, — возразила Катя. — Мы сейчас говорим о человеке, который был с Бортниковым знаком.
— То есть был его прямым сообщником? — спросил Свидерко.
Катя замолчала.
— Я думала сначала именно так, но теперь, после всех открывшихся обстоятельств нападения на Руслана Багдасарова, я… Над этим нам еще предстоит думать. Но в одном я с вами, Коля, согласна: по логике вещей, Бортников вполне мог быть знаком с Алиной Вишневской. Но она это категорически отрицает.
— И вы ей верите? — спросил Свидерко.
— Ну, скажем так — я бы ей не верила, будь она в нашем списке единственной подходящей кандидатурой, — ответила Катя.
— Она же линять оттуда собралась сразу после убийства!
— Я бы тоже оттуда захотела уехать, будь я Вишневской, — усмехнулась Катя. — У нее и так куча приводов в милицию в прошлом, и тут опера каждую минуту в дверь стучат… Я с ней говорила, и я думаю, наш Бортников ездил в этот дом не к ней. — Катя отложила в сторону снимок Вишневской и придвинула к себе последние два фото. — Обе фигурантки, Алла Гринцер и Светлана Герасименко, вроде бы в одинаковом для нас положении — одинокие, свободные…
— И кого же вы исключаете для себя?
— Аллу Гринцер.
— Почему? — спросил Колосов.
— Она значительно старше Бортникова. Она, как значится в этой вашей чахлой установке на нее, из потомственной музыкальной семьи, отец ее был дирижером оркестра, мать более сорока лет преподавала музыку. Сама она тоже преподает в Гнесинском. Я и с ней встречалась, разговаривала и…
— А вот Вишневская и косвенно Клавдия Зотова намекали, что у этой Гринцер был любовник, — многозначительно заявил Свидерко.
— Не был, а есть. Вот, Коля, в чем вся разница. Он есть у нее до сих пор. Она ему звонит, встречается с ним. И кажется, любит его, если только женские глаза не лгут… — Катя улыбнулась. — Ее роман в настоящем времени, а Бортников уже мертв.
— Может, вы мне имя этого ее сожителя назовете? — саркастически спросил Свидерко.
— Нет, не смогу. Я его пока не видела.
— Ну, знаете, Катюша… — Свидерко махнул рукой.
— Я его видел вчера вечером, — сказал Колосов. — Это Алмазов. Они откуда-то приехали поздно на его машине. Потом обнимались. Он все просил ее остаться у него.
Свидерко прикусил верхнюю губу, украшенную маленькими щегольскими усиками.
— Ну? — произнес он. — И кто же в конце концов у нас остался?
— Светлана Герасименко из двенадцатой квартиры на четвертом этаже, — сказала Катя. — С мужем разведена, живет вдвоем с шестилетним сыном, сразу же после убийства Бортникова по невыясненной причине оставила хорошо оплачиваемую работу в казино. По моим наблюдениям, очень редко выходит из дома. Она моложе Бортникова на пять лет, судите сами — миловидная, хрупкая, молодая блондинка.
— И это все? — спросил Свидерко убито. — А где же доказательства, что это именно она была знакома с Бортниковым?
— Доказательства даст обыск в ее квартире, — повторила Катя. — Вы там найдете его отпечатки и, быть может… По крайней мере, отпечатки там должны сохраниться, неделя — это не срок.
— И вот с этим я должен идти туда? — Свидерко ткнул пальцем в потолок. — За ордером на обыск? Там знаете куда меня пошлют со всеми этими вашими догадками-исключениями?
— Ты потише тут, — оборвал его Колосов. — Думай, с кем говоришь. — Он помолчал. — Ну что ты рыпаешься, риск проколоться всегда есть. Мало мы, что ли, с тобой ошибались? Вон с этим Багдасаровым в какой луже до сих пор… А обыск нужен. Ты пойми, весь смысл работы с внедренкой и заключается…
— ..в поиске неопровержимых улик, которым потом можно легально дать ход, — отрезал Свидерко. — А не в махровом буйстве чьих-то там фантазий. Что я, сам, что ли, так с обыском не мог, без вас? Набрал бы пачку ордеров с печатями и попер бы веером по всем адресам.
— Дело не в моих фантазиях, — сказала Катя. — Я так и предполагала, что просто моим словам и выводам вы не поверите. И провела самый последний тест, — она невозмутимо извлекла из сумочки диктофон.
— Это еще что? — насторожился Свидерко.
— Запись моего сегодняшнего разговора с Павликом Герасименко, — ответила Катя. — Он, как обычно, утром гулял один во дворе, и мы с ним обсуждали самые разные вещи — ворон, машины и…
Она включила диктофон. Сегодня утром, когда она подошла к Павлику, укараулив его из окна кухни, диктофон был в кармане ее шубы.
Колосов слушал: голосок у этого пацаненка был тихий, слабенький и какой-то тусклый:
— Вороны? Они из леса прилетают.., тут в городе помойки есть… Машина? Эта? Нет, такая мне не нравится…
— Почему? — Катин голос на пленке звучал удивленно. — А по-моему, очень даже ничего.
— Она бракованная, — отрезал Павлик, старательно выговаривая это длинное взрослое слово. — Они все такие бракованные, вся серия.
— А что такое бракованная, что это значит? — спросила Катя.
— Ну, ломается сразу. Даже.., даже до зоопарка на такой не доедешь.
— Неужели так сразу и сломается? Как же так, Павлик, она же совсем новенькая, посмотри.
— Ну и что, что новая? — капризно спросил Павлик. — Она же наша, а наши все дрянь. Хлам. Их доводить надо.
— Как это доводить?
— Как-как? Ремонтировать, чинить, — Павлик отвечал уже более охотно и обстоятельно. — С нашими намучаешься, никаких денег не хватит. Только дураки наши покупают".