Глава 14. Огненная ярость
Никто не может остановить силу желания, идущую из сердца.
1984 год
Вот уже неделю Адольф метался по Ленинграду как безумный. Он просто физически ощущал, как медленно сходит с ума. Анна пропала. После такой нечаянной, такой волшебной белой ночи, которая приключилась между ними, она исчезла так внезапно, что он никак не мог взять в толк, что случилось. Она растаяла, как легкий туман в вечернем воздухе, как дымка, легко слетающая с предутреннего неба и исчезающая до следующей ночи, такой же белой, летней, теплой, опьяняющей.
Утром он оставил ее спящей, обернулся с порога комнаты, посмотрев, как ровно она дышит под тонкой простыней, тихонько притворил входную дверь, неслышно щелкнул замком и побежал на работу, еще пьяный от ночного счастья. Он знал, что минувшей ночью жизнь его кардинальным образом изменилась, причем навсегда. Впервые с того момента, как он помнил себя, маленького, вечно сопливого, в продуваемой насквозь мазанке, стоящей на окраине Джамбула, посредине казахстанских степей, он знал, что все в его жизни теперь будет хорошо.
Длинными ногами вымеряя километры ленинградских дорог (денег на троллейбус опять не было), он вспоминал отца, худого, всклокоченного, смертельно больного, с нескрываемой нежностью в голосе рассказывающего о своем лучшем друге Васе Истомине. Он твердо знал, что отец был бы просто счастлив, что у его Ади и дочки Василия случилась любовь, что он бы искренне радовался их общим внукам. Жаль только, что ни Генриху, ни Василию так и не удалось дожить до этого светлого дня.
Весь день он работал над панно в новом, только что построенном детском саду, и мазки, оставляемые его кистью, получались ярче, красочнее, шире только от того, что он был счастлив. В первую очередь следовало, конечно, поговорить с Иркой. Как бы то ни было, но официально она числилась его женой, и с этим следовало считаться. Он знал, что она не будет стоять на пороге его счастья, препятствовать разводу или, тем паче, устраивать скандал. Много лет назад они заключили деловое соглашение, которое он сам четко соблюдал. Теперь пришла Иркина очередь. И он знал, что она тоже выполнит свои обязательства по отношению к нему.
Вечером из телефонной будки, расположенной рядом с детским садом, он набрал домашний номер Анны, чтобы договориться о встрече. Ее не было дома. Это обстоятельство его удивило, но не встревожило, утром у Анны была консультация перед экзаменом, после которого она вполне могла пойти с сокурсниками в кафе или просто погулять по ленинградским улицам.
Не заезжая домой, он отправился к ней, точнее, к дому Анзора. Ему никто не открыл. До десяти вечера он сидел на лавочке перед входом в парадное, уже заметно волнуясь, не случилось ли с Анной какой-нибудь беды. Потом он посмеялся над собой, решив, что она заночевала у подруг в общежитии, где они отмечали успешную сдачу экзамена, и поехал домой. Но ни завтра, ни послезавтра он так и не смог застать ее дома. Телефон молчал. Дверь никто не открывал. Обеспокоенный уже всерьез, Адольф поехал в институт, где ему довольно равнодушно сообщили, что студентка первого курса Анна Истомина бросила учебу, забрала документы и по семейным обстоятельствам уехала домой.
Адольф ломал голову, что же такого могло случиться у нее дома, и ругал себя последними словами, что за полгода их знакомства не догадался взять у Анны точный адрес деревни, в которой она жила.
Через пять дней возвратился из поездки в Грузию Анзор. Вечером он, тоже немало встревоженный, показал Адольфу, каждый день наведывавшемуся по заветному адресу, оставленное Анной при отъезде письмо. В нем девушка благодарила дядю Анзора за все доброе, что он для нее сделал, писала, что вынуждена уехать домой, и отдельно настоятельно просила не давать ее домашнего адреса ни Гураму, ни Адольфу.
– Да что случилось-то между вами? – горестно восклицал Анзор, размахивая листком бумаги в линейку, на котором аккуратным Аниным почерком были написаны слова, понятные в отдельности, но складывающиеся в совершеннейшую белиберду по смыслу. – Не собиралась она институт бросать! Ей же так учиться нравилось! Вы что, поссорились, что ли? И вы – это кто? Ты и Анна? Ты и Гурам? Анна и Гурам? Хотелось бы мне понять, что тут произошло, пока меня не было.
– Мне бы тоже хотелось, – искренне недоумевая, ответил Адольф. – Дядя Анзор, мы не ссорились. Никто и ни с кем. Честное слово. Пожалуйста, дайте мне ее адрес. Я должен с ней поговорить.
– Раз она просит, чтобы адреса я вам не давал, значит, я и не дам, – сурово ответил Анзор. – Сам напишу Марусе, матери ее, и выясню, что случилось. Или съезжу. Вот только сначала врачу показаться надо. Живот у меня болит, зараза, просто спасу нет. Думал, пройдет в Грузии, ан нет, только хуже стало. А я врач, привык с непонятными симптомами на месте разбираться. Так что Марусе напишу, обследование пройду, а по осени и съезжу. Учти, если узнаю, что кто из вас Аннушку обидел, не сносить вам обоим головы!
Ждать до осени Адольф никак не хотел. В совершенно лишенном смысла письме Анны упоминался Гурам. Это было странно. Но его присутствие в прощальной записке ставило Адольфа перед необходимостью поговорить с Гурамом. Они никогда особо не дружили, лишь время от времени пересекались в общей компании. После новогодней ночи Адольф был искренне благодарен судьбе, что именно в такой компании он встретил Анну. Однако самого Гурама с зимы ни разу не видел.
Его домашнего адреса он не знал, поэтому, немного поразмыслив, поехал в университет.
– А Гурам Анзорович оформил научный отпуск за свой счет. Уезжает куда-то. Сказал – срочно, – охотно рассказала Адольфу девушка, разбирающая документы в большом шкафу, стоящем за дверью с надписью «Кафедра философии». Было видно, что ей до смерти наскучило ее занятие и что она рада оторваться от тяжелых пыльных папок и поболтать с симпатичным бородатым мужчиной, одетым в стильный свитер грубой ручной вязки.
– Уехал? Он тоже? – глупо спросил Адольф, чувствуя, что впадает в отчаяние от того, что последняя ниточка, связывающая его с Анной, оборвалась, а последняя попытка узнать, что же случилось, оказалась безуспешной.
– Наверное, пока еще не уехал. Он говорил, что первого июля уедет, а сейчас же еще июнь. – Девушка видела, что незнакомец чем-то сильно расстроен, и ей хотелось ему помочь.
– Девушка, – Адольф бросился перед ней на колени так резко, что она в испуге отшатнулась. – Пожалуйста, дайте мне его домашний адрес! Вы же знаете, где он живет. Поверьте, это очень важно. Это практически вопрос жизни и смерти для меня!
Адольф искренне верил в то, что сейчас говорил. Ему даже не пришло в голову, что адрес Гурама ему вполне может дать Анзор, ведь под запретом был только адрес Анны, но он находился в таком сумеречном состоянии сознания, что уже практически ничего не соображал. Животный ужас, что Анна потеряна для него навсегда, изгонял из головы мысли, разрушал логику. Сердце билось в его груди неровными болезненными толчками, и выглядел он так дико, что кафедральная незнакомка смотрела на него уже не с сочувствием, а, пожалуй, с испугом.
– Вы не переживайте так, – выговорила она наконец. – Хотите, я вам воды налью?
– Нет, не хочу.
– Гурам Анзорович на Васильевском острове живет. Я вам сейчас адрес на бумажке напишу. Хорошо?
– Да, спасибо. – Адольф дышал как загнанный конь. Даже бока у него ходили так же тяжело, как у скакуна, только что преодолевшего тяжелый путь к финишу. Выхватив из рук девушки бумажку, он рванул к двери и лишь с порога, вспомнив, обернулся: – Как вас зовут?
– Наташа.
– Спасибо вам, Наташа. Вы действительно очень меня выручили.
Всю дорогу до дома Гурама, которую он прошел пешком, его не отпускала мысль, что того не окажется на месте. Но, видимо, все невезение, отпущенное на его долю, уже было исчерпано. Гурам открыл дверь сразу, после первого же звонка. И дома он был один, чему Адольф несказанно обрадовался. Интуиция, чрезмерно развитая интуиция настоящего художника, подсказывала ему, что разговор между ними не будет предназначен для Нины, женщины, на которой был женат Багратишвили.
– Ты? – Открыв дверь, Гурам отступил в глубь небольшой прихожей. Его глаза были скрыты полутьмой коридора, однако Адольф мог голову дать на отсечение, что в них плещется ненависть. Это его удивило. Не было на свете ничего такого, что им приходилось бы делить. Или все-таки было?
– Я. Ты знаешь, что Анна уехала?
– Да, знаю. Отец сказал, – плечи Гурама поникли, но глаза продолжали смотреть все с тем же странным выражением.
– Она оставила записку, в которой попросила твоего отца не давать ее адрес ни тебе, ни мне. Гурам, ты знаешь, что случилось, почему она уехала? И почему больше не хочет нас видеть? Нас обоих.
– Так и будешь в коридоре стоять? – осведомился Гурам. – Проходи вон в кухню. Садись, а то в ногах правды нет.
– Гурам! Ты что-то знаешь? – Адольф в несколько шагов пересек небольшой коридор и оказался в чистой, уютной, вкусно пахнущей грузинскими специями кухне. – Говори! Не мытарь ты мне душу!
– Она уехала, потому что ты ее обманул, – Гурам встал у окна, опершись на широкий крепкий подоконник и сложив руки на груди.
– Я? Когда? В чем?
– Она очень честная девочка. И очень правильная. Она уехала, потому что узнала, что ты женат и у тебя есть ребенок.
– Что за глупости! Ирина разведется со мной сразу, как я попрошу. Мой брак ничего не значит, и ты про это знаешь. Кроме того, постой, а откуда она узнала, что я женат? Кто ей сказал?
– Я.
– Но зачем?
– Затем! – Гурам тяжело задышал. – Я влюбился в нее сразу, как увидел. Я с ума сходил, думая о ней ночами. А она сказала, что никогда не будет моей, потому что я женат на Нине, потому что есть Вахтанг. Я знал, что этого не изменить, но продолжал надеяться, что когда-нибудь она полюбит меня и сможет стать моей. А тут появился ты, казахстанский ублюдок! Ты влюбил ее в себя! Ты увел ее у меня из-под носа! Ты сорвал с ветки этот персик, который созрел не для тебя, а для меня! И при этом, о боже, ты тоже женат! У тебя тоже есть сын! Каково ей было про это узнать, как ты думаешь?