Во дворе по-прежнему было тихо, поэтому она налила в высокий пузатый бокал еще вина и снова устроилась на крыльце, решив, что всегда успеет заскочить в дом, если это вдруг понадобится.
Стук в калитку застал ее врасплох. Она судорожно дернулась, облилась вином, вскочила со ступенек и замерла на крылечке, готовая в любую секунду обратиться в бегство. Стук повторился, теперь он был более настойчив.
– Эй, кто-нибудь дома? Хозяева, ау… – послышался незнакомый ей мужской голос.
– Кто там? – крикнула она раньше, чем сообразила, что лучше бы было не отвечать вообще.
– Мне нужно поговорить с хозяином дома. Я приехал к Вальтеру Битнеру. Меня зовут Гурам Анзорович Багратишвили.
– Сейчас, – закричала Вася и со всех ног бросилась к воротам. – Сейчас, не уходите, я вам открою. Вы ведь отец Вахтанга, да?
– Да, я отец Вахтанга, – сказал ей полный мужчина в стильных позолоченных очках, когда она, повозившись с замком, отворила калитку. – А откуда вы знаете, то есть знали, – он помрачнел, – моего сына?
– Видите ли, я была его знакомой, – сообщила Вася. – И это я из окна поезда увидела его тело в лесу и сообщила в полицию. Ну, то есть не в полицию. Но это не важно. Вы проходите, пожалуйста, Вальтера нет дома, но он скоро будет.
– А как вас зовут, милое дитя? – Багратишвили вдруг улыбнулся. Стоящая перед ним девушка была похожа на маленькую взъерошенную птичку. Пожалуй, воробья.
– Меня зовут Василиса Истомина, – представилась Вася, и он, услышав ее имя, вдруг пошатнулся и, возможно, упал бы, не подхвати она его под руку.
– Как вы сказали? – прошептал он. – Василиса Истомина? То есть дочь Анны?
– Ну да, – сказала слегка сбитая с толку Вася. – Я понимаю, что это странное стечение обстоятельств, при котором я, Вахтанг и Вальтер сошлись в одной точке, но честное слово, еще совсем недавно я и понятия не имела, что наши семьи были знакомы.
– Это судьба, – пробормотал Гурам и все-таки вошел во двор, позволив Васе быстро запереть калитку. – Я ехал сюда, на место, где у меня убили сына. А встретил вас, дочь Анны. Если бы вы знали, как я виноват перед ней!
Несмотря на прохладный вечер, на лбу у него выступили бисеринки пота. Васе вдруг стало его жаль.
– Пойдемте в дом, – сказала она и снова взяла его под руку. – Пока не приехал Вальтер, я напою вас чаем, и вы мне все расскажете, хорошо? Про вас и про мою маму.
– Машина, – пробормотал вдруг гость. – Мне бы машину загнать во двор.
– Я не умею открывать ворота, – честно призналась Вася. – Вальтер приедет и все организует. Тут тихо, дом на отшибе стоит, так что ничего вашей машине не угрожает.
– Хорошо, – он устало провел рукой по лбу, как будто отгоняя какие-то тягостные воспоминания, и, не оглядываясь по сторонам, прошел за Василисой в дом.
Она вскипятила чайник, заварила свежего чаю, разлила его в две большие, тяжелые, явно привезенные из Германии чашки и со стуком поставила на дубовый стол на кухне. От этого стука гость вздрогнул и заозирался по сторонам. До этой минуты он как будто не осознавал, где находится, и не проявлял к жилищу никакого интереса.
– Красивый дом, – сказал он вдруг.
– Да, красивый, – согласилась Вася и села на стул напротив Багратишвили. – Гурам Анзорович, расскажите мне все. Почему вы говорите, что виноваты перед моей мамой?
Заметно волнуясь, и то и дело прихлебывая чай, чтобы смягчить горло, Гурам рассказывал сидящей перед ним Василисе о событиях тридцатилетней давности. Он не собирался ничего приукрашивать, поэтому, не жалея себя, признался в совершенном им изнасиловании. Василиса тихо вскрикнула.
– Тогда это было так естественно, как дышать! – воскликнул Гурам. – Но все годы после этого я не мог вспоминать о том, что сделал, без чувства острого стыда. Я в тот момент как будто зарезал лань. Ручную доверчивую лань, которая привыкла есть хлеб с моей ладони, беря его прохладными губами. А я в очередной раз подпустил ее поближе и полоснул ножом по беззащитному горлу. Вот так я это вспоминаю.
– Да. Именно так это и выглядело, – раздался жесткий голос от двери, и Василиса, завороженная страшным рассказом, даже подпрыгнула. В дверях кухни стоял Вальтер, но ни она, ни Гурам не слышали ни шуршания шин во дворе, ни шагов в холле. – Здравствуй, Васенька. А вы, как я понимаю, Гурам Багратишвили? Сын дяди Анзора?
– Да. Я приехал к вам, молодой человек. Мне обязательно нужно было с вами переговорить. Видите ли, я знаю, почему убили Вахтанга, и…
– Его убили, чтобы завладеть древними монетами с изображением Петра Второго на аверсе.
– Вы уже это знаете? Откуда? Ведь, насколько я понимаю, Буба, я так звал сына, не успел встретиться с вами?
– Не успел, – согласился Вальтер. – Но Василиса нашла в лесу одну такую монету, и мы смогли связать концы с концами. Мы оба с детства знаем историю клада Багратиона.
– Ну да. Вы только не знаете, что много лет мой отец намеревался отдать треть клада – десять монет – твоему, мальчик, отцу. Он никак не мог собраться, потом заболел и перед смертью взял с меня слово, что это сделаю я. Это было его последнее желание, но я так и не выполнил его, хотя обещал. – Плечи его поникли.
– Отчего же? – насмешливо спросил Вальтер. – Жаба задавила?
– Нет, я никогда не был жаден. Просто после истории с Анной мы с твоим отцом, мальчик, не могли видеть друг друга. Вначале я не мог заставить себя к нему пойти, а потом стало уже поздно. Твоего отца уже не было.
У Василисы сдавило горло. Вальтер, оказывается, потерял отца, которого, судя по всему, очень любил. Ей вдруг стало грустно, что она не сможет познакомиться с этим удивительным человеком.
– И вы никогда не связывались с папой? – спросил Вальтер.
– Нет. Только году примерно в восемьдесят девятом я получил от него письмо. Это было неожиданно, я терялся в догадках, что именно он хочет мне сообщить, и очень волновался, вскрывая конверт.
– И что там было?
– Твой отец писал, что собирается покинуть Ленинград и должен сказать мне, что у Анны есть дочь. Что это будет честно и справедливо – сказать правду, от которой Анна, может быть, будет счастлива. Он писал, что ездил в Константиновское, где и узнал про ребенка. Он был уверен, что ребенок мой.
– Он имел в виду меня? – Василиса не верила собственным ушам.
– Да, – Гурам покраснел, стекла его очков запотели. – Я не понял, что он имеет в виду, сразу написал Анне, но она не ответила, как и до этого не отвечала на мои письма. Тогда я написал ее матери, Марусе, как ее всегда звал мой отец. Я написал, что глубоко сожалею, что обидел Анну, что хочу извиниться за все вольное и невольное зло, которое ей причинил, и что хочу знать, правда ли, что Анна родила дочь, и не мой ли это ребенок.
– И что же? – Василиса вдруг обхватила себя за плечи, чувствуя, что замерзла. Мысль, что стоящий перед ней мужчина, обрюзгший, жалкий, раздавленный горем, – ее отец, была ей неприятна. А уж известие, что Вахтанг, с которым она два года встречалась и год прожила, как гражданская жена, оказался ее единокровным братом, и вовсе казалось невыносимым. Василису даже замутило от чувства острой гадливости.
– Твоя бабушка ответила, что ребенок есть, что отцовство совершенно точно установлено, что Анна не держит на меня зла, хотя видеть по-прежнему не хочет. А жизнь сложилась так, как сложилась, и пусть я больше их не тревожу. Я начал переводить деньги, но все переводы возвращались обратно. Тогда я предпочел забыть эту историю.
– Вы забыли, что у изнасилованной вами женщины родилась дочь?
– Не суди, девочка. Та история здорово меня поломала. Я не сразу восстановил имя в науке, хотя ушел в нее с головой. Жена меня простила, так что семью я сохранил. Сына вырастил. Но наказание неминуемо. Оно всегда, рано или поздно, настигает того, кто виноват. Я совершил подлость…
– Преступление, – поправил Вальтер.
– Хорошо. Преступление. И взамен судьба у меня забрала сына. Да еще, как в насмешку, так получилось, что его тело нашла именно ты. Его сестра.
Всхлипнув, Василиса бросилась вон из комнаты. Вихрем взлетев на второй этаж, она заперлась в ванной комнате, содрала с себя одежду и залезла под душ. Горячие струи били по ее телу, она судорожно терла себя мочалкой, обильно политой гелем для душа, как будто хотела содрать с себя кожу, а вместе с ней – воспоминания о кровосмесительной связи, в которой она, не ведая того, состояла. Ванная комната постепенно заволакивалась горячим паром. Зеркало, прикрепленное к кафельной стене, перестало отображать зареванное Васино лицо, она делала воду то нестерпимо горячей, то холодной, то снова горячей. Ей не хотелось выходить наружу, спускаться на первый этаж, где сидел ее отец.
– Господи, я так мечтала когда-нибудь познакомиться с человеком, от которого появилась на свет! – Соленые слезы смешивались с потоками воды. – Ну почему, почему все оказалось так? Гнусно, страшно, непоправимо! Ну почему, господи?
Когда она, собравшись с силами, вернулась на кухню, Гурама уже не было.
– Я его отправил домой, – сказал Вальтер. – Решил, что не нужно тебе больше смотреть на его гнусную рожу.
– Он хотел поговорить о смерти Вахтанга.
– Мы все равно ничего не знаем, – Вальтер пожал плечами. – Нет ничего хуже, чем делиться с другими людьми своими неоформившимися подозрениями. Придет время, и он все узнает.
– Вальтер, почему мама никогда мне про все это не рассказывала?
– А чем тут гордиться? Потому и не рассказывала. Васенька, я понимаю, тебе грустно от того, что у тебя такой отец, что ты родилась в результате насилия. Но поверь, мне тоже очень грустно. Я знаю, что мой отец в результате этой истории прожил несчастливую жизнь. Он любил женщину, которая стала добычей другого. Родила этому другому ребенка и оказалась потеряна для него навсегда. Может быть, ты мне не поверишь, но я-то знаю точно. Отец так и не смог смириться с этой утратой.
– А он пытался вернуть маму?
– Пытался. Он ездил в Константиновское, где вы жили. Анну дома не застал. Она жила где-то в другом месте, он решил, что с Гурамом, хотя теперь мы знаем, что это не так. Он видел тебя, ты жила с бабушкой.